Читать онлайн «За Храмовой стеной. Книга Памяти (сборник)». Страница 16

Особенно много внимания Алексей Глебович уделял национальной истории, с ее «интернациональными сюжетами» нового времени, в частности, исторической культурной антропологии.

Из новых направлений исторической науки (новой экономической истории, истории бизнеса и предпринимательства, интеллектуальной и социальной истории) он в первую очередь уделял внимание новой социальной истории, которая рассматривается сегодня как история человека и его связей с обществом, природой и миром.

Замечательный специалист по истории Русской Катакомбной церкви, истории дворянской усадьбы и быта, художник-иконописец Алексей Глебович Смирнов глубоко переживал духовно-нравственный кризис России. Эти переживания он изложил в своей «мемуарной публицистике» в нескольких номерах журнала «Зеркало» (Израиль, Тель-Авив), постоянным автором которого он являлся с 2004 по 201о гг. и в очерке о Русской православной Катакомбной церкви и Киевском подпольном монастыре «Угасшие непоминающие в беге времени». (Альманах «Символ», Париж. 1998, №40, декабрь. С. 160-296).

«У нас народу много, а Людей нет» – часто в наших беседах любил повторять Алексей Глебович.

Алексей Глебович полагал, что понимание смысла человеческого бытия всецело находится в компетенции религии, что акты человеческого сознания не подлежат научному анализу.

Человеческую сущность А. Смирнов, как и А. Шопенгауэр, рассматривал с позиции крайнего пессимизма, но в отличие от немецкого философа, его пессимизм сопровождался традиционным русским состраданием и жалостью к этой «двуногой грешной твари Божьей». В этом сострадательном взгляде на «падшего человека» он был в своем творчестве заодно с Ф.М. Достоевским – великим знатоком «изнанки человеческой души».

Алексей Глебович, как и я, считал, что привычная интерпретация истории и ключевых исторических фактов связана с властью, что политика вне морали и нравственности есть наихудшее из всех зол.

Влияние безнравственной власти на историю проявляется при написании учебников истории. Здесь у власти всегда появляется соблазн интерпретировать исторические события в свою пользу, или исключить критику каких-либо глобальных исторических событий. Все правители всегда любили, чтобы исторические факты укрепляли их авторитет и делали их имена бессмертными в пределах человеческой истории.

У Алексея Глебовича, по его неоднократным высказываниям, как и у Карамзина и Костомарова, история Московской Руси и России «не терпит оптимизма». Та археографическая работа, которую он проводил последние годы жизни, и критическое отношение к источникам привели его к необходимости признать недостоверными (и порой лживыми) отдельные «блестящие» эпизоды русской истории, считавшиеся до сих пор прочно установленными.

Алексей Глебович считал, что настоящий историк должен быть еще и знающим архивистом и археографом – по убеждению. В лице Алексея Глебовича Смирнова счастливо соединялись историк-мыслитель и художник, сатирик и публицист. Все его заметки и статьи написаны в жанре исторической публицистики, в них сквозят идеи народной истории.

Весьма резко и негативно А.Г. отзывался о скороспелых «исторических расследованиях» «модных» сегодня журналистов, аналитиков и политологов, о документально-исторических телефильмах, в которых уже фальсифицированная история повторно фальсифицировалась авторами на основе свежего исторического анекдота и порождала новые мифы и легенды.

А.Г. считал, что мораль и история, мораль и политика – это вещи, между которыми обязательно должна быть позитивная связь. Есть моральные границы, которые нельзя переступать ни в науке, ни в экономике, ни в политике.

«Настоящая власть – это ответственная власть», – часто повторял Алесей Глебович.

А.Г. считал, что для настоящего историка-профессионала и простого любителя истории высшей целью должно быть отстаивание исторической правды, раскрытие правды, ибо любая (даже страшная) правда – лучше самой красивой лжи. В этом мы с А.Г. были всегда солидарны и это скрепляло нашу пятнадцатилетнюю интеллектуальную дружбу.

А.Г. обладал феноменальной памятью, он хранил в голове множество мелких исторических, на первый взгляд незначительных, деталей, касающихся многих тайн российской советской истории, раскрыть которые не удается до сих пор. У него была своя трактовка политических репрессий 1937 года.

Он считал, что сталинские репрессии были основным инструментом не только в борьбе с оппозиционной «ленинской гвардией», но и средством по выколачиванию награбленных в России богатств из видных деятелей Коминтерна и большевистской верхушки. Таким образом, утверждал Алексей Глебович, Сталин возвращал в советскую казну царское золото и драгоценности для построения социализма в одной стране.

А.Г. обладал огромной уникальной информацией, касающейся биографий известных деятелей русской и советской культуры и политики. Он высоко ценил как исторический источник исповедальные мемуары, в основе которых лежит не предсмертное оправдание своих греховных дел и поступков, а покаяние во имя спасения своей души.

Такой настоящей исповедью А.Г. считал «Исповедь» блаженного Августина, которая ценна для читателя, по его мнению, и глубоким анализом своего внутреннего мира, и беспощадной оценкой внешнего мира, современного общества, которое нисколько не обеспокоено тем, как уберечь и защитить от зла входящего в него нового члена.

Особый интерес Алексей Глебович проявлял к личным, семейным архивам, он считал их кладезем уникальных документов по истории родного края, глубоко переживал гибель домашних библиотек, личных документов, дневников и мемуаров своих земляков-мытищинцев.

Алексей Глебович являлся авторитетным знатоком исторических и культурных ценностей, сохранившихся на Мытищинской земле, автором многих публикаций по краеведению. Среди них из серии «Выдающиеся люди края» мне особенно понравилась его миниатюрная книжечка «ДАНИИЛ АНДРЕЕВ и его окружение» (М. Изд-во «Альфа-Композит», 1998). Алексей Глебович бережно хранил свой уникальный архив, в котором имелись рукописи, альбом стихов, единственный список поэмы «Монсельват», отдельные старые фотографии Даниила Андреева и его единоутробного брата поэта-символиста и прозаика Вадима, а также цикл стихотворений «Отроги гор» давнего друга Даниила, последнего русского поэта-символиста и мистика Александра Викторовича Коваленского (1897–1965).

В последние годы жизни Алексей Глебович мечтал даже создать под эгидой Общества «Мемориал» солидное издание подобное «Российскому архиву», своего рода археографический ежегодник под условным названием «Семейный архив эпохи большевизма в России».

Это как раз были годы интенсивного сбора и обработки документальных материалов и свидетельств жертв большевистской системы насилия в Мытищах для «Книги Памяти жертв политических репрессий» (М. 2009). Некоторых из составителей этой Книги (Рахиль Нисневич и Александру Березняцкую) он знал лично и глубоко уважал.

Алексей Глебович считал необходимым развенчивать историческую ложь в биографиях видных советских государственных и партийных деятелей, а также вождей и агентов Коминтерна. Алексею Глебовичу претило «обольшевичивание» биографий, которое с 1918 года превратилось чуть ли ни в механизированный, производственный процесс.

Все биографические статьи о видных советских партийных и государственных деятелях в советских энциклопедических словарях он презрительно называл «советскими святцами», которым ни в коем случае не следует верить.

У А.Г. был целый блок (картотека) биографических сведений, касающихся сотрудничества (по разным причинам) потомственного и служилого российского дворянства, генералов и офицеров царской армии с большевистским режимом.

Тема сотрудничества российского дворянства с безбожной властью большевиков глубоко волновала и постоянно ранила А.Г., но он с фанатичным упорством наполнял ее все новыми и новыми фактами, устными и письменными свидетельствами. На почве этих археографических изысканий у него родилась оригинальная тема: «Борьба белой эмиграции с III Интернационалом», раскрыть которую он не смог по состоянию здоровья и рекомендовал мне заняться ею, используя для этого ключевые и второстепенные источники.

Отчасти «биографическая картотека» Алексея Глебовича напоминает мне знаменитый биографический справочник-каталог видного литературоведа и пушкиниста Б.Л. Модзалевского (1874–1928) В своей картотеке А.Г. как бы продолжает труд Модзалевского, прослеживая дальнейшую судьбу виднейших деятелей русской культуры, оказавшихся после 1917 года в белой эмиграции.

А.Г. считал, что большевики «мифологизировали» биографии своих героев и вождей в духе Госдепа США и «Документа 68», которые предусматривали создание легенд политикам-марионеткам для «очищения» их грязных биографий и возвеличивания их деятельности в глазах мировой общественности.