Да укрепит небо вашу милость в подобных чувствах! Это избавит немало синьоров от царапин на физиономии.
Если физиономия вроде вашей, так от царапин хуже не станет.
Ну, вам бы только попугаев обучать.4
Птица моей выучки будет лучше, чем животное, похожее на вас.
Хотел бы я, чтобы моя лошадь равнялась быстротой и неутомимостью с вашим язычком. Впрочем, продолжайте с богом; я кончил.
Вы всегда кончаете лошадиной остротой. Я это давно знаю.
Отлично, Леонато.5 — Синьор Клавдио и синьор Бенедикт, мой дорогой друг Леонато приглашает нас всех к себе. Я ему сказал, что мы пробудем здесь по меньшей мере месяц, но он выражает сердечное желание, чтобы какая-нибудь случайность задержала нас еще дольше. И я готов поклясться, что это не притворство, а чистая правда.
Если вы в этом поклянетесь, ваше высочество, то не рискуете оказаться клятвопреступником. (Дону Хуану.) Позвольте мне приветствовать и вас, ваша светлость. Раз вы примирились с вашим братом, я весь к вашим услугам.
Благодарю. Я не люблю лишних слов, но… Благодарю.
Не угодно ли вашему высочеству пройти вперед?
Вашу руку, Леонато: войдемте вместе.
Все, кроме Бенедикта и Клавдио, уходят.
Бенедикт, заметил ты дочь синьора Леонато?
Заметить не заметил, но видел ее.
Какая скромная молодая девушка!
Как вы спрашиваете меня: как честный человек — только затем, чтобы узнать мое искреннее мнение, или хотите, чтобы я ответил вам, по своему обыкновению, как признанный враг женского пола?
Нет. Прошу тебя, отвечай просто и прямо.
Что ж, по-моему, для большой похвалы она слишком мала; для высокой — слишком низка ростом; для ясной — слишком смугла. Одно могу сказать в ее пользу: будь она иной, она была бы нехороша; а такая, как есть, она мне не нравится.
Ты думаешь, что я шучу? Нет, я прошу тебя сказать искренне, как она тебе нравится.
Да что ты, купить ее, что ли, хочешь, что так о ней расспрашиваешь?
Разве может кто-нибудь в мире купить такую драгоценность?
О да, и даже найти футляр, чтобы уложить ее. Но что это ты — серьезно говоришь или так, играешь в остроумие, вроде болтунов, утверждающих, что Купидон — хороший охотник на зайцев, а Вулкан — отличный плотник?6 Скажи, в каком ключе надо тебе подпевать, чтобы попасть в тон твоей песне?
На мой взгляд, это прелестнейшая девушка, какую я когда-либо видел.
Я могу еще обходиться без очков, однако ничего такого не вижу. Вот ее сестра — не вселись в нее бес — была бы лучше ее настолько, насколько первые дни мая лучше конца декабря. Но, я надеюсь, тебе не захотелось обратиться в женатого человека? Или захотелось?
Я не поверил бы самому себе, если бы поклялся в противном, согласись только Геро стать моей женой.
Вот до чего дело дошло! Да неужели же во всем мире нет ни одного человека, который бы желал носить на голове шапку, не вызывая подозрений?7 Неужели так мне никогда и не видать шестидесятилетнего холостяка? Ну что ж, валяй! Раз ты непременно хочешь носить ярмо, подставляй шею и вздыхай напролет все воскресные дни. — Смотри, дон Педро идет сюда: должно быть, он ищет нас.
Входит дон Педро.
Какие это секреты задержали вас здесь, помешав последовать за Леонато?
Я бы хотел, чтобы ваше высочество принудили меня открыть вам все.
Повелеваю тебе именем твоей присяги на верность.
Ты слышишь, граф Клавдио? Я умею хранить тайны, как немой, — ты в этом не должен сомневаться. Но именем моей присяги на верность — слышишь, присяги на верность! — он влюблен! «В кого?» (Это спрашивает ваше высочество.) Заметьте, до чего быстр его ответ: «В маленькую Геро, дочь Леонато».
Если это действительно так, ответ правильный.
Как в старой сказке, ваше высочество: «Это не так, и не было так, и дай боже, чтобы этого не было».
Если страсть моя внезапно не исчезнет, дай боже, чтобы так оно и было.
Аминь, если вы любите ее; она вполне достойна любви.
Вы это говорите, чтобы меня поймать, ваше высочество?
Клянусь честью, я искренне высказал свои мысли.
И я, клянусь истиной, высказал свои.
А я клянусь и честью и истиной, что высказал свои.
Что я люблю ее — я это чувствую.
Что она достойна любви — я это знаю.
А вот я так не чувствую, как ее можно любить, и не знаю, достойна ли она любви. Таково мое мнение, и его из меня огнем не выжечь: готов за него на костре умереть.
Ты всегда был закоренелым еретиком в отношении прекрасного пола.
И он всегда выдерживал эту роль только благодаря силе воли.
Я очень благодарен женщине — за то, что она меня родила, и за то, что меня выкормила, тоже нижайше благодарю; но чтобы у меня на лбу играла роговая музыка или чтобы привесить мне рожок на невидимый ремешок,8 — нет, тут уж пусть женщины меня извинят. Я не желаю оскорбить своим недоверием какую-нибудь одну из них и потому не верю ни одной. Окончательный вывод тот, что меня не проведешь, и я до конца жизни останусь холостяком.
Прежде, чем умру, я еще увижу тебя побледневшим от любви.
От злости, от болезни или от голода, ваше высочество, но уж никак не от любви. Если я начну бледнеть от любви, вместо того чтобы краснеть от вина, — позволяю вам выколоть мне глаза пером плохого стихоплета и повесить меня вместо вывески над входом в публичный дом в качестве слепого Купидона.
Ну, если ты когда-нибудь отречешься от своих слов, ты будешь славной мишенью для насмешек.
Если отрекусь, повесьте меня, как кошку, в кувшине и стреляйте в меня. И кто в меня попадет, того можете хлопнуть по плечу и назвать Адамом Беллом.9
Время покажет! Говорят ведь: «И дикий бык свыкается с ярмом!»
Дикий бык — может быть; но если благоразумный Бенедикт влезет в ярмо — спилите у быка рога и нацепите мне их на голову, потом размалюйте меня и подпишите под портретом огромными буквами, как пишут: «Здесь сдается внаем хорошая лошадь», — «Здесь показывают женатого Бенедикта».
Если это случится, ты, пожалуй, станешь бодаться.
Нет. Если только Купидон не растратил в Венеции всех своих стрел,10 не миновать тебе этого потрясения.
Скорее землетрясение случится.
Время покажет. А пока что, любезнейший синьор Бенедикт, отправляйтесь к Леонато, передайте ему мой привет и скажите, что я не премину прийти к нему на ужин. Он затеял большие приготовления…
Вот такое поручение особенно охотно исполню. «А засим вручаю вас…»