Читать онлайн «Психология личности. Культурно-историческое понимание развития человека». Страница 29

Превращение человека в бихевиоризме в марионетку, а в социальном бихевиоризме Скиннера – в функционера, манипулируемого посредством разных подкреплений, в ролевых теориях – в « играющего человека » – вещь закономерная. Предложив для объяснения поведения лаконичную схему S – R , бихевиористы начали борьбу против «психологии сознания», предприняв попытку выбросить на свалку истории такие мистические категории, как «намерение», «образ», «сознание», «апперцепция», «свобода», «вина» и т. п. – словом, все то, что было связано с активностью, пристрастностью субъекта. Подобно средневековым рыцарям, уотсоновцы предали огню и мечу внешние атрибуты старой религии, не разрушив при этом основания самого храма.

В роли такого основания выступал « постулат непосредственности » ( Д.Н. Узнадзе ), молчаливо признаваемый психологами разных школ, будь то ассоцианисты или бихевиористы, персонологи или психоаналитики, – постулат, который был позаимствован у классической физики. Радикальный, а затем и социальный бихевиоризм возвели этот постулат в принцип, которому должно подчиняться объяснение поведения, тем самым узаконив взгляд на поведение человека как реактивное по своей природе.

Вместе с тем, критикуя различные концепции человека, будь то бихевиористские, когнитивистские или ролевые теории, не следует забывать, что все эти основывающиеся на принципе реактивности модели человеческого поведения основываются на реальных фактах, которые гиперболизируются, односторонне освещаются. Например, за ролевым поведением личности стоят утилитарные качества человека, которые он приобретает в той или иной социальной группе. В типичной социальной ситуации следование социальным нормам и ожиданиям группы освобождает человека от тяжелой работы по принятию решения. Так, П. Жане, резко разделивший память человека на память как социальное действие , присущее только человеку, и память как автоматическое повторение , подчеркивал большое значение реактивного поведения. Он даже назвал людей «автоматами для повторения», которые воспроизводят одно за другим привычные, стереотипные действия в течение многих десятилетий.

Ориентируясь на принятое в конкретной культуре стереотипное поведение, можно с большей или меньшей степенью вероятности прогнозировать типичные социальные действия человека как представителя той или иной социальной группы. Стоит, однако, выйти за границы диапазона конкретных привычных ситуаций, например попасть в другую культуру или перенестись мысленно в другую историческую эпоху, и за кажущейся естественностью реактивного стереотипизированного поведения приоткроется его культурное историческое происхождение. Например, шведский путешественник Эрик Лундквист рассказывает, как однажды в Новой Гвинее после удачной охоты он, объев почти до конца кость дичи, бросил ее старому туземному вождю. Присутствующий при этом друг Э. Лундквиста, европеец, возмутился: «Ты обращаешься с ним, как с собакой!.. Швырять ему кости! Это же унизительно для него! А сам проповедуешь, что мы должны обращаться с туземцами по-человечески, так, словно они белые» [51] . Этот европеец, оценивая происшедшее событие через призму социальных норм общения, этикета в европейской культуре, неверно сориентировался в ситуации. Он не учел различия обычаев у папуасов и европейцев, характерных для образа жизни в этих культурах. У папуасов совершенное Э. Лундквистом действие считается проявлением дружеских отношений.

Поэтому вождь племени в том, что ему давали недоеденную его гостем пищу, усматривал не обиду, а знак дружеского расположения. В приведенном примере проявляется то, что реактивное стереотипическое поведение пригнано к определенному образу жизни. Оно дает сбой тогда, когда человек сталкивается с нестандартной ситуацией, в частности попадает в другую культуру.

Реактивное и активное поведение человека не антиподы, а дополняющие друг друга приспособления в определенной системе взаимоотношений с миром, между которыми далеко не всегда удается провести отчетливую границу ( С. Д. Смирнов ).

В методологии деятельностного подхода с самого начала отстаивалось положение о том, что поведение человека в мире и его познание действительности носят активный пристрастный характер. В современной психологии выделяются три подхода , раскрывающих разные грани принципа активности.

Первый , наиболее традиционный из этих подходов состоит в том, что в нем исследуется зависимость познания мира человеком от различного рода ценностей, целей, установок потребностей, эмоций и прошлого опыта, которые определяют избирательность и направленность деятельности субъекта. «Понятие субъективности образа включает в себя понятие пристрастности субъекта. Психология издавна описывала и изучала зависимость восприятия, представления, мышления от того, «что человеку нужно», – от его потребностей, мотивов, установок, эмоций. Очень важно при этом подчеркнуть, что такая пристрастность сама объективно детерминирована и отражается не в неадекватности образа (хотя и может в ней выражаться), а в том, что она позволяет активно проникать в реальность» [52] .

Различная глубина вкладов субъекта в образ мира проявляется на разных уровнях – от избирательности восприятия, обусловленной предшествующим контекстом, до пристрастности восприятия мира, обусловленной мотивами личности.

Подобное понимание активности может быть полностью выражено известной формулой C.Л. Рубинштейна, согласно которой внешние причины действуют через внутренние условия.

Обусловленность познания человека ожиданиями будущих событий, предвосхищением возможных результатов действия, установками, гипотезами и т. п. позволяет выделить предвосхищение вероятного и потребного будущего как одну из особенностей проявления активности субъекта. Разные аспекты представлений в заглядывании в будущее фиксировались понятиями «образ потребного будущего» ( H.A. Бернштейн ), «акцептор результатов действия» ( П.К. Анохин ), «установка» ( Д.Н. Узнадзе ), «вероятностное прогнозирование» ( И.М. Фейгенберг ).

В психологии личности эти представления нашли свое выражение в понятиях «жизненные планы», «временная перспектива» ( К. Левин ), которые существенным образом влияют на выбор поступков личности, на ее судьбу [53] .

Второй подход к проблеме активности является антиподом различных представлений о поведении, основывающихся на принципе активности. Этот подход выражается во взгляде на психические процессы как на творческие, продуктивные, как на процессы порождения психического образа. Представители его (это прежде всего НА. Бернштейн, A.B. Запорожец, В.П. Зинченко, П.Я. Гальперин, А.Н. Леонтьев ) с самого начала показывают, что в той среде, где возможно поведение как реактивное приспособление к миру, в возникновении пристрастного психического образа нет никакой необходимости, а все реагирование субъекта может быть основано на врожденных физиологических механизмах или готовых социальных шаблонах и эталонах поведения и восприятия.

Совсем недавно и с несколько неожиданной стороны представители второго подхода получили подтверждение не только его правильности, но и своевременности. Разработчики моделей распознавания образа убедились в том, что сказочная форма « пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что » имеет гораздо более глубокий смысл, чем это может показаться с первого взгляда. Оказалось, что в реальной жизни встреча с подобными « плохо сформулированными задачами » является скорее правилом, чем исключением. Люди то и дело попадают в ситуации, где буква S при случае может быть воспринята как цифра 5 или змея и т. д. Для таких ситуаций характерны следующие черты: во-первых, они содержат неопределенность и мало указаний на то, а что же требуется получить; во-вторых, для их решения постоянно приходится обращаться к частным, разовым способам решения, применимым к данному конкретному случаю. Таким образом, представители различных вариантов теории распознавания образа и вместе с ними психологи когнитивистского направления, такие как У. Найссер, попадают в затруднительное положение, когда им приходится решать вопрос: как распознаются «плохо оформленные» категории? Выход из этого положения пытаются найти на пути выделения универсальных шаблонов, посредством которых можно распознавать образ, подогнать стимул к готовому шаблону. Такого рода шаблоны или готовые рефлекторные механизмы поведения были бы наиболее экономным способом приспособления в стационарной, а не в изменчивой среде. Именно в стационарной среде поведение по принципу реактивности обеспечило бы организму наилучшее выживание.