Читать онлайн «Большая Советская Энциклопедия (ВУ)». Страница 8

  Вульгарный характер современной буржуазной политической экономии не исключает, однако, возможности практически полезных научных исследований буржуазных экономистов в прикладных областях экономической науки.

  Лит.: Маркс К., Капитал, т. 1—3, Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 23, 24, 25; его же, Теории прибавочной стоимости (IV том «Капитала»), там же, т. 26, ч. III, гл. 19, 20, Приложение; его же, Заработная плата, цена и прибыль, там же, т. 16; Маркс К. и Энгельс Ф., Манифест Коммунистической партии, Соч., 2 изд., т. 4; Ленин В. И., По поводу так называемого вопроса о рынках, Полн. собр. соч., 5 изд., т. 1; его же, Развитие капитализма в России, там же, т. 3; его же, Аграрный вопрос и «критики Маркса», там же, т. 5; его же, Рабочий класс и неомальтузианство, там же, т. 23; его же, Еще одно уничтожение социализма, там же, т. 25; его же, Империализм, как высшая стадия капитализма, там же, т. 27; Чернышевский Н. Г., Капитал и труд, Избр. экономические произведения, т. 2, М., 1948; его же, Очерки из политической экономии (по Миллю), там же, т. 3, ч. 2, М., 1949; Альтер Л. Б., Буржуазная политическая экономия США, М., 1961; Афанасьев В. С., Кризис буржуазной политической экономии, М., 1963; Блюмин И. Г., Критика буржуазной политической экономии, т. 1—3, М., 1962—63; Буржуазная политическая экономия о проблемах современного капитализма, с предисл. акад. А. А. Арзуманяна, М., 1965; Кроссер П., Экономические фикции, пер. с англ., М., 1962; Новые явления в современной буржуазной политической экономии, т. 1—2, М., 1962—63; Жамс Э., История экономической мысли XX в., пер. с франц., М., 1959; Селигмен Б., Основные течения современной экономической мысли, пер. с англ., М., 1968; Самуэльсон П., Экономика, пер. с англ., М., 1964.

  В. С. Афанасьев.

Вульга'рный материали'зм, течение в буржуазной философии середины 19 в. Возникло в период великих открытий естествознания 19 в. Теоретическим предшественником В. м. был французский материалист П. Кабанис, главными представителями — немецкие философы К. Фохт, Л. Бюхнер, Я. Молешотт. Ф. Энгельс называл их вульгарными материалистами (см. «Анти-Дюринг», 1966, с. 339), так как они упрощали материалистическое миропонимание, отрицали специфику сознания, отождествляя его с материей, отвергали необходимость разработки философии как науки. В то же время, популяризируя достижения естествознания и атеизм, В. м. имел известное прогрессивное значение, особенно там, где, как в России, были сильны позиции клерикализма. Однако и в России В. м. был подвергнут критике революционными демократами. Тенденции В. м. были свойственны в СССР «механистам».

  Лит.: Таганский Т., Вульгарный материализм, в сб.: Из истории философии XIX века, [М.], 1933; История философии, т. 3, М., 1959, с. 333—37.

  Т. И. Ойзерман.

Вульга'рный социологи'зм, вульгарная социология, догматическое упрощение марксистского метода главным образом в области истории, художественной критики, теории искусства, литературы и других форм общественного сознания; более широко — абстрактное понимание марксизма, ведущее к утрате его подлинного богатства и к ложным политическим выводам, «карикатура на марксизм» (см. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., 5 изд., т. 30, с. 77).

  Термин «В. с.» употребляется в советской печати с 30-х гг., но само это явление известно гораздо раньше. Ещё при жизни К. Маркса и Ф. Энгельса к рабочему движению примкнуло много полуобразованных представителей буржуазной интеллигенции, превративших марксизм в грубую схему, ведущую к оппортунизму или анархическому бунтарству. Одним из типичных представителей В. с. в России был В. Шулятиков. «Шулятиковщина» — термин, созданный Плехановым для характеристики В. с. в области истории философии (1909).

  После Октябрьской революции быстрое распространение марксизма вширь и приспособление к нему части старой интеллигенции сделали В. с. явлением заметным и представляющим серьёзную опасность.

  В идейном отношении В. с. явился общей питательной средой для разных «левацких» движений, отвергающих наследие старой культуры — от проповеди уничтожения музеев до теории растворения искусства в производстве и самой жизни. Так, считалось почти доказанным, что наиболее «созвучны» пролетариату «организованные» направления в живописи, вышедшие из кубизма. Станковую живопись отрицали во имя монументальной. Литературные жанры, унаследованные от старого общества, также были поставлены под сомнение — существовали теории отмирания трагедии и комедии. Более умеренное течение В. с. рассматривало старую культуру как громадное кладбище формальных приёмов, которыми победивший пролетариат может пользоваться для своих утилитарных целей, соблюдая при этом известную осторожность.

  В области русской истории В. с. часто сводился к выворачиванию наизнанку официальных схем прежней историографии. С вульгарно-социологической точки зрения Лжедмитрий и Мазепа были представителями революционных сил своего времени, а прогрессивное значение реформ Петра ставилось под сомнение. Вообще всё, связанное с национальной традицией и старой государственностью, было заранее осуждено «революционной» фразой.

  Та же логика действовала в области истории духовной культуры. В. с. видел свою цель в разоблачении писателей и художников прошлого как служителей господствующих классов. С этой точки зрения каждое произведение искусства — зашифрованная идеограмма одной из общественных групп, борющихся между собой за место под солнцем. Так, Пушкина превращали в идеолога оскудевшего барства или обуржуазившихся помещиков, Гоголя — в мелкопоместного дворянина, Л. Толстого — в представителя среднего дворянства, смыкающегося с высшей аристократией, и т.д. Считалось, что декабристы защищали не интересы народа, а дело помещиков, заинтересованных в торговле хлебом. Задача пролетарского художника также сводилась к особому выражению глубинной «психоидеологии» своего класса.

  Наивный фанатизм В. с. был отчасти неизбежным следствием стихийного протеста против всего старого, преувеличением революционного отрицания, присущим всякому глубокому общественному перевороту. В нём проявился также недостаток марксистски подготовленной интеллигенции, способной дать научное объяснение и действительно партийную, коммунистическую оценку сложным явлениям мировой культуры.

  С другой стороны, было бы ошибкой рассматривать вульгаризацию марксизма как простой недостаток марксистской культуры. Многие представители В. с. были вовсе не вульгарны, а, наоборот, слишком изысканны — грубости вульгарно-социологического метода были для них делом пресыщения, своего рода философией, сознательно или бессознательно принимаемой. В. с. — явление не личное, а историческое. Это примесь буржуазных идей, влияние психологии тех общественных сил, которые принимали участие в революции, но для себя и по-своему, той мелкобуржуазной психологии «маленького чумазого», которую В. И. Ленин считал самой большой опасностью для подлинной пролетарской культуры (см. Полн. собр. соч., 5 изд., т. 36, с. 264). Время наибольшего распространения В. с. было исчерпано в 30-х гг. Громадные социальные и политические изменения, происшедшие к этому времени в Советском Союзе, сделали прежнее выражение идей мелкобуржуазной демократии более невозможным, Исторический опыт свидетельствует о том, что современные рецидивы В. с. также связаны со всякого рода «левацкими» движениями и теориями, абстрактным пониманием классовой борьбы и революции, отрицанием традиционных форм, отталкиванием от классической литературы и культурного наследия вообще.

  Если оставить в стороне классовую фразеологию, то с точки зрения метода в основе В. с. лежат абстрактно взятые идеи пользы, интереса, целесообразности. Вся «идеальная» поверхность духовной жизни представляется чистой иллюзией, скрывающей тайные или бессознательные эгоистические цели. Всё качественно своеобразное, всё бесконечное сводится к действию элементарных сил в ограниченной среде.

  Но основной принцип В. с. состоит в отрицании объективной и абсолютной истины. Марксистская формула «бытие определяет сознание» становится здесь удобным средством для превращения сознания в лишённый сознательности, стихийный продукт общественной среды и классовых интересов. Главный критерий — жизненная сила общественных группы, имеющей своё замкнутое в себе «коллективное сознание», более или менее сильно выраженное. Одна общественная группа является более здоровой и сильной, чем другая, один писатель выразил идеологию своего класса сильнее, значительнее, чем другой.

  Идея прогрессивного развития не чужда В. с., но в чисто формальном, количественном смысле, т. е. за пределами таких измерителей, как объективная истина, общественная справедливость, художественное совершенство. Всё хорошо для своего времени, своего класса. В качестве заменителя объективного критерия ценности В. с. прибегает к абстрактному представлению о борьбе нового и старого (плохо то, что устарело, хорошо то, что ново), а также к типологическим аналогиям и антитезам формально сходных или отталкивающихся друг от друга культур и стилей. Таковы аналогия между «монументально-организованной» культурой Древнего Египта и социализмом у немецкого историка искусства В. Гаузенштейна и В. Фриче. Объективный критерий истины заменяется коллективным опытом или классовым сознанием, всё остальное — только «наивный реализм». Само собой разумеется, что, совершая переход от субъекта-личности к субъекту-классу, В. с. не делает ни шагу вперёд от идеалистической философии. Если некоторая доля объективного содержания всё же допускалась представителями В. с., то лишь в порядке обычной эклектики, присущей подобным течениям. По существу, остаток реальности в их анализе общественного сознания играет второстепенную роль по сравнению с «классовыми очками», по выражению А. Богданова, т. е. особым углом зрения, придающим каждой идеологии её условный тип.