Читать онлайн «Стихотворения. Поэмы. Проза». Страница 89
Автор Генрих Гейне
Пока он шагал рядом со мной, мне казалось, что природа утратила все свои чары, но как только он исчез, деревья вновь заговорили, солнечные лучи зазвенели, цветы в лугах заплясали, и голубое небо обняло зеленую землю. Да, мне лучше знать: бог для того сотворил человека, чтобы он восхищался великолепием вселенной. Каждый автор, как бы он ни был велик, желает, чтобы его творенье хвалили. И в Библии, этих мемуарах божьих, сказано совершенно ясно, что создал он человека ради славы своей и хвалы.
После долгих блужданий туда и сюда я наконец добрался до жилища, где обитал брат моего клаустальского приятеля, переночевал у него и пережил следующее прекрасное стихотворение:
IНа горе, в избушке скромной
Рудокоп живет, старик.
Шумны темные там ели,
Кротко-светел лунный лик.
Средь избушки стул высокий,
Весь резной, у ног скамья;
И сидит на нем счастливец,
И счастливец этот — я.
На скамье сидит малютка —
Оперлась на локоток;
Глазки — звезды голубые,
Губки — розовый цветок.
Мне сияют эти звезды,
Чистой радостью блестя;
К алым губкам приложила
Белый пальчик свой дитя.
Ни отец, ни мать не слышат, —
Не до нас им: мать прядет,
А отец, бренча на лютне,
Песню старую поет.
И малютка шепчет тихо,
Речь ее едва слышна;
Важных тайн своих немало
Мне поведала она.
«Вот, как тетушка скончалась,
И сиди тут круглый год:
С ней пойдешь, бывало, в город,
Хоть посмотришь на народ.
Здесь и пусто так, и глухо,
И так холодно в горах;
А зима придет лихая —
Все схоронимся в снегах.
Я ж трусливая такая:
Как дитя, меня страшат
Злые духи гор, что бродят
Темной ночью и шалят».
Вдруг малютка умолкает,
Будто слов боясь своих,
И руками закрывает
Звезды глазок голубых.
И шумнее шелест елей,
Громче гул веретена,
И ясней со звоном лютни
Песня старая слышна:
«Не страшись, моя малютка,
Наважденья силы злой!
Божьи ангелы на страже
Днем и ночью над тобой».
К нам в окно стучит тихонько
Ель зеленою рукой,
И сквозь веток с любопытством
Смотрит месяц золотой.
Крепко в горенке соседней
Спят давно отец и мать;
Мы не можем нашептаться,
И не хочется нам спать.
«Нет, не верю я, чтоб часто
Ты молился: шепот твой
Чем-то кажется мне странным,
Не молитвою святой.
Этот злой, холодный шепот
Уж не раз меня пугал;
Только кротким, светлым взглядом
Ты испуг мой отгонял.
Да и веришь ли ты, полно,
Что есть в небе, над тобой,
Бог-отец, бог-сын, распятый
На кресте, и дух святой?»
«Ах, дитя! Еще малюткой
Верил я, что в небесах
Бог-отец живет над нами,
Что велик он, свят и благ…
Создал землю, человеку
Бытие и душу дал,
Солнцу, месяцу и звездам
Путь их вечный указал.
Стал я старше и умнее,
Стал побольше понимать,
И узнал я светлой веры
В бога-сына благодать.
Он принес нам, воплотившись,
Откровение любви;
Но народ безумный руки
Обагрил в его крови.
Возмужал я, много видел,
Много странствовал, читал
И теперь в святого духа
Жарким сердцем верить стал.
Чудеса его исчислить
Недостанет наших слов!
Он сломил твердыни злобы
И оковы снял с рабов.
Нашим язвам он — целенье,
В нем и право и закон;
Перед ним с богатым нищий,
Раб с владыкой уравнен.
Гонит он туман тяжелый,
Что окутывал нам тьмой
Ум и сердце и пред нами
Шел как призрак гробовой.
Много рыцарей отважных
Обрекли себя ему
И по свету разъезжают —
Носят свет и гонят тьму.
Тихо веют их знамена,
И доспех горит на них…
Что, хотела б ты, малютка,
Видеть рыцарей таких?
Так скорей любуйся мною,
Ненаглядная моя,
И целуй меня покрепче!
Ведь такой же рыцарь я».
За ветвями темной ели
Прячет месяц светлый лик;
В нашей горенке чуть светит
Догорающий ночник.
Но в звездах моих лазурных
Свет мне радостный горит;
Пышут розы уст румяных,
И малютка говорит:
«Домовые наши — злые:
Хлеб воруют по ночам;
В ящик с вечера положишь —
Поутру уж пусто там.
С молока съедят все сливки,
Не покроют и горшка;
Кошка вылижет остатки —
И сиди без молока!
А ведь кошка наша — ведьма:
Ночью буря на дворе,
А она идет тихонько
К старой башне на горе.
Там стоял когда-то замок,
Весь сиял он по ночам;
В ярких залах танцевало
Много рыцарей и дам.
Но волшебницей лихою
Проклят замок и народ;
И остались лишь обломки,
И сова гнездо там вьет.
Помню, тетка говорила:
Лишь такое слово знать
И его в таком лишь месте
И в такой лишь час сказать —
Снова в замок превратятся
Все обломки эти там,
И запляшет в ярких залах
Много рыцарей и дам.
Будет тот, кто молвит слово,
Обладателем всего;
Станут трубы и литавры
Славить молодость его!»
Так живут и дышат сказки
У малютки на устах,
Вера теплится живая
В голубых ее глазах.
Локон шелковый на пальцы
Навивает мне она,
И целует, и смеется,
И дает им имена.
И глядит все так приветно
В тихой горенке кругом —
Стол и шкаф, — как будто с ними
Я с младенчества знаком.
Тихо маятник лепечет,
Тихо лютня на стене
Прозвучит порой струнами,
И сижу я, как во сне.
Не такое ль надо место,
Не такой ли надо миг,
Чтоб от слова замок снова
В блеске царственном возник?
«Да, дитя! Смотри: светлеет
Ночи темная пора.
Чу! шумней ручьи и ели,
Пробуждается гора.
Песня гномов с струнным звоном
Меж утесами слышна,
По камням ковры цветные
Стелет знойная весна.
А цветы — пестры и чудны,
В благовонных завитках,
И трепещут слезы страсти
На широких их листах.
Вожделенно пышут розы,
Разгораясь все красней;
На стеблях стоят хрустальных
Чаши снежные лилей.
Звезды с неба, словно солнца,
Смотрят, страстно-горячи,
И лилеям в чаши льются
Их влюбленные лучи.
Да и мы с тобой, малютка,
Мы как будто уж не те…
Посмотри: огни зажглися,
Шелк и золото везде!
И избушка стала замком,
И принцессой стала ты;
Вкруг все рыцари и дамы,
Сколько пышной суеты!
Все мое — и ты и замок!
Пир венчальный я даю!
Трубы, флейты и литавры
Славят молодость мою!»[40]
Солнце взошло. Туманы исчезли, как призраки, когда третий раз пропел петух. Я снова шел с горы на гору, и предо мной парило прекрасное солнце, озаряя все новые красоты. Горный дух явно был ко мне благосклонен. Он ведь знал, что такое существо, как поэт, может пересказать немало чудесного, и он открыл мне в то утро свой Гарц таким, каким его не каждому дано увидеть. Но и меня Гарц увидел таким, каким меня лишь немногие видели, — на моих ресницах дрожали жемчужины, столь же драгоценные, как и те, что висели на травинках лугов… Мои щеки были влажны от утренней росы любви, и шумящие ели понимали меня, раздвигая свои ветви и качая ими вверх и вниз, как немые, когда они движеньями рук выражают радость, а вдали звучал таинственный чудесный звон — будто колокол часовни, затерянной в лесу. Говорят, что это колокольчики стад, звенящие в Гарце особенно нежно, певуче и чисто.