Читать онлайн «Психология личности. Культурно-историческое понимание развития человека». Страница 15

Эти направления порой опираются в своих концепциях человека на родившийся в античные времена стереотип мышления, устойчивый схематизм сознания, представленный старой формулой «Познай самого себя». Как бы ни подкупала эта формула, она стала той надсознательной установкой мышления, которая нацелила на поиски сущности человека в психических внутренних переживаниях или биологических проявлениях. Формула « Познай самого себя » оказалась ловушкой, в которую попадали мыслители разных времен. Казалось бы, что может быть естественней поисков сущности человека в самом человеке. Это так же естественно и видно невооруженным глазом, как то, что Солнце ежедневно восходит и заходит, движется вокруг Земли.

Еще с большим упорством и ожесточением, чем гелиоцентрическая система Коперника и Галилия, обыденным разумом не принималась деятельностная мироцентрическая система понимания развития человека как истории его бытия в мире. Однако как геоцентрическая система рухнула под напором фактов, так и антропоцентрическая точка зрения на человека не может вырваться из сети опутавших ее реальных противоречий.

Задавая вопрос: «Что такое человек?», различные представители антропоцентрического взгляда как бы рассекают единое поле человеческой природы на два противоположных полюса – «объективизм» и «субъективизм» в понимании человека. Отсюда возникают парадоксы и противопоставления, за которыми реально стоят противоположности, одновременно отрицающие и предполагающие друг друга (Г. С. Батищев, И. С. Кон ).

Человек оказывается « вещью среди вещей, частью природы или/и надприродным « единственным » духовным субъектом »; « животным и/или социальным существом »; « пассивным рабом обстоятельств и прошлого опыта, марионеткой социальной среды и/или активным, свободным творцом »; « родовым обезличенным носителем общественных отношений и/или самобытной несравнимой индивидуальностью ». Эти же противоречия выступают в несколько иной форме при постановке вопросов: « человек и/или природа », « человек и/или общество », « человек и/или мир », « общественное и/или индивидуальное » и т. д. Уже по самой постановке эти вопросы нацеливают на ответы по типу « да » или « нет » (« да » – животное ; « нет » – общественное существо и т. п. ); на поиск решения этих вопросов либо только в мире ( природе, социальной среде ) , либо только в самом противопоставленном миру человеке, либо, наконец, в механическом « включении » человека в мир, в обрастании его социальной средой.

Последний компромиссный вариант ответа на указанные вопросы является наиболее распространенным. При этом нередко в философии, социологии и психологии пытаются дополнить «субъективную» и «объективную» картину представлений о личности человека, совместить представление о личности как объекте и личности как субъекте социального процесса. Полученная в результате такого сложения двух изолированных реальностей картина остается «двоящимся изображением» ( В.Е. Кемеров ). «Следствием этого является обособленное рассмотрение личности как психики в психологии, как участника социального взаимодействия (изъятого из объективных отношений) – в социологии, как вещи и силы – в экономической науке и т. д. Происходит не просто выделение различных аспектов изучения личности как специальных объектов конкретных наук, естественное для развития теоретического познания, а обособление и даже фетишизация изолированных друг от друга сторон и свойств конкретного бытия личности. Это оборачивается теоретическим отчуждением ее предметного существования от ее психического мира, ее способностей – от ее потребностей, ее социальных ролей – от ее влечений и устремлений. Отдельные аспекты личностного бытия превращаются в независимые абстракции» [22] .

В психологии « двоящееся изображение » человека стало одной из предпосылок распространенного разделения психологии на психологию личности и безличную психологию познавательных процессов. С разделением на естественнонаучное «объектное» описание человека и «субъектное» описание человека как неповторимой индивидуальности в психологии личности связано также восходящее к исследованиям немецкого философа В. Виндельбанда противопоставление номотетических естественных наук о природе и идеографических исторических наук о культуре. Номотетические естественные науки изучают общее повторяемое типичное в различных явлениях, в то время как идеографические исторические науки имеют дело с неповторимыми явлениями, которые из-за своей исключительности в принципе не могут быть описаны с помощью тех или иных общих закономерностей.

Известный психолог Г. Олпорт заимствовал предложенное В. Виндельбандом разделение на идеографические и номотетические законы, предложив разграничивать законы, описывающие уникальные случаи поведения отдельной личности, и законы, позволяющие предсказывать типичное в поведении всех людей. Впоследствии это разграничение номотетического и идеографического подходов при изучении личности оказало серьезное влияние на возникновение пропасти между психологией индивидуальных различий и психологией личности.

С «двоящимся изображением» личности приходится сталкиваться не только методологам науки, но и практикам, имеющим дело с вопросами эффективного управления различного рода фирмами и корпорациями. Так, специалисты в области управления Т. Питерс и Р. Уоттермен замечают, что рационалистический подход к человеку при управлении предприятиями малоэффективен, так как он слабо учитывает противоречия, присущие человеческой природе. Они указывают, что человек, будучи продуктом своей среды, весьма чувствителен к поощрениям и наказаниям; но человеком движут сильные внутренние импульсы. Человек нуждается в учреждениях, которые помогут ему приобрести смысл жизни; вместе с тем он старается прослыть независимым и ему нужно ощущать себя хозяином своей судьбы. Если та или иная компания хочет добиться успехов, то ей придется считаться с этими и многими другими противоречиями человеческой природы, учитывать рациональные типичные и иррациональные непредвиденные поступки личности. Столь пристальное внимание Т. Питерса и Р. Уоттермена [23] к противоречиям в человеческой природе иллюстрирует то, что в выходе за рамки «двоящегося изображения» человека нуждаются не только философы, но и практики, пытающиеся учесть в своей работе межличностные отношения, ординарность и неординарность личности. Они в практике управления ощущают последствия, к которым приводит птолемеевская антропоцентрическая парадигма мышления о человеке, реально изучающая « человека вне мира » и « мир вне человека ».

Не мир сам по себе, не человек сам по себе, а «мир человека», бытие человека в мире становятся основой исследования социально-деятельностной природы человеческого существования. Понимание человека как « мира человека » коренным образом меняет лицо психологической науки. Внешне психология оказывается как бы утратившей свои излюбленные проявления внутреннего мира субъективных переживаний. В действительности же она перестает быть той психологией, о которой с пренебрежением отзывался Ф.М. Достоевский, прося не называть его психологом, поскольку он является реалистом.

Психология, строящаяся на философском фундаменте, быть может, действительно утратит «лабораторные миры», населенные ощущениями, реакциями, блоками переработки информации. Взамен она приобретает нечто гораздо большее – «мир человека», станет той психологией, о которой К. Маркс писал: «…история промышленности и сложившееся предметное бытие промышленности являются раскрытой книгой человеческих сущностных сил , чувственно представшей перед нами человеческой психологией , которую до сих пор рассматривали не в ее связи с сущностью человека, а всегда лишь под углом зрения какого-нибудь внешнего отношения полезности, потому что, двигаясь в рамках отчуждения, люди усматривают действительность человеческих сущностных сил и человеческую родовую деятельность только во всеобщем бытии человека, в религии, или же в истории в ее абстрактно-всеобщих формах политики, искусства, литературы и т. д…В обыкновенной, материальной промышленности (…вся человеческая деятельность была до сих пор трудом, то есть промышленностью, отчужденной от самой себя деятельностью) мы имеем перед собой под видом чувственных, чужих, полезных предметов, под видом отчуждения, опредмеченные-сущностные силы человека. Такая психология , для которой эта книга, то есть как раз чувственно наиболее осязательная, наиболее доступная часть истории, закрыта, не может стать действительно содержательной и реальной наукой. Что вообще думать о такой науке, которая высокомерно абстрагируется от этой огромной части человеческого труда и не чувствует своей собственной неполноты, когда все богатство человеческой деятельности ей не говорит ничего другого, кроме того, что можно выразить одним термином “потребность ”, “ обыденная потребность ”?» [24]