Читать онлайн «Преступники и преступления. Законы преступного мира. Обычаи, язык, татуировки». Страница 15

Симуляцию болезни или намеренное членовредительство зэки называют мостырками (или мастырками). Их перечень настолько объемен, что потянул бы на хороший сборник лагерных рецептов. В 1987 году исследователь советского лагерного быта Жак Росси издал в Лондоне «Справочник по ГУЛАГу». Автор не обошел вниманием и мостырки. Наиболее популярные выглядят так.

В женских лагерях самым простым и приятным средством избежать работы считалась беременность. Осужденные женщины провоцировали мужской персонал лагеря на близость и старались скрыть интересное положение до момента, когда проводить аборт никто не рисковал. Беременная зэчка освобождалась от трудовых будней на несколько месяцев.

К чуть ли не повседневным рецептам относилось обильное потребление воды, которое могло закончиться водянкой. Чтобы вызвать жажду, зэки ели соль целыми кусками. Учащенное сердцебиение вызывалось водным настоем табака, который пили три раза в день.

Чтобы сымитировать тяжелую гнойную рану, зэк разрезал кожу и вводил в надрез нитку, которой чистил зубы. Инфекция делала свое дело, и спустя два-три дня рана пугала самого симулянта.

Болезненным, но эффективным, считалось прижигание полового члена. Морщась от боли, зэк обрабатывал детородный орган горящей сигаретой. Ранки смахивали на сифилисные язвы, и мостырщик отправлялся в венерическое отделение. Симуляция гонореи переносилась не менее болезненно: в мочеиспускательный канал с помощью шприца вводили жидкое мыло, вызывающее раздражение слизистой и подозрительные выделения.

Если кипяток лить на ногу или руку не прямиком, а через тряпку, обваренная кожа напоминает своей припухлостью и равномерной краснотой гангрену.

Острое кишечное отравление или дизентерию имитировали тем, что съедали несколько кусков обычного мыла. Кто не мог проглотить мыло, пил мыльный раствор.

Через несколько часов появлялись рези в животе и сильный понос.

Желающие получить высокую температуру вводили под кожу керосин. Кроме температуры, появлялись фурункулы, которые также можно было использовать при выборе «диагноза».

В сустав руки или ноги загонялись иглы. Сустав распухал, синел и подпадал под признаки перелома конечности. Высококлассная мостырка определялась лишь рентгеном.

Доходило и до намеренного членовредительства. Во время сильных морозов из окна выставлялись пальцы рук (реже ног). Отморожение часто заканчивалось ампутацией пальцев или даже кисти. Глотались зубные щетки, гвозди, ложки. Бывало, зэки собственноручно отсекали пальцы, мостыря производственное увечье.

Чтобы избежать этапа, зэки применяли мостырку, даже не пытаясь имитировать заболевание. Скажем, прибивали гвоздем к деревянному полу или табурету мошонку, повреждая только кожу. Несколько дней уходило на то, чтобы «отсоединить» зэка. Прошедшие мостырку отмечают ее относительную безболезненность. Случалось, что мостырщик зашивал нитками рот.

Оттянуть этап можно и с помощью химического карандаша. Достаточно растереть грифель и засыпать им глаза, чтобы вызвать временную слепоту.

Еще зэки симулируют недуг, чтобы не попасть в карцер. Каждое постановление на посадку в карцер должна подписать санчасть. Мастерски исполненная мостырка обеспечивает перевод на более легкую работу во время очередного медосмотра на соответствие трудовой категории. Их три: ТФТ (тяжелый физический труд), СФТ (средний), ЛФТ (легкий).

О популярности и коварстве лагерных мостырок вспоминал и Солженицын в «Архипелаге „ГУЛАГ“»:

«Другое дело — мостырка, покалечиться так, чтоб и живу остаться, и инвалидом. Как говорится, минута терпения — год кантовки. Ногу сломать да потом чтоб срослась неверно. Воду соленую пить — опухнуть. Или чай курить — это против сердца. А табачный настой пить — против легких хорошо. Только с мерою надо делать, чтоб не перемостыритъ да через инвалидность в могилку не скакнуть. А кто меру знает?..»

Так называют в зоне подпольную операцию по вживлению в половой член пластмассового шарика, призванного подарить партнерше или партнеру незабываемые ощущения. Подобное хирургическое вмешательство в мужское достоинство наблюдалось еще в дореволюционных допрах. Спустя полвека, способы и инструментарий лагерных «хирургов» не изменились. Несмотря на болезненность операции и ее осложнения.

Тонкости тайной лагерной хирургии, некогда популярной среди зэков, отразил Игорь Губерман в своих «Прогулках вокруг барака».

Пластмассовый шарик, вживляемый в член, назывался спутником. Спутник помещался не один (стоило ли из-за одного затевать всю возню?), а две-три такие крупные фасолины делали пенис скорее орудием пытки, чем наслаждения. Обладатели спутников любили рассказывать, как кричали от счастья их подруги.

Теперь о самой операции. В большом грязно-буром куске хозяйственного мыла аккуратно вырезали маленькое отверстие. Вместо ножа зэки использовали черенок алюминевой ложки, остро заточенный о бетонный пол. Над вырезанной в мыле ямкой плавили на горящей спичке целлофановый пакет. Издавая мерзкий запах и пуская едкий дым, пакет плавился и капал в отверстие. Когда ямка заполнялась, зэки ждали, пока целлофановая масса остынет. Затем кусок мыла разрезался тем же черенком от ложки и вытаскивался образовавшийся твердый сгусток, который начинали долго-долго шлифовать о бетонный пол камеры. Терли кусочек до тех пор, пока он не превращался в большую гладкую фасолину.

После этого за дело брался местный «хирург». Его основной инструмент — обточенная ручка от зубной щетки. Бритву использовать нельзя: надрез должен быть рваным и неровным. Пациент клал член на стол, за которым обычно камера ела, и двумя пальцами оттягивал на нем, распластывая по столу, кожу у основания головки. Эксперт по спутникам наставлял острие ручки зубной щетки и сильно бил сверху. В роли молотка фигурировал самый толстый том из книг, находящихся в камере. Ассистент (эксперт-оператор), не обращая внимания на кровь, быстро заталкивал в рваную щель фасолину — спутник. Рану немедленно засыпали растолченной таблеткой белого стрептоцида и перевязывали подручной тряпкой. Часто бинтом служила разорванная майка.

Спутники носились недолго и вырезались лагерными врачами после первого же медосмотра: этого требовала ведомственная инструкция. Зэки это хорошо знали и пытались дотянуть до свидания со своей подругой. Врачи же — в целях воспитания «гуманного, неозлобляющего и разумного» — старались вырезать спутник не сразу при поступлении зэка в лагерь, а только за час перед свиданием, когда приехала к нему жена и он пришел на обязательный перед свиданием врачебный осмотр.

В нынешних зонах «ремонт болтов» встречается значительно реже. Если же он проводится, то не средневековыми методами, а с помощью хирургического скальпеля и дезинфецирующих средств.

Нательные рисунки с использованием красящих веществ, вводимых под кожу, появились в Европе в начале XIII века. Их использовали балаганные артисты, демонстрируя перед публикой разукрашенное тело. Затем татуировки перекочевали в цирковое искусство с той же целью. Необычное художество имело такой успех, что через несколько десятилетий оно воспринималось как нормальное явление. Предприимчивые парижане первыми открыли мастерские по нанесению татуировок. Мастера сами изготовляли красящее вещество, которое вводилось клиенту под кожу за умеренную плату.

Предполагают, что родина татуировки — Гаити, где племена отмечали нательными символами совершеннолетия, юбилеи, половую зрелость. Импортировал ритуальную достопримечательность мореплаватель Кук. Слово «татуировка» произошло от полинезийского «тату» («рисунок»). Нательная символика использовалась уголовным миром как средство связи и носитель информации. Татуировка стала своеобразной визитной карточкой преступника, которую трудно испортить, а еще труднее потерять.

По наколкам блатари делили мир на «своих» и «чужих», на воров и фраеров. В нательной символике закладывались криминальное прошлое, число судимостей, отбытый или назначенный по судебным приговорам срок, воровская масть, отношение к административным органам, склонности, характер, национальность, вероисповедание, сексуальная ориентация, место в уголовной иерархии и даже эрудиция.

В прошлом веке уголовная полиция европейских стран, в том числе и России, начала изучать нательную символику преступников, формировать каталоги татуировок и проводить их анализ. Но тогда наколки воспринимались лишь как внешние приметы. В начале XIX века сыщик уголовной полиции Парижа Э. Видок предложил систему идентификации преступника, построенную на особых приметах. Была создана картотека на парижский криминалитет с указанием фамилий, биографий, кличек, адресов, преступных связей и внешних особенностей. Тогда же в Сюрте (службе криминальной безопасности) появился художник-криминалист, который делал наброски с лиц уголовников. За двадцать лет службы Видоку и его подчиненным удалось накопить более четырех миллионов карточек. Примечательно, что сам Эжен Видок в прошлом был преступником.