Я не женат.
Пускай Агриппа речь свою продолжит.
Чтоб сделать вас друзьями навсегда,
Чтоб ваше братство укрепить и вам
Связать сердца нерасторжимой связью,
Пускай Антоний назовет супругой
Октавию, чья красота должна
Стать достояньем лучшего из смертных;
Чье целомудрие и добронравье
Красноречивее, чем все слова.
Такой союз мгновенно уничтожит
И малый спор, что кажется большим,
И тайный страх, большой бедой чреватый.
Сейчас вы полувымысла боитесь,
Тогда ж и быль вам будет не страшна.
Любовь Октавии к обоим вам,
Заставив вас друг друга полюбить.
К вам привлечет всеобщую приязнь.
Простите смелость слов, но эту мысль
Во мне давно уж выпестовал долг.
Что скажет Цезарь?
Пусть сперва Антоний
Ответит, что он думает об этом.
Какой же властью облечен Агриппа,
Чтобы уладить дело, если я
Скажу ему: «Да будет так, Агриппа»?
Всей властью Цезаря он облечен
И Цезаревой властью над сестрой.
Мне не пригрезился бы и во сне
Отказ от столь счастливого союза.
Дай руку, Цезарь. Пусть отныне братство
Скрепляет нас, ведя к осуществленью
Великих целей.
Вот моя рука.
Так никогда брат не любил сестру,
Как я — свою. Тебе ее вручаю.
Пускай она живет для единенья
Империй наших и сердец. Пусть вечно
Царит меж нас любовь.
Да будет так.
Не думал, что придется на Помпея
Мне меч поднять. Недавно оказал
Неоценимую он мне услугу.
Я поблагодарю его сначала,
Чтоб не прослыть непомнящим добра,
А после объявлю ему войну.
Спешить должны мы. Если на Помпея
Не нападем — он нападет на нас.
А где стоит он?
У горы Мизенской.19
На суше он силен?
Силен и все сильнее с каждым днем.
А на море — владыка полновластный.
Так говорит молва; я это слышал.
Пора с ним переведаться. Пора!
Однако прежде чем надеть доспехи,
Покончим с тем, о чем была здесь речь.
С великой радостью. И сей же час
Я отведу тебя к сестре.
Лепид,
Ты тоже с нами.
Доблестный Антоний,
Меня не удержал бы и недуг.
Трубы. Антоний, Цезарь и Лепид уходят.
Добро пожаловать в Рим, друг Энобарб.
Правая рука Цезаря, достойный Меценат! — Мой благородный друг Агриппа!
Доблестный Энобарб!
Какое счастье, что все так хорошо уладилось. — А вы, кажется, неплохо пожили в Египте.
Что и говорить! Вставали так поздно, что дневному свету становилось стыдно за нас; а бражничали до тех пор, пока ночь не бледнела от смущения.
Правда ли, что к завтраку подавали по восьми жареных кабанов, и это на двенадцать человек?
Это для нас было как мошка для орла. На наших пирах случалось дивиться на такие диковины, — есть что порассказать.
Если верить тому, что говорят, Клеопатра — необыкновенная красавица.
Она завладела сердцем Марка Антония при первой же их встрече на реке Кидне.20
Она действительно тогда была великолепна, если только очевидец, от которого я об этом слышал, не присочинил.
Сейчас вам расскажу.
Ее корабль престолом лучезарным
Блистал на водах Кидна. Пламенела
Из кованого золота корма.
А пурпурные были паруса
Напоены таким благоуханьем,
Что ветер, млея от любви, к ним льнул.
В лад пенью флейт серебряные весла
Врезались в воду, что струилась вслед,
Влюбленная в прикосновенья эти.
Царицу же изобразить нет слов.
Она, прекраснее самой Венеры, —
Хотя и та прекраснее мечты, —
Лежала под парчовым балдахином
У ложа стоя, мальчики-красавцы,
Подобные смеющимся амурам,
Движеньем мерным пестрых опахал
Ей обвевали нежное лицо,
И оттого не мерк его румянец,
Но ярче разгорался.
Вот зрелище! Счастливец же Антоний!
Подобные веселым нереидам,
Ее прислужницы, склонясь пред ней,
Ловили с обожаньем взгляд царицы.
Одна из них стояла у руля,
И шелковые снасти трепетали,
Касаясь гибких, нежных как цветы,
Проворных рук. Пьянящий аромат
На берег лился с корабля. И люди,
Покинув город, ринулись к реке.
Вмиг опустела рыночная площадь,
Где восседал Антоний. И остался
Наедине он с воздухом, который
Помчался б сам навстречу Клеопатре,
Будь без него возможна пустота.
О, чудо женщина!
Когда она
Причалила, гонцов послал Антоний,
Прося ее прибыть к нему на пир.
Она ж ответила, что подобает
Скорей ему быть гостем у нее.
Антоний наш учтивый, отродясь
Не отвечавший женщине отказом,
Отправился, побрившись десять раз,
На пиршество и сердцем заплатил
За все, что пожирал он там глазами.
Вот женщина! Великий Юлий Цезарь
И тот свой меч в постель к ней уложил.
Он шел за плугом, жатва ей досталась.
Раз на моих глазах шагов полсотни
По улице пришлось ей пробежать.
Перехватило у нее дыханье
И, говоря, она ловила воздух;
Но что всех портит, то ей шло: она,
И задыхаясь, прелестью дышала.
Теперь-то уж Антоний ее бросит.
Не бросит никогда.
Над ней не властны годы. Не прискучит
Ее разнообразие вовек.
В то время как другие пресыщают.
Она тем больше возбуждает голод,
Чем меньше заставляет голодать.
В ней даже и разнузданная похоть —
Священнодействие.
Все ж, если скромность, красота и ум
Мир принесут Антониеву сердцу, —
Октавия ему небесный дар.
Пойдемте же. — Достойный Энобарб,
Прошу, прими мое гостеприимство,
Пока ты будешь здесь.
Спасибо, друг.
Уходят.
СЦЕНА 3
Там же. Покой в доме Цезаря.
Входят Цезарь, Антоний, Октавия и свита.
Мой долг высокий, нужды государства
Нас могут разлучать.
В часы разлуки
Я буду на коленях за тебя
Молить богов.
Покойной ночи, Цезарь. —
Молвы, порочащей меня, не слушай.
Моя Октавия. Да, я грешил,
Но в прошлом это все. Покойной ночи. —
Покойной ночи. Цезарь.
Доброй ночи.
Цезарь и Октавия уходят.
Входит прорицатель.
Ну как? Скучаешь, верно, по Египту?
О если б я не уезжал оттуда!
О если б ты не приезжал туда!
Но почему? Ответь.
Я не могу словами объяснить,
Так чувствую. Вернись назад, в Египет.
Поведай мне, кто будет вознесен
Судьбою выше: я иль Цезарь?
Цезарь.
Держись, Антоний, от него вдали.
Твой демон-покровитель, гений твой
Могуч, неодолим, бесстрашен, если
Нет Цезарева гения вблизи,
Но рядом с ним, подавленный, робеет.
Так будь от Цезаря на расстоянье.
Ни слова никогда об этом!
Нет.
Ни слова никому, кроме тебя.
В какую бы ты с Цезарем игру
Ни стал играть — наверно, проиграешь.
Твой меркнет блеск перед его сияньем.
Я повторяю: гений твой робеет
Близ Цезаря, вдали же он — могуч.
Ступай! Скажи — пускай придет Вентидий.