Читать онлайн «Каир: история города». Страница 40

Другой путешественник XIX столетия, доверивший впечатления бумаге, — Бенджамин Дизраэли (1804–1881), побывавший в Каире в мае 1831 года, еще до того как его избрали членом парламента. В предыдущей главе упоминалось, что он воочию наблюдал возведение мечети Мухаммада Али. Дизраэли опубликовал свой очерк в журнале «Нью мансли мэгэзин» в июне следующего года. Из текста следует, что в Египет он приехал после того, как посетил Испанию и побывал в других странах Ближнего Востока, то есть его можно смело причислить к первым «гранд-туристам»[10]. В очерке он вспоминает, в частности, как видел «гарем, возвращавшийся из бань… женщины ехали на ухоженных осликах», и замечает, что «храмы Стамбула не идут ни в какое сравнение с каирскими мечетями. Изящные своды последних и округлые купола, высокие резные минареты и причудливая вязь арабесок на стенах напомнили чудеса Альгамбры и фантастические по своим очертаниям альксары (дворцы) и храмы Севильи и Кордовы».

Впрочем, туристы XIX столетия посвящали время не только любованию мечетями и пирамидами. Некоторые из них знакомились и с «темной стороной» городской жизни. Облаченный в галабию англичанин Р. Р. Мэдден много путешествовал по Ближнему Востоку в 1820-х годах; его привело в ужас состояние Каира, опустошенного чумой и дизентерией.

Я в растерянности, ибо не знаю, в каком уголке Большого Каира могу найти хотя бы следы былого величия, — записал он в дневнике. — Здесь нет ни одной приличной улицы. Великолепные мечети, отдельные из которых превосходят, по моему разумению, константинопольские храмы, стоят в тупиках или на грязных извилистых улочках, усыпанных гниющими фруктами и прочим мусором; торговцы бросают негодный товар прямо под ноги прохожим. Первое, что изумляет чужестранца, попавшего в Каир, — это нищета арабов и показная роскошь турок.

Словам Мэддена вторит другой английский путешественник того времени, Джеймс Уэбстер, который писал:

Половина горожан настолько грязна и ходит в таких лохмотьях, что в Англии их незамедлительно отправили бы на принудительные работы за непристойное поведение. Грязь поистине неописуемая… Узкие улочки завалены мусором, кругом клубится пыль, режет глаза, которые и без того болят от ослепительного света солнца.

Уэбстер упоминает и об эпидемии чумы, «страх перед которой никогда не покидает европейцев. Счастлив тот человек, который уезжает отсюда, заразившись лишь чесоткой».

После отплытия французского экспедиционного корпуса в 1802 году к египтянам в известной степени вернулось чувство собственного достоинства. У страны появился новый лидер, Мухаммад Али, чья мечеть в Цитадели олицетворяла уверенность в собственных силах и процветание. В длинном перечне зданий и сооружений, построенных Али, помимо мечети, присутствуют фабрики, а также железные дороги и каналы. Он оправлял египтян в Европу с наказом побольше узнать о промышленной революции и сам предпринимал попытки индустриализировать Египет. Его сын и преемник Саид-паша повелел сажать хлопок — эта культура по сей день остается одной из основных статей египетского экспорта и именно благодаря ей существует такая отрасль, как изготовление одежды. Однако «египетское промышленное чудо» обычно связывают с именем наследника Саида, хедива Исмаила.

Открытый в ноябре 1869 года, Суэцкий канал обеспечил беспрепятственный проход кораблей большого водоизмещения из Средиземного моря в Индийский океан. С самого окончания постройки этот канал являлся жизненно необходимым для Великобритании, поскольку значительно сокращал морской путь в Индию. Торжественное открытие канала, в присутствии императрицы Евгении, сопровождалось различными церемониями, в его честь возводились новые дворцы, прокладывались бульвары и было даже построено новое здание оперы. Еще никогда центр Каира не подвергался столь радикальной перестройке всего лишь ради того, чтобы отпраздновать некое событие, пускай даже столь знаменательное. Так или иначе, в конце 1860-х годов Каир пережил практически полную реконструкцию, сопоставимую по масштабам с той, которая предпринимается сегодня в связи с Олимпийскими играми.

В центре Каира до сих пор обнаруживаются следы этой реконструкции. Хедив Исмаил предполагал перестроить город по образу и подобию османовского Парижа. Эти строительные амбиции хедива ярче всего проявились в бульваре Талаат-Гарб, проложенном в 1860-е годы. Широкий и прямой, с деревьями вдоль тротуаров и высокими многоквартирными домами, этот бульвар выглядит вполне парижским. Не удивительно, что Саймону Болдерстоуну, герою романа Оливии Мэннинг «Дерево опасностей» (первой части «Левантийской трилогии»), молодому офицеру, попавшему в Каир в годы войны, показалось, будто он «очутился в другом Париже, не совсем реальном. Словно собранном наспех из кусочков и оставленном покрываться пылью».

Улица, на которую по воле автора вышел Болдерстоун, носила имя Сулеймана-паши и вправду знавала лучшие дни. Фасады домов покрывал вековой слой сажи, а деревьев, дающих благословенную тень, могло бы быть гораздо больше. Сегодня эта улица находится в центре торгового Каира. Бесчисленные магазины предлагают обувь, образующую затейливые конструкции в витринах, и одеждой западного стиля, в которую облачены манекены, прижатые друг к другу плотнее, чем пассажиры каирского метро. В одном месте фасады рубежа веков вдруг расступаются, чтобы освободить пространство для современного семиэтажного торгового комплекса, битком набитого эскалаторами, хромированными перилами, яркими огнями и все теми же обувью и одеждой, с целым подвальным этажом, отведенным под западный фаст-фуд, где посетители в перерывах между покупками поглощают бургеры и отсылают эсэмэски. Многие магазины на этой улицы закрываются на дневную «сиесту», чтобы открыться ранним вечером и работать до полуночи. Даже в одиннадцать часов вечера на Талаат-Гарб не менее многолюдно, чем на Оксфорд-стрит в субботний полдень; люди наслаждаются вечерним бризом, поедают мороженое и глазеют на витрины, озаренные вспышками неоновой рекламы. Эта улица всегда считалась частью «европеизированного» Каира, однако ее название, скорее, антиевропейское: Талаат-Гарб (1876–1941) — известный египетский адвокат-националист и основатель Египетского национального банка.

Площадь Оперы находится неподалеку от северной части улицы Талаат-Гарб и сохранила еще меньше следов реконструкции XIX столетия. Ее перестроили в 1860-е годы по европейским образцам, фасады отелей (включая «Шепердс» и «Континентал») и самого здания оперы выходят на симпатичный парк — сады Эзбекийя. Но уже в 1940-е годы эта площадь очутилась в запустении. Вот как описывает ее Оливия Мэннинг — от лица героини романа «Дерево опасностей» (и своего альтер эго) Гарриет Прингл:

Площадь служила разворотным кругом для трамваев, но на ней сохранилось несколько старинных домов, а ветви деревьев свешивались из-за стены сада, словно тянулись к воде, которой тут больше не было. Наполеон проживал в том доме, который переделали в отель «Шепердс». Ей почудилось, что в облике площади все же ощущается нечто восточное, донаполеоновское, несмотря на то, что теперь здесь собиралась подозрительная публика и торговали подозрительными лекарствами. На террасах возле большинства домов виднелись объявления, сулившие исцеление от «любовных хворей» и обещавшие импотентам «эрекцию как у жеребца». С вывесок дантистов скалились огромные зубы, кроваво-красные у корней…

Сегодня площадь окончательно пришла в упадок. Великолепное здание оперы, в котором публика лицезрела «Риголетто» (и где впервые была поставлена «Аида» Верди), сгорело дотла в 1971 году. Этот факт вряд ли покажется удивительным, если упомянуть, что здание почти целиком построили из дерева и покрыли слоем алой с золотом штукатурки. Теперь на месте оперы находится мрачный и сугубо функциональный многоэтажный гараж. Неподалеку прозябает медленно разрушающийся отель «Континентал», выходящий окнами на ухоженные, но почти всегда пустынные сады Эзбекийя. Некогда гости этого шикарного отеля бродили по садовым дорожкам, коротая время до начала спектакля. Ныне там пусто и мрачно, а по соседству возвышается громада дорожной развязки, из-за которой выступают серые фасады многоквартирных домов.

Еще одним напоминанием о грандиозных строительных проектах хедива служит нильский остров Гезира. На нем, помимо хижин феллахов, заселивших остров, едва тот образовался из наносов нильского ила, высился роскошный дворец Гезира. В 1869 году там селили гостей, прибывших на торжественное открытие Суэцкого канала, причем на расходы при строительстве дворца не скупились, ибо хедив желал произвести наилучшее впечатление на европейскую публику. Он пригласил венского архитектора Карла фон Дибича, который спроектировал чугунные портики, выходящие на знаменитый сад. Картины на стенах, мебель и подсвечники — все привезли из Европы (в том числе экспонаты Парижской выставки 1867 года). Сад спланировал француз Жан-Пьер Барийе-Дешам, с именем которого ассоциируются многие общественные парки Парижа (и каирские сады Эзбекийя).