Читать онлайн «Другой Петербург». Страница 79

Но тут случилась история с Владимиром Бантышом, которому Голицын покровительствовал, и в 1824 году Государь уволил старого друга от всех должностей. Сваливали его, объединившись, столь разные люди, как и сам, кажется, не чуждый голицынским слабостям митрополит Серафим (Глаголевский), полный импотент архимандрит Фотий, непреклонный Аракчеев, страсть которого к крепостной наложнице Настасье Минкиной исключает какие-либо домыслы, голицынский же протеже Магницкий (личность во всех отношениях малоприятная). Пушкин, резвясь, писал:

Но ничего, все уладилось, и важных должностей не занимая, при Николае I стал Голицын канцлером всех российских орденов, а скончался семидесятилетним старцем в своем крымском поместье Гаспра.

Из окон голицынского дома, согласно воспоминаниям Ф. Ф. Вигеля, Пушкин разглядывал «пустынный памятник тирана, забвенью брошенный дворец». Секретарь князя Голицына по департаменту духовных исповеданий, Александр Иванович Тургенев, старый «арзамасец», имел тут квартиру на третьем этаже, и у него в гостях собирались многие. Сам Александр Иванович, будучи убежденным холостяком, вполне был утешен крепостными девками; а вот брат его, Николай Иванович — фигура довольно темная. Хромой Тургенев, который предвидел в «толпе дворян освободителей крестьян», приговорен был, в связи с декабристским делом, к смерти, но вовремя удалился за границу и писал там умные и основательные книги о России.

Что ж, вид из этих окон, действительно, должен быть великолепен: Летний сад, за макушками деревьев которого пронзает небо шпиль колокольни с ангелом; просторы Марсова поля; прямо под окнами, как указано выше, Михайловский замок. Жаль, что занят особняк каким-то учреждением, допуск в которое затруднителен. Но по набережным пройтись в ту и другую сторону необходимо. По дороге не забудьте заметить одну из новейших достопримечательностей: на устое 1-го Инженерного моста, над протокой, соединяющей Фонтанку с Мойкой, на маленьком кронштейне разевает клювик бронзовая птичка: пресловутый Чижик-пыжик, что на Фонтанке водку пил. Открыт памятник в 1994 году.

Путешествующие статуи. — Хлыстовские радения. — Скопец Кондратий Селиванов. — Святой епископ Игнатий и схимомонах Михаил. — Рассуждения В. В. Розанова. — Где написан «Борис Годунов»? — Поэт Арсений Голенищев-Кутузов. — Фонтан без воды. — Разговор Н. И. Гнедича с Н. В. Гоголем. — Принцесса Зельмира и другие обитатели дома на Моховой. — «Куранты любви». — В. Н. Ламздорф в гареме. — А. И. Протейкинский по прозвищу «Дина». — Девицы Пургольд. — Встреча П. И. Чайковского с К. Р. — Песня правоведов. — Династия Ольденбургов на русском престоле. — Семейная жизнь принца Ольденбургского, Н. А. Куликовского и великой княгини Ольги Александровны. — Суд над насильником. — Неаполитанец Паччиоли и француз Гитри

Из Летнего сада, от пруда с вазой, подаренной русскому царю шведским королем, открывается чудный вид на Михайловский замок, с широким крыльцом, по сторонам которого любезный нашему взору Геркулес с фарнезской же Флорой. Статуи-путешественницы: оригиналы, находившиеся когда-то на вилле Фарнезе в Риме, были в конце XVIII, кажется, века увезены в Неаполь, где сохраняются в тамошнем музее. Слепки с них разлетелись по всей Европе. Бронзовые копии были изготовлены для Камероновой галереи в Царском Селе, откуда Павел велел их снять для украшения собственного дворца в Петербурге. При Александре бронзу вернули в Царское, крыльцо замка опустело на полтораста лет. В 1930-е годы в Ленинграде начали приводить в порядок классическое наследие, и у замка поставили Геркулеса с Флорой, правда, из бетона. Со временем статуи развалились, и вот в 1997 году сделали с царскосельских оригиналов новенькие изваяния. Царскосельская парочка снималась с места еще и в годы войны, увезенная в Германию, но была возвращена (помянем заодно принимавшего участие в поисках Геракла с Флорой Анатолия Михайловича Кучумова).

Строили Михайловский замок три года, одиннадцать месяцев и восемь дней (1797–1801, арх. В. Бренна, В. Баженов). Окна спальни, в которой убили Павла Петровича — на втором этаже, с угла, со стороны Садовой улицы (тогда не существовавшей; замок стоял на островке, и там был Рождественский канал). Огромное здание во всей роскоши его итальянско-французской архитектуры имеет чрезвычайно запутанную внутреннюю планировку: бесконечные коридоры, тупики, комнаты со скошенными углами, узкие дворики, куда не попадает солнечный свет. Кажется, можно здесь разместить что угодно, и не сыскать будет никогда. Этим и пользовались. В опустевшем после смерти Павла замке находились разные конторы и частные квартиры служащих дворцового ведомства. В одной из них устраивала хлыстовские радения Екатерина Филипповна Татаринова — вдова полковника Николая Ильича, одного из тех, кто душил царя шарфом, вместе с Владимиром Яшвилем, Скарятиным и Гардановым — урожденная баронесса Буксгевден.

Хлысты — секта, очень для нас интересная. Раздевшись до нательных рубах, участники сходок — независимо от пола — предавались верчению, причем достигали такой интенсивности, что развевающимися подолами тушили лампы и свечи. Все кончалось свальным грехом. Любопытно, что среди активных участников татариновской секты был и министр народного просвещения князь Голицын.

Татариновская секта была как бы ответвлением «скопческого корабля» Кондратия Селиванова. Катерина Филипповна, заимствовав у скопцов все кружения и махания, отказалась лишь от требования «убеляться», что проделывал со своими последователями Селиванов. Кондратий, невесть откуда взявшийся, начал проповедь скопчества еще в 1770-е годы, был сослан в Сибирь, но бежал оттуда и около 1797 года явился в Петербурге, называя себя «батюшкой царем Петром Федоровичем» (Петром III). Заинтересовал он в этом смысле Павла I, имевшего с ним беседу и повелевшего определить в богадельню. Камергер и статский советник Алексей Михайлович Еленский, верный ученик и последователь, взял старца из богадельни под расписку, и с 1802 года скопческая ересь сильнейшим образом распространилась в Петербурге.

Еленский в 1804 году сочинил капитальный проект «ради небесного света и воли Божией, которая будет открываться при делах нужных на месте» — направлять во все воинские соединения и на корабли духовных пастырей-скопцов. Письмо пошло к известному нам Н. Н. Новосильцеву (см. главу 4), бывшему тогда товарищем министра юстиции, и старый сатир таковой проект, естественно, не одобрил. Автор выслан был в суздальский Спасо-Ефимьев монастырь (как-то все там оказываются — помните, Владимир Бантыш с капитаном Иваном Балле).

Кондратий Селиванов жил до 1811 года в доме купцов Ненастьевых на углу Баскова переулка и Шестилавочной (ныне улицы Маяковского), а потом купцы Солодовниковы построили ему дом на «Прудках» (это место недалеко от киноконцертного зала «Октябрьский» — где стоит памятник Некрасову). В солодовниковском доме собиралось на радения до шестисот человек, и, как писал М. И. Пыляев, «в одной из комнат, примыкающих к храму, помещалось всегда до десятка и более молодых, бледнолицых мальчиков, здесь они излечивались от той операции, которая делала их на век дискантами».

Окончательно порешили с селивановцами в 1820 году и «убеленного» старца выслали из Петербурга, естественно, в Суздаль, где он прожил еще двенадцать лет под строжайшим надзором, «по имени неизвестный, присланный по Высочайшему повелению». В том же монастыре, кстати, окончил свои дни в 1831 году таинственный монах и прорицатель Авель, предрекший, как уверяют, нашим царям всю их невеселую будущность.

М. А. Кузмин испытывал к этой народной мистике жгучий интерес. Бледные отроки в длинных рубахах, с ангельскими глазами, кружащиеся до изнеможения…

Это из поэзии «позднего» Кузмина — 1920-е годы. Тогда среди близких его друзей была Анна Дмитриевна Радлова, написавшая в 1931 году в конструктивистском стиле литературного монтажа «Повесть о Татариновой», собрав немногочисленные сохранившиеся документы об этом оригинальном направлении русского мистицизма.

Катерину Филипповну изгнали из Михайловского замка лишь в 1824 году (да и покровитель ее, князь Александр Николаевич, не задержался в должности), но ничего, купив дачу за Московской заставой, Татаринова продолжала радения столичных хлыстов до 1837 года. Будучи заключенной, наконец, в Кашинский монастырь и покаявшись, она завершила свой жизненный путь в Москве, в преклонном возрасте: в 1856 году было ей за семьдесят.