Читать онлайн «Песни и романсы русских поэтов». Страница 2

В XVII веке, наряду с духовными псальмами, появляются и светские песни. Зародыши любовной лирики некоторые исследователи видят уже в переложениях «Песни песней» Ф. Скорины (XVI в.) и М. Хоныкова (1670-е годы).[11] Но, независимо от «Песни песней», среди псальм конца XVII — начала XVIII века появляются тексты, далекие по своему содержанию от традиционных для древнерусской поэзии мотивов. Так, в рукописный сборник «Псалмы душеполезные», хранящийся в Государственной публичной библиотеке в собрании Ф. И. Буслаева, включено восемь приветственных и любовных песен. В другом сборнике, «Канты и псальмы», также принадлежавшем Буслаеву, находим застольную песню неизвестного автора, где, между прочим, есть такая строфа:

Тематика светских песен конца XVII — начала XVIII века оказывается довольно разнообразной — здесь и описания баталий, и поздравления царей с победой, и песни о воссоединении Украины с Россией, и о пользе учения (например, «Отроче юный, из детства учися…» С. Полоцкого), и даже о «свободности» и о «фортуне», но преимущественно это песни застольные («Для чего не веселить ся…», «Здравствуй тот, кто пьет…», «Пейте, братцы, попейте…») и песни любовного содержания — достаточно чувствительные и даже галантные. Последние долгое время приписывались В. Монсу, но современные исследователи полагают, что большая их часть принадлежит неизвестным поэтам и, возможно, какой-то талантливой поэтессе Петровского времени.[13] Правда, песни светского содержания занимали в песенном репертуаре XVII века еще весьма скромное место. По подсчетам А. В. Позднеева, в известных нам песенниках XVII века встречается свыше 440 песен, и из них только 20 разрабатывают «мирские» сюжеты (некоторые из них, впрочем, распространялись в большом количестве вариантов — например, песня «Ах, свет горький…» насчитывает их до тридцати).[14] Как можно заключить на основании изучения рукописных песенников, светская песенная виршевая поэзия бытовала преимущественно в средних слоях городского населения. Именно эта демократическая городская среда и составила ту аудиторию, к которой прежде всего и обратятся Феофан Прокопович, Кантемир, Тредиаковский и Ломоносов и которая на протяжении всего XVII века окажется наиболее восприимчивой к песнетворчеству русских поэтов и композиторов. Она станет и основным передатчиком новых песен в крестьянскую массу, хотя многие эти песни усваивались крестьянами и непосредственно от музицирующих дворян, особенно в помещичьих усадьбах.

Между светскими псальмами XVII века и романсами середины XVIII века лежит безбрежное, еще мало исследованное море так называемых кантов (от латинского cantus — пение, песня), то есть бытовых песен светского содержания, сначала, как и псальмы, трехголосных, а затем одноголосных, отличавшихся от псальм четким членением на куплеты, ясностью и отчетливостью ритма, но исполнявшихся также без музыкального сопровождения.[15]

Интенсивное «обмирщение» поэзии и соответственно с этим вытеснение псальм кантами началось в Петровскую эпоху. Сам Петр I не любил инструментальную музыку, но увлекался вокальной и поощрял пение, особено хоровое, на разных торжествах, во время церемоний и праздников, где в первую очередь исполнялись канты-«виваты», то есть панегирические патриотические песни военно-исторической тематики. Так, специально сочиненные неизвестными авторами «виваты» исполнялись во время торжеств по случаю взятия Азова, первых успехов в войне со шведами, взятия Нарвы и Дерпта, Полтавской битвы, Ништадтского мира.[16] Известно до шестидесяти текстов на взятие Азова, Шлиссельбурга, Нарвы, в честь Петра и Меншикова. Один из них — «Свете Российский, славою венчанный…» — принадлежит, очевидно, Дмитрию Ростовскому. Около двадцати песен посвящено Полтавской битве («Днесь льва гордыни конец приближися…», «Орел ко солнцу ныне возлетает…» и т. д.), лишь для одной из них удалось установить авторство: «Изми мя, боже, вопиет Россия…» — принадлежит Стефану Яворскому. Некоторые из этих песен сохранились в песенниках до 70-х годов XVIII века. Сражению с турками 1711 года посвящен один из ранних кантов на слова Феофана Прокоповича — «За Могилою Рябою…». Канты 1720-х годов приобретают особенно панегирический, даже помпезный и вычурный тон, они очень растянуты (некоторые достигают 60 и даже 90 строк); неудивительно, что их сохранилось в рукописных песенниках значительно меньше, чем кантов конца XVII — начала XVIII века. Жанр торжественного панегирического канта к 1730-м годам явно изжил себя, приобрел характер официального гимна.

Зато по нарастающей линии идет развитие кантов застольных и любовных, авторов которых в большинстве случаев установить невозможно. Известно, что в 1726–1728 годах, находясь на службе в Преображенском полку, любовные песни писал Кантемир. В этом сам поэт признался во второй редакции своей IV сатиры (1737 г.):

В примечании к сатире в издании 1743 года Кантемир вновь подтвердил: «Сатирик сочинил песни, которые и поныне поются».[17] Правда, поэт «горько кается», что «дни золотие» «непрочно стратил», «пиша песни тые», поэтому он и не проявил никакой заботы о своих песнях. Нам до сих пор так и неизвестно, какие же именно песни из распевавшихся «девицами чистыми и отроками» в 20–40-е годы XVIII века принадлежат Кантемиру.

Более «предусмотрительным» оказался Тредиаковский: любовные песни, сочиненные им между 1725 и 1730 годами, поэт опубликовал в приложении к своему переводу французского романа «Езда в Остров любви» (1730). Впрочем, независимо от этого, песни Тредиаковского вошли в многочисленные рукописные песенники, и, как установил историк русской музыки, «именно рукописные сборники кантов… утверждают великую роль Тредиаковского в русской бытовой поэзии и музыке середины XVIII века».[18] Действительно, канты Тредиаковского занимают центральное место в рукописных песенниках 1730–1750-х годов, а его опыт оказал сильнейшее воздействие на других безымянных авторов, усвоивших в песенном творчестве реформу русского поэта. Именно в области песнетворчества Тредиаковский, этот неудачник, не понятый многими современниками, ставший предметом насмешек последующих поэтов и критиков, приобрел завидную популярность.

Расцвет русского канта приходится на середину XVIII века, к этому времени сложились все его разновидности — псальмические, панегирические, приветственные, заздравные, застольные, любовные, пасторальные, шуточные, пародийные; он широко распевался и записывался грамотными людьми в многочисленные рукописные нотные песенники.[19] Первые печатные канты с музыкой определенного композитора появились в 1750-е годы (сборник «Между делом безделье» Г. Н. Теплова, содержащий семнадцать песен на слова современных поэтов). Сфера распространения канта оказалась весьма широкой — от придворных кругов до купеческой и демократической городской среды (семинаристы, канцеляристы, «нижние чины», «бобыли монастырские»); они исполнялись порою в деревнях и селах.[20] Даже тогда, когда на смену канту пришли романсы, он еще сохранялся в среде приверженцев «славных дней Петра» и культурных традиций середины века. Некоторые канты держались в русской провинции до начала XIX века, а в бурсе их исполняли и позже, о чем можно прочитать в «Вие» Гоголя и в «Очерках бурсы» Помяловского. Основная масса кантов была безымянной, среди них затерялись песни Кантемира и, возможно, неопубликованные стихи Симеона Полоцкого, встречаются отдельные стихотворения Дмитрия Ростовского, Симона Тверского («Почто мрачны, глухи ночи…»), Г. Сковороды («Ох счастье, счастье бедное, злое…»), но особенно популярны были песни на слова Феофана Прокоповича и Тредиаковского. В качестве кантов бытовали также и произведения Ломоносова, и ранние стихи Сумарокова. Таким образом, ознакомление с рукописными сборниками первой половины XVIII века доказывает, что русская лирическая поэзия той эпохи прочно вошла в музыкальный быт и приобрела популярность в кругах более широких, нежели тот, который составляли читатели той эпохи. Не случайно позже Г. Державин назовет это время «веком песен».

Со второй половины XVIII столетия в обиход входит так называемая «российская песня» — бытовой романс, то есть песня для сольного одноголосного исполнения в сопровождении игры на каком-нибудь музыкальном инструменте — клавесине, фортепиано, гуслях или гитаре (последняя становится известной в России именно в это время). Впервые термин «российская песня» появился в журнале «Музыкальное увеселение» за 1774 год, хотя самый жанр романса зародился в России несколько раньше — но в пору господства кантов он обозначался словом «ария».[21] Упоминания и даже образцы таких «арий» содержатся в рукописях первой половины XVIII века. Важным для понимания эволюции русской песенной культуры фактом является уже называвшийся сборник Г. Н. Теплова «Между делом безделье». Содержащиеся в нем песни по своим основным признакам — канты, то есть песни, предназначавшиеся для трехголосного пения. Но третий голос в них, в сущности, представляет собою уже аккомпанемент, который мог быть исполнен на скрипке или флейте. Перед нами — своеобразная переходная форма от канта к романсу или, точнее, к дуэту. Поэтому некоторые исследователи историю русского романса начинают иногда с Теплова.[22] Однако подлинными родоначальниками «российской песни» — бытового романса на слова русских поэтов — являются Ф. М. Дубянский и О. А. Козловский, композиторы, определившие характер этого жанра в 90-е годы XVIII века.