Читать онлайн «Цивилизация, притворяющаяся страной. Ведущие западные аналитики о России». Страница 16

Автор также считает, что анализ затрудняет и использование популярных отсылок к истории, сравнивающих действия России с политикой СССР в отношении Чехословацких и Афганских событий в 1968 и 1979 годах или действиями нацистской Германии в 1930-е годы. Так, особенно распространено проведение аналогий между присоединением Крыма к России в 2014 году и аншлюсом Австрии 1938 года или аннексией Судетской области. Кроме того, как отмечает Монаган, современные отношения между Россией и Западом зачастую предпочитают трактовать сквозь призму пакта Молотова-Риббентропа и Мюнхенских соглашений 18. По мнению автора, чем чаще эти стереотипные аналогии повторяются в западном общественном дискурсе, тем больше они имеют резонанс, особенно с учетом того, что сравнения с нацистской Германией имеют весьма огромное значение как для взаимоотношений России и Запада 19, так и в общем для всей международной системы – они стали неотъемлемой частью обсуждения всех конфликтов, происходящих в мире с Корейской войны 1950 года 20.

«Поэтому любые дискуссии касательно сегодняшней России переполнены обильными и постоянно повторяющимися упрощенными, доведенными до абсурда образами, в которых действия России сравниваются с политикой Советского Союза и/или нацистской Германии, а Владимир Путин представляется как реинкарнация Иосифа Сталина, Адольфа Гитлера или чего-то среднего между ними 21. В итоге действия России сравниваются с большим числом неясных событий, как правило тех, что первые приходят на ум, отобранных из истории последних двух столетий вне зависимости от контекста, значимости отдельных личностей, вовлеченных в них, а также от течения времени. Игнорируется факт разнообразия ситуаций и их сложности, а неизвестное представляется как известное.

Такой избирательный подход к истории не годится для того, чтобы извлечь уроки из прошлого. Например, какое сравнение более «полезно» для понимания действий России в Крыму: аннексия Германией Судет по результатам Мюнхенских соглашений или советское вторжение в Чехословакию? Это были два совершенно разных события. Проблема усугубляется тем, что историю всегда исключают из дискуссий, так как редко случается, чтобы исторические детали в таких аналогиях были точны, причем игнорируются даже текущие исторические дебаты об этих событиях. В результате мы имеем все более абстрактное представление о России.

Таким образом, история превращается в миф, в сказку, в которую все свято верят, в основе которой лежат обиды и предубеждения, и которая активно используется в политической пропаганде 22. Эти мифы больше представляют собой выявление того или иного исторического события, чем поиск сходства с настоящим. Их главная задача заключается в том, чтобы вызвать в сознании аудитории определенные ассоциации с целью ее убедить (хотя и в отрыве от фактов). В результате получается аргумент, замкнутый в короткой цепи ассоциативного, где различия между предполагаемым и точно известным стираются. Смысл в том, чтобы усилить полемику и препятствовать любым несогласным мнениям, навязывая вину через предлагаемые ассоциации: например, попытки оспорить существующую точку зрения подвергаются критике по аналогии с попытками поддерживать СССР или нацистскую Германию.

Вместо того чтобы извлекать из истории уроки, ее используют для подкрепления накатанных схем полемики. Такой подход не только искажает столь хрупкие исторические аналогии, но и ложно представляет их как модели будущего. Он подразумевает наличие определенной модели исторического развития, из которой мы можем извлечь опыт – иначе последствия будут катастрофическими. Этот подход отрицает уникальность каждого события и упускает из вида случай, возможные изменения и свободу действий 23. Помимо того, что это создает плодородную почву для эмоциональной политической пропаганды и мобилизации общественного мнения, это – плохой источник для извлечения практических или полезных уроков. Вместо тщательного размышления о происходящем в том виде, как оно есть и каким оно может стать, наблюдатели предпочитают поверхностно рассматривать упрощенные и повторяющиеся модели поведения. Как отмечают Ричард Нойштадт и Эрнест Мэй в своем исследовании об использовании и злоупотреблении историей в политике, это называется «использовать аналогию для приведения неразумных доводов»: аналогия строится на основе аналогии создания ложных свидетельств – посредством подгона под нужный шаблон или удобные рамки, – которые искажают и затуманивают понимание истории и нынешнего контекста, так как представление о событии все больше отрывается от его исторических обстоятельств» 24.

В результате этого, как размышляет автор, возникают две проблемы. Первая заключается в том, что использование этих ложных аналогий для объяснения современных событий только усложняет понимание происходящего. Например, по мнению Монагана, после воссоединения Крыма с Россией в 2014 году западные наблюдатели предпочли сконцентрироваться на колоритных сравнениях действий Кремля с присоединением Германией Судет. При этом из виду практически был выпущен анализ непосредственно российской операции в Крыму и ее новые военные возможности, выражавшиеся, например, в использовании сил специального назначения. Также без внимания западных комментаторов осталось и изменившееся видение России своей безопасности. Таким образом, вновь усилившиеся дискуссии о новой «холодной войне» заслонили собой суть происходящего на Украине.

Второй проблемой является то, что «такой дискурс формирует рамки для различных возможностей политического курса, сводя их к выбору между «умиротворением» России – термин, который остается отталкивающим для многих политиков, – и противостояния ей путем сдерживания или устрашения. Однако даже это не представляется правильными альтернативами, поскольку «урок» из Мюнхенских соглашений 1938 года очень поучителен: агрессии должно противостоять (и когда это было сделано, Европа была втянута в войну) 25. Отказ от любой дипломатии и переговоров из-за страха скатиться к «умиротворению агрессора» означает отказ от использования множества политических инструментов, имеющихся в распоряжении Европы. Более того, чтобы сдерживание и устрашение имели успех, необходимо действительно понимать ту сторону, на которую эта политика направлена: нужно понимать причины ее действий и природу ее процесса принятия решений. Представляя современную Россию как карикатуру на Советский Союз, нацистскую Германию или любого другого врага прошлого, понять этого невозможно».

Готовясь к войнам прошлого

Наконец, по мнению автора, последним аргументом, подтверждающим, что дискуссии о новой «холодной войне» не решают, а лишь усугубляют существующие проблемы, является то, что они ограничивают современный дискурс категориями и логикой XX века и совершенно не учитывают новые реалии, в том числе – в отношении России века XXI. Этот аргумент особенно важен для политиков и военных стратегов, которые вновь и вновь наступают на те же старые грабли, готовясь вести войны прошлого. Как считает Монаган, такое Западу уже случалось пережить при выстраивании своих отношений с Россией. Автор цитирует Джорджа Кеннана, который говорил о том, что в годы «холодной войны» американские военные стратеги не могли перестать видеть в образе Сталина Гитлера и продолжали готовиться к новой войне с СССР, опираясь на недавний опыт борьбы с нацистской Германией 26.

Исходя из вышесказанного, автор ставит два принципиальных вопроса.

«Первый – хотя разговоры о новой «холодной войне» являются частью стремления некоторых уделять первостепенное внимание угрозе со стороны России, более широкая перспектива с точки зрения безопасности и вызовов, перед которыми стоит Запад сегодня, существенно отличается от того, что было в «холодную войну». Россия явно нуждается во включении в повестку дня западной политики и безопасности совсем не потому, что Москва последовательно подчеркивает свое недовольство сегодняшней архитектурой европейской безопасности. Это лишь часть комплексной картины международной ситуации. Требуется достичь баланса, который труднореализуем, и сегодняшним лидерам потребуется приложить гораздо больше усилий по сравнению с тем, что было сделано в период «холодной войны».

Контекст западной безопасности претерпел кардинальные перемены, однако это никак не отражено в дискуссиях о новой «холодной войне». В отличие от того времени сегодня ни одна угроза не является явно превалирующей. Как заметил бывший генеральный секретарь Андерс Фог Расмуссен, Альянс стоит перед «дугой кризисов»27.