Читать онлайн «Рыбы России (Том первый)». Страница 27

Пища бычков состоит из молодых рыбок, насекомых, червей, мелких слизняков. Некоторые из них (б. ч. морские) вьют более или менее искусные гнезда и в них складывают свои яички; другие же приклеивают икринки к камням, стеблям подводных растений и т. п. предметам и потом остаются при яичках, как бы для охранения их. Яички при развитии в них зародыша сильно вытягиваются в длину и принимают почти коническую форму, причем зародыш всеща бывает обращен головною частью к свету, т. е. свободному, острому концу конуса. Нерестятся они раннею весною (в марте).

Особенно изобилует бычками Каспий, в котором, по вычислениям О. А. Гримма, живет более 48 милл. пудов этих рыб. Однако специальной ловли бычков сетями почти нигде не производится и этих рыб ловят (в бухтах Черного и Каспийского моря, частию в лиманах) в огромном количестве на удочки, на червя и кусочки мяса или рыбы. Можно даже сказать, что во всех приморских местностях, во всех бухтах бычки составляют главную, иногда даже почти исключительную добычу удильщиков. Уженье бычков так же просто, как и уженье ершей и окуней, которых они превосходят в жадности. До сих пор, однако, никто из южных рыболовов-охотников не дал описания способов ужения этих оригинальных рыбок.

Lota vulgaris Cuvly[71]. В северной России — налим; в южной — мень, менек; в Тверск. губ. — мень, меньтюшка; в Псковской — меныш; в Курской — менух; в Смоленск. — менюх; в Ворон. (Даль) — живчик (!), н Симбирск, губ. — ползунок, также (как и в Орле) — мантус; в Калаче — ментюк, на Суре — минтюг; на Ипути — калека, в Каменец-Подольске — мниух, в Сибири (?) — мендир, в Польше — метус, ментус. Финск. — маде, маэ, матикка; у ижоров — лутза; карел. — маатика; тат. — корте-балык, карабал, джумба, шамле; башк., кирг. — шамба-балык, шамбы; чувашек. — шамба, чамба; черем. — ланба, мокшенза; встяцк. — шатко; калм. — хотубр, хотубре; вог. — чи, чилъ; ост. — ниу-коль, сиг, панне, кзеь; юрацк. — нюэ; ост. — сам. — нюни; самоеде к. — нойе, нюню; койбал. — нуйя; бурят. — кутар; тунг. — чегачан, чеган, сеган; юкагир. — петновиа; Якутск: большие — желюссар, средние — сенган, малые — болдюнгне; гиляцк. — марш; гольд — сингацу; мандж — хоан- ю.

Рис. 37. Налим

Это единственный пресноводный представитель целого отдела рыб — бесколючих, к которому относится треска, навага и другое семейство — камбалы. Из последних, впрочем, один вид, Platessa flesus — камбала, встречается и в Ладожском озере, входит в устья Невы и других рек, а в Северной Двине и в Висле поднимается, по-видимому, очень высоко.

По своему наружному виду налим имеет некоторое, хотя и довольно отдаленное, сходство с сомом. Голова у него очень широка, сильно приплющена, как у лягушки, на подбородке находится небольшой усик; глаза малые, пасть широкая, усаженная очень мелкими многочисленными зубками, вроде щетки, и верхняя челюсть несколько длиннее нижней. Грудные плавники коротки; два первые луча, брюшных, находящиеся впереди последних, вытянуты в нитевидные отростки; спинных плавников два, и короткий передний близко примыкает ко второму, который простирается до закругленного хвостового плавника; последний имеет очень большое количество лучей (36–40) и соединен с заднепроходным, тоже очень широким. Все тело покрыто очень мелкими, нежными чешуйками, которые сидят глубоко в коже, притом покрытой обильной слизью, почему налима весьма трудно удержать в руках.

Цвет тела налима зависит он качества веды и весьма разнообразен; обыкновенно же вся спинная сторона, равно как и плавники, на серовато-зеленом или оливково-зеленом фоне испещрены черно-бурыми пятнами и полосками, а горло, брюхо и брюшные плавники остаются беловатыми. В Екатеринбургском уезде отличают три разности налима: черный, самый мелкий и узкий, живет в речках; желтый попадается в иловатых реках и не очень кормных озерах и имеет среднюю величину; наконец, серый налим, необыкновенно жирный и толстый, встречается только в озерах (тоже проточных) и достигает огромных размеров. Вообще кажется чуть не повсеместно отличают две породы, т. е. разновидности, налимов — одну пеструю, мраморную, и другую совсем черную. Вероятно, цвет зависит от качества воды и свойств грунта, а также от освещения. В Иркутской губ., по словам Пежемского, распространено мнение, что в ясную погоду налим имеет желтый цвет с темными пятнами, а в ненастье становится темнее. Все это требует дальнейших исследований. По моим наблюдениям, чем моложе налим, тем он темнее; самцы также темнее самок, но главное наружное отличие между полами состоит в том, что у молочников голова относительно толще, а туловище тоньше. Кроме того, самцы вряд ли достигают и половины веса самок и гораздо многочисленнее.

Коренное местопребывание налима — северные реки, впадающие в Ледовитый океан, но в настоящее время он встречается и в средней Европе (в Англии, Италии, Испании и Греции его нет) до восточных департаментов Франции. В средней и северной России налим принадлежит к числу самых обыкновенных рыб; еще многочисленнее он в Сибири, а также и в северных частях Северной Америки. В нижних течениях русских рек Черноморского и Каспийского бассейнов, особенно в Днестре, налим уже редок, в устьях Дона, Волги и Днепра составляет довольно исключительное явление и в море положительно никогда не заходит. Его нет ни в Кубани, ни в кавказских реках, ни в бассейне Аральского моря. Вообще, чем далее к югу и западу, тем налимы уменьшаются как в числе, так и весе. Самые крупные налимы водятся в Печоре, Оби и особенно Иртыше, в котором, по свидетельству Палласа, они достигают 3-х аршин длины. Пудовые, даже двухпудовые налимы попадаются также в Зауральских проточных озерах и прудах и в Онежском озере, тогда как в Ладожском редкие особи бывают более 15 ф. В реках Черноморского бассейна и в Западной Европе налим редко весит свыше 2–3 ф. На севере России налим вполне заступает место сома, частию форели, в сообществе которой встречается редко; в более южных странах налим находится в антагонизме с сомом и, кажется, вовсе не уживается с ним, не столько потому, что любит более холодные воды, чем сом, сколько потому, что становится летом легкой добычей последнего.

Редкость налима в низовьях объясняется его образом жизни. Налим любит холодную и чистую воду с иловатым и вместе каменистым дном и медленным течением и потому чаще встречается и достигает большей величины в небольших речках северных лесных равнин, чем в реках или горных речках. Любимое местопребывание его — глубокие ключевые ямы как в проточных озерах, так и реках; он любит тень и прохладу, почему очень редок в теплых и мутных водах больших южных рек; с постепенным обнажением берегов степных речек налим даже вовсе в них переводится, как это я наблюдал в Шадринском уезде. Проточная вода, однако, ему почти необходима, и исключения очень редки, так как для нереста он всегда входит в реки.

Как чисто северная рыба, налим чувствует себя хорошо, только когда температура воды не превышает 12°R. Когда вода нагревается свыше 15°, он уходит в более защищенные от солнца места и впадает в своего рода спячку, причем не принимает пищи целыми неделями. Я полагаю, что в воде, имеющей температуру в 20°, он жить уже вовсе не может и погибает. В средней России, как только реки окончательно войдут в берега, т. е. уже в первой половине мая, налим перестает бродить и избирает себе постоянную оседлость, становясь или под крутояры или забиваясь в камни и береговые норы; в озерах он стоит или на очень больших глубинах, или в колодцах, т. е. подводных ключах, или под плавучими берегами (лавдами), где вода очень долго остается холодной. Весьма охотно налим держится под плотами, и вообще он почти всегда живет рядом с ершом. До наступления жаров он еще выходит по ночам жировать, но в Петровки весь, за редким исключением, или забивается в норы и камни, прячется под коряги, или даже зарывается в ил. Нор налим сам не делает, как это думают, а занимает случайные углубления и вымоины в берегах, рачьи норы или же (в речках) забивается под корни прибрежных деревьев. Здесь он всегда стоит головой к берегу, и нередко половина тела его высовывается наружу. Если трогать его рукою, то он делает только слабые движения, стараясь забиться подальше, а не выскочить из норы и спастись бегством. Точно так же если поднять камни, под которыми спрятался налим, то он несколько секунд остается неподвижным, затем, очнувшись, с быстротой молнии бросается к ближайшим камням. Летнее оцепенение, или спячка, этой рыбы доказывается также тем, что если по каким-либо причинам (напр., от прорыва плотины) уровень воды внезапно понизится, то весьма многие налимы не успевают вовремя выйти из более глубоких нор и там погибают, так как не могут ни повернуться в трубкообразных норах, ни действовать плавниками в жидкой грязи.

Из своих летних убежищ налим выходит только в холодную и пасмурную погоду, непременно ночью, так как это вполне ночная рыба, не выносящая солнечного света. Даже в лунные ночи налиму чувствуется не по себе, так как в полнолуние вовсе не берет на удочки, а следовательно, и не кормится. Но вместе с тем налим, более чем какая-либо другая рыба, вдет на свет огня, который Обеспечивает успех уженья. В лунные же ночи, как и перед грозой, он очень беспокоен и даже выплывает на поверхность воды, что бывает с ним только при внезапной порче воды, перед грозой или как только вода покроется льдом. Когда в реку спущены какие-либо нечистоты или краски, все налимы поднимаются со дна, но не плавают на поверхности, подобно другим рыбам, а становятся головою к берегу и пребывают здесь неподвижно. Всего же замечательнее необыкновенная восприимчивость налима к звукам: позднейшие наблюдения, несомненно, доказывают, что налим не только не боится шума, звона и человеческого голоса, но даже вдет на эти звуки. Мочарский рассказывает, что когда он ловил сачком налимов, всплывших на поверхность от порчи воды, то при каждом ударе подсачиком о перила купальни ближайшие налимы подвигались к нему, не изменяя своего положения (головою к берегу). «Мне так показалось странным, — говорит он, — что рыба подвигается на звук, а не от него, что я повторил этот опыт несколько раз и получил одни и те же результаты. Позже к вечеру я пришел с одним знакомым сибиряком к этому же месту, который после моего рассказа о том, что утром налим шел на звук, показал мне истинную диковинку: он произносил негромкие звуки: ч ш, ч ш, и ближайший налим после повторения этих звуков решительно повернул в нашу сторону и направился, не удаляясь от берега, к помосткам купальни; когда он останавливался, то немедленно раздавалось равномерное ч ш, ч ш, и налим как заколдованный подвигался на звук к мосткам, где и был благополучно подсачен. Вслед за этим налимом таким же способом было подсачено еще четыре штуки, которые подвигались к нам, сохраняя между собою почти те же промежутки, которые были у них во время покоя».