Читать онлайн «Стихотворения». Страница 62

Запад алеет, и светится море вдали,
Но уже темные краски на воду легли.
Южная ночь, опускаясь неслышно с высот,
По морю мягко ступает и в горы идет.
«Доброго сна», — шепчет женщина, глядя в окно.
«Доброго сна. Но смотри: разве море темно?
Где она, ночь? В наших душах рассвет и весна!
Доброе утро! А ты пожелала мне доброго сна…»

Пароходу море стелет бирюзовые ковры,
Освещают близкий берег золотистые костры.

Зданий белые фронтоны раздвигают леса мрак,
Реют ветви, как знамена и преображенья знак.

Городским огням ответить порывается всегда
Световым сигналом с неба замерцавшая звезда.

И заботливо укрыта в тишину морская даль,
И наброшена на город дымки легкая вуаль.

Сколько силы в черноморской фосфорической волне,
Осветившей мягким светом побережье в тишине!

Подернут лиловым цветом
Приморский откос, куда
Любил приходить с рассветом
Я в юношеские года.

Завеса плюща одела
Расселину той скалы,
Откуда кидался смело
Я в пенистые валы.

Но временем не остужен
Пыл юности… И поверь,
С грозою и морем дружен
По-прежнему я теперь.

Стою и к сердцу прижимаю лиру.
Как бесконечен блеск поры ночной…
И ветер, спутник всех бездомных мира,
Над лирою гремит и надо мной.
И обреченно отвечает лира.
Стою и к сердцу прижимаю лиру.
Бараташвили, я на край родной
Гляжу…
О где же, где
Товарищ мой?
Где милая моя?
Без них так сиро…
Лишь обреченно отвечает лира.
Стою и к сердцу прижимаю лиру.
Раз ты свободна, Грузия, то я
И мертвый тяжесть вынесу земную.
О будущем поет струна моя.
Прижал я к сердцу лиру дорогую.
Писал я кровью, отстранив чернила.
Сегодня, тенью зыблющийся весь,
Я — прах Мерани, мчавшегося здесь.
Таинственно звучит родная лира.

Рыбкой комнатной, пестренькою, разноцветной,
      Вот уже Рица блестит!
И апрельское небо зарею рассветной
      Склоны гор золотит.

В легкой дымке, в тумане сиренево-синем
      Дремлет зеркало вод,
А над ними огромным живым апельсином
      Наше солнце встает…

День пройдет, и оно за листвою лавровой
      Вновь исчезнет во мгле!
Наше солнце — живее любого живого
      Существа на земле.

Каждый день как впервые оно начинает
      На рассвете свой бег
И до вечера щедро горит, полыхает —
      Ныне, присно, вовек…

Нива, кузница, в море белеющий парус,
      Конь, табак, виноград
И крутые утесы, над ярусом ярус,—
      Вот абхазец, мой брат!

С тех пор как красоту земли и неба
Впервые опалил огонь войны,
На каждой жизненной дороге, где бы
Она ни проходила, тишины

Всегда страшиться следовало! Гибель
Несли поэту мир, покой, уют!
Обречены те, кто в эпохи-глыбы
Одной лишь зыбкою мечтой живут.

А впрочем, хочешь быть счастливым — что же,
Закрой глаза лишь! Как морская гладь,
Величественна жизнь для тех, кто может
Дорогой бездорожье называть…

Мы помним счастье мира и покоя,
Которые давал фальшивый свет,
Орудовавший темною рукою
Своею в наших душах столько лет!

Но всё это в конце концов, в итоге
Ушло, навеки кончилось. И вот
Сейчас на каждой жизненной дороге
Мир — это вновь лишь радость и полет…

Гулом глухим
                    наполнилась мгла —
Буря
       наш челнок
                        понесла
         Навстречу цели.
И моря рев
                 у прибрежных скал
Душу мне
              на куски разрывал —
         Волны шумели…

Но каждая капля
                        крови моей,
В себя не вмещавшей
                                хаос морей,
         На самом деле
Хотела бури! И исступлен,
Самоубийствен
                      был древний стон
         Морской купели!

И понял я
              только с приходом зари,
Что море
             не вне меня, а внутри.
         …Волны шумели.

Опять поставил: сорок пятый,
Хотя с утра — сорок шестой.
И памяти и пальцам — с датой
Непросто расставаться с той!

Она и на небе — в созвездьях,
И на бумаге — под пером,
Как вслед за молнией — возмездья
Докатывающийся гром.

Моя касатка,
Глядел я в море.
Тебе казалось —
Я морю вторю.
Но я-то знаю,
Как стих внезапен,
И мчусь на запад
Его стезями:
Встречаю солнце
И провожаю…
Я — венценосец!
Я — бард и бражник!

Рассвет за горою — долина во мгле.
Плывет в небесах золотая трирема.
Олень на скале, и пуля в стволе —
Жестокому богу жестокая треба.

Восток пламенеет — чернеет гора,
И замер олень, красотой очарован…
Без выстрела — видно, такая пора —
Охотник задумчиво сходит по тропам.

В тумане долина как путь до креста,
А свет накопился — мгновенье — и хлынет…
И в жизни спасает меня красота,
И в смерти меня красота не покинет!

Надо мною шелест эвкалипта
И сквозного света кисея.
С эвкалиптом сребролистым слита
В солнечном сиянье мысль моя.

Дерево, в тебе родную душу
Я, поэт, недаром угадал!
Если с моря Черного на сушу
Ночью налетает грозный шквал,

Клонится, шумя, твоя вершина,
Листья осыпаются во мгле, —
Всё же ты стоишь несокрушимо,
Черпая устойчивость в земле.

Сил и соков жизненных набраться
Ты стремишься с помощью корней,
А поэт силен корнями братства,
Нерушимой верностью своей.

Когда для чести и ума
Был лишь один удел — страданье,
И покрывала злая тьма
Край лучезарный Амирани,

Когда кандальный звон в ночи
Взвивался над сибирским шляхом,
Когда цари и палачи
Героев обрекали плахам,

Когда народ встал против зла
И отживающего мира,
К оружью песнь твоя звала
И, как набат, звучала лира.

Твой подвиг не напрасен был.
Обрел ты счастье — дар народа:
Поэта солнцем озарил
Октябрь семнадцатого года.

И вновь ты звал на труд и бой,
И песнь твоя врагов крушила.
Идут года, и голос твой
Звучит сегодня с новой силой.

Как прежде, будят страсть и гнев
Твои рокочущие струны,
Когда ты, руки простерев,
С народом говоришь с трибуны.

Грядет октябрь. Багряный свет
И тяжесть лоз он нам приносит.
Взгляни, поэт, и дай ответ:
Не сон ли дивный эта осень?

Ласкает тысячи сердец
Звучанье струн твоих нелживых.
Так будь же радостен, певец,
Живи, счастливый из счастливых!