Читать онлайн «Стихотворения и поэмы». Страница 4

Такое стихотворение, как «Полюс», резко отличается от прежних «Комсомольских стихов». Над непосредственностью впечатлений здесь преобладает стремление к строгой осмысленности материала. Сама речь становится лаконичной, сдержанной, близкой языку научных формул — не только своим словарем («гипотеза», «гипотенуза», «лаборатория», «реторта», «трансляция» и т. п.), но и характером замысла, утверждающего смелость научной идеи:

Это близко тому, что Брюсов называл «научной поэзией», и дух подобного рода «научности», в той мере, в какой он совместим с лирикой, пронизывает цикл «Борьба за мировоззрение».

В том же стихотворении преобладает пафос борьбы, но она уже не сводится к боевым схваткам и умению владеть оружием, а воплощается в творчестве, научном исследовании, «движении гипотезы вперед»:

Так поэт прославлял страсть ученого, открывателя, исследователя, покорителя бесконечных пространств.

Цикл «Борьба за мировоззрение» пронизан особого рода чувством, присущим человеку, сознающему себя наследником всей мировой культуры, историком, призванным осмыслить прошлое нашей родины в связи с ее движением к будущему. Так родилось стихотворение «Московские западники», крайне сложное по своему характеру, обращенное к далекому прошлому с его политическими распрями, идейными схватками, с самыми противоречивыми исканиями. Автор напоминал о давних попытках русских дворян сочетать проникающие с Запада социалистические учения с «мистикой» — и в этом искать новое прибежище от революции. Перед поэтом, погрузившимся в страницы старых хроник, возникает словно бы наяву

Образность этих стихов приобретает неожиданный, резко «сдвинутый» характер, раскрывающий смысл событий, захвативших внимание и воображение поэта:

Только революция могла избавить страну от этих «мародеров»; так осмысление прошлого углубляет понимание событий современности — и отныне пафос историзма все более углубляется в лирике В. Саянова.

Назначение искусства осмысляется теперь поэтом в новом свете. В новом свете решает он и вопрос о герое своей лирики. В стихотворении «О литературном герое» сам поэт говорит, что его герой «не малохольный мальчик», не меланхолик, не «продувной гуляка», о котором бежит «дурная песенка». Нет, его герой обладает иными качествами, стремлениями, иным характером. Он захвачен повседневным трудом, творческим и вдохновенным; это человек

Пожалуй, именно в стихотворении «О литературном герое» находит свое наиболее полное и открытое, подчеркнуто декларативное выражение пафос, воодушевляющий лирику В. Саянова.

В цикле «Борьба за мировоззрение» проявилось стремление к точности, ясности, политической насыщенности мысли. Вместе с тем этот цикл во многом не удовлетворял самого поэта. В противовес былому, и преимущественно эмоциональному, началу, здесь нередко преобладает отвлеченность и схематичность замысла. Так, в стихотворении «Террор» сама тема, взятая поэтом, лишается исторической конкретности, а потому и решена неверно. В новых стихах В. Саянова так широк размах слишком прихотливых и неожиданных ассоциаций, так сложен и прерывист сюжет лирического повествования, что читатель может заблудиться в запутанных переходах и «виражах» таких стихотворений, как «Надпись на книге поэта-символиста». Таким стихам подчас не хватает непосредственности, живости, эмоциональной насыщенности, конкретности — житейской, бытовой, исторической, что и придает им несколько отвлеченный, излишне «рационалистический» характер, впрочем отвечающий самому названию цикла. В дальнейшем поэт, несомненно, почувствовал (хотя бы по реакции читателей, во многом разочарованных такой эволюцией автора «Комсомольских стихов») односторонность умозрительной лирики и, как правило, опытов в этом роде избегал.

Книги стихов «Семейная хроника» (1931), «Золотая Олёкма» (1933), «Лукоморье» (1937–1939) характеризуют новый этап в поэтическом творчестве В. Саянова. Они словно бы объединяют те начала, которые порознь сказывались в стихах предшествующего периода. Здесь реальность житейского опыта, конкретность переживания, его непосредственность, эмоциональная насыщенность, столь характерные для автора «Фартовых годов», сочетаются со стремлением к широким обобщениям и раздумьям о судьбах века, но уже лишенным той отвлеченности, усложненности и той излишней логизированности, которые «подсушили» некоторые стихи в цикле «Борьба за мировоззрение».

Книги «Семейная хроника» и «Золотая Олёкма» во многом родственны друг другу: материалом повествования, посвященного Сибири, образами их героев — политкаторжан, золотоискателей, а то и авантюристов (таких, как «старый хрыч с Берингова моря», о котором поэт говорит в стихотворении «Дядя»), Они связаны с давними воспоминаниями поэта, с его детскими и юношескими впечатлениями, по-новому переосмысленными в свете большого жизненного опыта. Сопоставляя «Семейную хронику» и «Золотую Олёкму», мы видим, что В. Саянов далеко не сразу овладел искусством создания конкретного, пластически объемного и реалистически полнокровного образа.

В книге «Семейная хроника» поэт предпринял попытку отразить «борьбу пролетарского с мелкобуржуазным и победу пролетарского начала, закрепленного в лучших людях семьи»[6]. Но в целом эту книгу, встреченную суровой и чрезмерно резкой критикой в печати, нельзя признать подлинной удачей поэта. В ней многое лишено обобщающего значения, имеет характер частного случая. Судя по всему, поэт чрезмерно строго придерживался здесь подлинной биографии и событий своей «семейной хроники». Чтобы убедить читателя в ее доподлинности, автор снабдил свою книгу даже особой «биографической справкой», в которой отмечены даты рождения и смерти ее героев, а также другие хронологические данные, дабы никто ни на минуту не усомнился в реальном существовании персонажей книги, в точности рассказа об их жизни, принимавшей подчас самый удивительный и экзотический характер. Но, конечно, такого рода преднамеренная дотошность не могла не помешать созданию подлинно реалистического произведения. Многие стихи «Семейной хроники» перегружены бытописательством, ненужной детализацией.

Совершенно иной оценки заслуживает «Золотая Олёкма», где автор, судя по всему, учел опыт своих предшествующих книг. Рисунок в «Золотой Олёкме» лишен отвлеченности, сказавшейся в некоторых предшествующих стихах, специфически умозрительного начала, характерного для цикла «Борьба за мировоззрение». Вместе с тем здесь сохранен и тот положительный опыт, который заключался — при всех ее недостатках и промахах — в книге «Семейная хроника», где поэт впервые овладевал мастерством живого и конкретного изображения, созданием пластически зримого образа, самобытных характеров, представленных в стремительном движении биографий. Все это, но в новом, более зрелом качестве — уже чуждом натуралистической приземленности, — представлено в «Золотой Олёкме», которая, таким образом, развивала и синтезировала то лучшее, что проявилось и в цикле «Борьба за мировоззрение», и в «Семейной хронике».

Книга «Золотая Олёкма», по точности своей не уступающая иному экономическому или этнографическому исследованию, воссоздает историю родных поэту краев; судьбы их людей — беглых каторжан и «старателей» старого закала, ищущих своего «фарта», управляющих приисками, старых «хозяев» Иркутска и других сибирских городов; и новую жизнь новых хозяев Сибири — рядовых советских людей. Все это передано и запечатлено поэтом с необычайной живостью, колоритностью, а вместе с тем в духе широких обобщений. Олёкма для него — не некий экзотический край, отгороженный от всего остального мира, как зачастую изображалась жизнь золотоискателей, а край, по которому можно судить о том, что происходит по всей России, чреватой революцией и буквально выстрадавшей ее.

Старая, кондовая, золотая лишь по названию Олёкма предстает перед нами во всем том характерном, что было присуще некогда ее людям, далеко не сразу понявшим, где таится счастье, которое виделось им сначала в «особом фарте», в случайной удаче: