Читать онлайн «Физиогномика и выражение чувств». Страница 21

Из числа известных мне наций самые красивые женщины – испанки и англичанки; что касается до наций, известных мне только по отзывам других лиц, то я укажу на репутацию красоты грузинок и черкешенок. Замечательные образцы мужской красоты мы встречаем в Италии, Англии и на Востоке. Тунгусские женщины кажутся безобразнее всех других. У большинства из них челюсти занимают большую часть лица, а глаза представляют узкие, длинные щели, через которые видны маленькие черные шарики без всякого выражения. Самые безобразные мужчины – австралийцы, моковиты Аргентинской республики, которую я много раз посещал, и жители Феца.

Все племена носят в себе чувство человеческого братства. Но всякий человек, рожденный под солнцем, имеет одинаковое стремление к самовозвышению. Доказательство тому то отвращение, какое обнаруживают даже очень белые мулаты, когда им приходится сознаться, что в их жилах течет кровь негра, а еще более – ужасающая всех и каждого мысль быть похожим на обезьяну.

Некоторые негры, австралийцы и папуасы вырывают, подпиливают, и красят себе зубы, чтобы не быть похожими на обезьян или собак. Почти у всех обитателей земного шара считаются безобразными: низкий, волосатый лоб, выдающаяся челюсть и нос, уменьшенный почти до полного отсутствия.

Подобно бабочке, которая, выйдя из куколки, сбрасывает, как нечто позорное, все следы своего состояния личинки, так и все люди смотрят вверх и соприкасаются с землею возможно меньшею частью своего тела.

Сколько бы мы ни расчленяли, по фантазии, племена на какое угодно число отдельных разновидностей, сколько бы мы ни видоизменяли и ни переделывали наши систему и методы классификации, все-таки, все двуногие, едва умеющие добыть огонь и говорить между собою, чувствуют себя братьями; наперекор всяким доктринам, они и любят, и убивают друг друга, но над трупами умерших вновь завязываются узы любви.

Если бы мы приняли слово выражение в наиболее широком смысле и в его этимологическом значении, то рисковали бы сразу подвести под это понятие слишком много различных явлений и сделали бы мимику синонимом языка (речи).

Язык (речь) выразительнее всякой мимики, но не есть мимика, хотя последняя и может представлять собою часть языка и даже заменять его. Можно когда угодно убедиться в этом: стоит только посмотреть на глухонемого или на двух собеседников, не знающих какого-либо общего им обоим языка, когда им нужно сообщить друг другу свои мысли или свои ощущения.

Мимика – одна из тех центробежных энергий, которые исходят от великих преобразователей силы – от нервных центров. Известное количество движения, полученного извне в форме света, теплоты, звука, превращается в волнение или мысль, которые, отражаясь затем в центробежном направлении, вызывают известные мышечные движения. Такими движениями могут быть: крик, членораздельные слова или жесты. Вообще мимическая работа есть проявление известной части, иногда очень малой, той преобразованной в центрах силы, которая участвует в более сложных и более возвышенных актах. Представленная ниже схематическая фигура показывает графически, как происходят явления мимики. Впечатление S восходит к центру C, там преобразуется, положим, в чувство любви, которое затем идет центробежно по линии СА и дает в то же время мимический ток по линии СМ.

Таким образом можно сказать, что мимика есть как бы побочный ток от волнения и мысли.

Мимика – одно из самых элементарных проявлений нервной деятельности; она обнаруживается даже у самых низших организмов. Даже инфузории, моллюски, насекомые производят такие движения, которые не служат собственно целям питания, дыхания, кровообращения, генерации, а представляют только выражение ощущений. В животной экономии мимика имеет два различных и важных назначения.

Она может заменять язык (речь) или же дополнять его.

Она может защищать нервные центры и другие части тела от различного рода опасностей.

Подобно языку, мимика представляет большое разнообразие форм, но, несмотря на это, она всегда – более общий язык. Слова, каково бы ни было их происхождение, всегда имеют условное значение, и потому они пригодны только для того, кто их понимает и знает их смысл. Напротив того, мимика есть язык всех людей, и область ее распространения, собственно говоря, переходит за пределы человечества: она понятна и для животных, приближающихся к нам по устройству нервных центров. Скажите собаке или ребенку, еще не умеющему говорить, или иностранцу, не знающему вашего языка, например, слово разбойник, сопровождая его благосклонною улыбкою или ласковым жестом, – и эти три существа, столь различного рода, но одинаково не понимающие значения слова разбойник, ответят вам ласковою мимикою. Наоборот, скажите им слово любезнейший со злобным выражением или с угрожающим жестом и вы увидите, что они испугаются, убегут или примут жалобный вид. Этого крайне простого примера достаточно, чтобы показать границу, отделяющую условный язык (речь) от простого и элементарного языка мимики.

Однако же, и в мимике есть много условных знаков, значение которых надо уметь понимать, также как и значение слов какого-нибудь языка. Ломбардец, француз, немец, прибывшие в первый раз в Неаполь, конечно, не поймут немой мимики неаполитанца, который, например, вместо того, чтобы сказать нет, смыкает губы, откидывая голову назад. Точно также люди многих других наций не сочтут себя оскорбленными, когда увидят, что миланец приложит большой палец руки к концу своего носа, растопырив остальные пальцы в сторону своего собеседника и двигая ими попеременно; никто из нас не придет в ярость оттого, что миланец, положив крестообразно один палец на другой, как бы показывает известную меру длины; между тем как этого жеста достаточно, чтобы возбудить бурю негодования во всей Аргентинской республике.

В этой книге мы не будем касаться той стороны мимики, которая вполне условна и подлежит изучению подобно языку глухонемых. Мы займемся здесь только явлениями мимики самородной, автоматической, которые почти во всех частях света одинаковы и потому составляют настоящий универсальный, общепонятный язык. Ласка, поцелуй, благосклонная улыбка везде будут приняты как знаки любви, а скрежетание зубами, поднятие сжатого кулака и другие подобные жесты всегда будут поняты, как выражения угрозы, гнева или ненависти. Без сомнения, существуют и другие равнозначащие формы, но все они настолько похожи, что не могут быть поняты в каком-либо другом смысле. Два малайца предпочитают целоваться носом об нос, а мы предпочитаем поцелуй губами; но ведь никто же не примет трение носа об нос за выражение ненависти; подобно этому и все различные у различных народов формы любезного и почтительного приветствия всегда и везде будут приняты за то, что они выражают и на самом деле.

Но чаще всего мимика, не заменяя вполне изустную речь, только дополняет ее, видоизменяет или подкрепляет.

Другое назначение мимики состоит в том, чтобы защищать нас от опасности. Кошка перед собакою, которая гораздо сильнее ее, ощетинивает шерсть и надувается, чтобы объем ее показался больше действительного; точно также, угрожая кулаком, оскаливая зубы, сморщивая брови, мы стараемся казаться больше, чтобы яснее показать нашу оборонительную силу.

Многие жесты, на самом деле не способные нас защитить, показывают только намерение защитить себя. Закрытие глаз при блеске молнии, поднятие рук над головою при землетрясении, конечно, не могут нас защитить, но это – автоматическое выражение желания защититься.

Если бы кто-нибудь стал утверждать, что всякое мимическое выражение имеет защитительный характер, то высказал бы мнение, хотя и парадоксальное, но по существу справедливое. Очень сильное волнение может нас убить, если оно не успеет передаться наружу посредством двигательных нервов и проявиться в мимическом движении. Во многих случаях, достаточно потерять возможность плакать или возможность смеяться, чтобы подвергнуть опасности нервные центры, а, следовательно, и жизнь. Всем известна история о том, как муж лишил жизни свою жену, крепко связав ее и щекоча ее подошвы. И много подобных событий ежедневно случается в жизни.

Самый красноречивый человек в мире будет невыразимо мучиться, если, в момент наибольшего увлечения, вынужден будет говорить со связанными или привязанными к столбу членами; при этом умолкнет его красноречие и превратится в беспорядочные конвульсии и бред. Я полагаю, что в этом отношении можно формулировать закон, определяющей одну из главнейших букв мимической азбуки.

Богатство мимических элементов всегда находится в прямом отношении к степени напряжения и чувствительности психического акта.