Читать онлайн «Орден куртуазных маньеристов (Сборник)». Страница 14

Гниение капустных листьев
напоминает мне о том,
что я когда-то был убийцей,
озлобленным, тупым скотом.

Не зря меня боялись люди,
ведь я не просто убивал,
я жертвам головы и груди
опасной бритвой выбривал

и рисовал на них картины,
как голых женщин жрёт вампир.
Такой талантливой скотины
не видел уголовный мир.

А чтобы ни одна собака
мой след унюхать не смогла,
я в мусорных валялся баках,
идя на мокрые дела.

Меня дразнили "Джек-вонючка"
товарищи по ремеслу,
пока я в горло авторучкой
не въехал одному ослу.

Тогда окрысились подонки
и перекрыли мне всю масть,
облавы, перестрелки, гонки -
всего я нахлебался всласть.

Они нашли меня не сразу,
но всё-таки был загнан я
на плодоовощную базу,
где спрятался среди гнилья.

И до рассвета раздавались
там выстрелы и злобный мат.
Но эти неженки боялись
засунуть нос в мой смрадный ад.'

Среди капустной тухлой прели,
Среди картофельной ботвы
и полчаса б не просидели
такие господа, как вы.

Но стихло всё. И вновь ступила
на город юная заря,
и из гнилой своей могилы
я выполз с видом упыря.

Я шел по улицам и скверам,
и так я думал, господа:
не может стать миллионером
простой убийца никогда.

Но у меня талант к искусствам,
я прошлое отрину прочь! -
Вот что гниющая капуста
навеяла мне в эту ночь.

Я изменил походку, внешность,
усердно в студии ходил,
и Академии надеждой
стал бывший урка и дебил.

Мои картины за мильоны
идут с аукционов вмиг,
ибо гармонии законы
я как никто из вас постиг.

Да-с, не понять тебе устоев
Гармонии и Красоты,
покуда грязи и помоев
не нахлебался вдосталь ты.

Вот потому-то, между прочим,
хожу я к базе овощной,
и запахи той давней ночи
опять встают передо мной.

Пускай гниющая капуста
для вас не амбра и нектар -
в ней мне открылся смысл искусства
и в ней окреп мой дивный дар.

"Боже, как глупо закончилась жизнь!" -
падая с крыши высотного здания,
думал я с грустью, и мысли тряслись
между ушей, как пески Иордании.

Чёрт меня дернул поехать на бал
в логово вражье, в московскую мэрию,
я ведь всегда демократов ругал
и воспевал коммунизм и Империю.

Но осетрина, икорка и джин,
разные яства и шоу с девицами
скрасили мой политический сплин
и заглушили вражду и амбиции.

Я напихал в дипломат пирожков,
сунул за пазуху вазу с конфетами
и подошел к одному из лотков,
где продавались брошюрки с буклетами.

"Ясно. Порнуха", - подумалось мне.
Брови насупив, туда я направился
и увидал за лотком на стене
надпись, которой весьма позабавился.

Надпись гласила, что в пользу сирот
здесь лотерея проводится книжная.
"В пользу сирот? Жди-ко-сь, наоборот, -
хмыкнул я в ус. - Знаем, знаем, не рыжие.

Эти сироты наели бока,
делая дело свое негодяйское,
слёзы вдовиц им - как жбан молока,
вопли голодных - как музыка райская.

Жрёте Отечество, смрадные псы,
выставив миру всему на позор его!
Нет, не купить вам за шмат колбасы
душу и лиру поэта Григорьева!"

Так я подумал, подкравшись бочком
к этой лавчонке подонков из мэрии,
и, наклонившись над самым лотком,
слямзил брошюрку "Бордели в Шумерии".

Но не успел я засунуть её
в брюк моих твидовых прорезь карманную,
как ощутил, что запястье моё
сжало холодное что-то и странное.

На руки мне плотно лапы легли
робота, присланного из Америки.
"Я же поэт! Я соль русской земли!" -
я закричал и забился в истерике.

Но этот робот, поимщик воров,
присланный в дар нашим главным разбойникам,
очень уж, гад, оказался здоров,
так что я понял: я буду покойником.

Выудив все, что я раньше украл,
это тупое ведро полицейское
в рот пирожки мне мои запихал
и совершил своё дело злодейское:

вывел на крышу меня механизм
и подтолкнул моё тело румяное.
Вряд ли б оправился мой организм,
если бы не демократишки пьяные.

Нет бесполезных вещей под луной.
Не было проку бы от демократии,
не окажись меж асфальтом и мной
трёх представителей ельцинской братии.

Кровь и мозги отирая платком,
топал к Кремлю я шагами нетвердыми,
а демократы лежали ничком,
в русскую землю впечатавшись мордами.

Поклонницы психоанализа
меня порою достают
и, отводя мой хрен от ануса,
вопросы часто задают:

как я подглядывал за мамочкой,
какой был перец у отца,
когда впервые пипку женскую
увидел близко от лица?

Ну да, я говорю, подглядывал,
ну, в бани общие ходил,
в мужской папаша перцем радовал,
и в женской было ничего.

Но только дыры волосатые
меня нисколько не влекли -
тела корявые, пузатые
и сиськи чуть не до земли.

А вот когда с трехлетней Инночкой
я раз в песочнице сидел,
ее пилоточку изящную
я с интересом разглядел.

Я Инну полчаса уламывал
(а было мне тогда лет шесть)
снять с попки штаники и трусики,
пописать рядышком присесть.

Сокровище трехлетней Инночки
меня, признаться, потрясло.
С тех пор про девочек и трусики
пишу стихи я всем назло.

Ну ладно, говорит поклонница
психоанализа опять,
ну а когда ты был подросточком,
куда, во что любил кончать?

Куда угодно: в руку, в голову.
В какую голову? В свою!
На фоотографии журнальные,
в речную теплую струю,

а начитавшися Есенина,
к березкам членом припадал,
ломал я ветки им в неистовстве,
а после плакал и страдал.

Тут девушка отодвигается
чуть-чуть подальше от меня.
Да ладно, говорю, расслабься ты,
твой Фрейд - занудство и фигня.

Психоанализ - штука древняя,
и он не катит молодым,
он нужен лишь нацистам, гомикам
и академикам седым.

И если ты не любишь в задницу,
то папа вовсе не при чем.
Давай, любимая, расслабимся,
до сраки хрен доволочем.

Тут крошка быстро одевается
и порывается бежать,
а я, схватив ее за задницу,
вдруг начинаю соображать,

что если б я читал внимательно
фрейдистский романтичный бред,
то фильтровал слова бы тщательно
и выражался б как поэт,

и про анальное соитие
вещал бы нежно и светло.
Короче, Фрейд хороший дедушка,
за Фрейда всем порву хайло.

Если ты заскучал по дороге к девчонке,
заметался, как волка почуявший конь,
если думаешь: "Стоит ли парить печёнки?" -
отступись, не ходи. Должен вспыхнуть огонь.

Если ты приобнял вожделенное тело,
а оно тебе вякает злобно: "Не тронь!" -
и под дых тебе лупит локтем озверело -
не насилуй его. Должен вспыхнуть огонь.

Если ж тело распарено и вожделеет,
и кричит тебе: "Живо конька рассупонь!" -
а конек неожиданно вдруг околеет -
ты не дёргай его. Должен вспыхнуть огонь.

И пускай эта фурия стонет от злобы,
испуская проклятья и гнусную вонь,
ты заткнуть её рот своей трубкой попробуй.
Пусть раскурит её. Должен вспыхнуть огонь.

Дух мятежный, огонь, ты всё реже и реже
расшевеливаешь пламень розовых уст.
Где ж те годы, когда на девчатинке свежей
я скакал, как укушенный в жопу мангуст?