Читать онлайн «Крым. Большой исторический путеводитель». Страница 42

Однако в Риме не собирались закрывать глаза на происходящее. В 866 г. Константин и Мефодий были вызваны в Вечный город и предстали пред папским престолом. Но, побеседовав с ними, Николай I благословил их труды – при этом руководителем миссии теперь стал он сам.

Здоровье Константина тем временем становилось все хуже, хотя он был совсем еще не старым человеком даже по понятиям того времени (41 год). В 869 г. он снова прибыл в Рим, на этот раз по собственной инициативе: чтобы передать римскому престолу обретенные в Херсонесе святые мощи папы Климента. Пользуясь случаем, он хотел также заручиться дополнительной защитой от немецких священников, завидовавших успехам братьев в Моравии и Паннонии и чинивших всяческие препоны (в частности, утверждавших, что их перевод Священного Писания на славянский язык изобилует еретическими искажениями). Правивший тогда в Риме Адриан II обещал всяческую свою поддержку. Он лично возложил написанные на славянском языке богослужебные книги на алтари нескольких церквей, а в соборе Святого Петра была отслужена литургия на славянском языке. Мощам папы Климента было оказано небывалое праздничное чествование.

Но Константин чувствовал приближение своей кончины. В феврале 869 г. он принял посвящение в высшую монашескую степень – схиму, взяв при этом имя Кирилла, и через 50 дней скончался. Перед смертью он завещал брату неустанно продолжать их труды, при этом сказал: «Мы с тобой как два вола. От тяжелой ноши один упал, другой должен продолжить путь». Святой равноапостольный Кирилл был похоронен в Риме, в базилике папы Климента. И поныне там, рядом с обретенными им мощами святого папы римского, пребывают мощи великого просветителя славян.

Благословляя оставшегося без брата и соратника Мефодия на дальнейшую деятельность, папа Адриан посвятил его в сан архиепископа Моравии и Паннонии. Но тем временем произошли события чрезвычайные: князь Ростислав был свергнут племянником Святополком, которому помогали немцы. Потом эти же немцы вознамерились захватить великоморавские земли. Только к 874 г. Святополку удалось отбиться от них и утвердиться на престоле. Но, боясь новых вторжений и в поисках путей к примирению, новый князь решил пойти на уступки в делах церковных. Он стал попустительствовать бесцеремонному вмешательству германских епископов в дела Моравской епархии; сам способствовал уменьшению числа богослужений на славянском языке. Мефодий провел даже два года в заточении, куда был брошен епископом Зальцбургским. Только благодаря вмешательству папского престола он смог выйти на волю. Опять явившись в Рим, Мефодий смог оправдаться пред папой во всех возводимых на него обвинениях. Но тот тоже не хотел портить отношения с немецкими иерархами, и в великоморавских церквях все чаще звучала латынь, все реже слова славянского богослужения. Тем не менее при великоморавском дворе был крещен Мефодием князь чехов Борживой.

Святой Мефодий скончался в 885 г. в возрасте семидесяти лет. Его мощи пребывают в соборной церкви моравского Велеграда (Чехия). После его смерти при попустительстве Святополка славянское богослужение в его владениях сошло на нет. Более того, князь изгнал учеников покойного архиепископа. Некоторые подверглись преследованиям, большинство нашло убежище в Болгарии.

Но дело святых братьев живо, чему мы сами свидетели. Живет священный церковнославянский язык, на котором совершаются богослужения по всему миру. Одними и теми же словами возносят молитвы к Господу люди разных славянских и других народов, которые в нынешнем своем бытии далеко не всегда находят взаимопонимание.

Им, равноапостольным, обязаны многие миллионы славян своей азбукой, своей письменностью, своей словесностью.

На подконтрольных Хазарскому каганату великих реках с некоторых пор стали появляться незнакомые по прежним временам гости. Прибывали на небольших судах, порою на славянских ладьях, с которыми обращались не очень умело – тем не менее у гребцов чувствовалась солидная водоплавательская закваска, причем не речного уровня. Высокие, крепкие, с уверенными движениями и взглядами. Немногословные, даже угрюмые – лишь иногда проскальзывала снисходительная ухмылка или неожиданно разражались бесцеремонным хохотом. В случае чего могли без обиняков обозначить свое физическое и боевое превосходство, а порою и «выплеснуть эмоции». Привозили меха, янтарь, рабов и прочий обычный северный товар, приценивались к изделиям Византии и Востока, интересовались, из каких краев, далек ли и труден был путь. Потом партии их становились многочисленнее, а в путь, видно, собирались далекий – к устьям Днепра, Дона и Волги, а там, глядишь, и на морской простор – черноморский, азовский, каспийский. Это становилось подозрительным, с халифатом и Византией хазарским властям лишний раз портить отношения не хотелось. Но пришельцы исправно платили положенные пошлины. А что с мечами, боевыми секирами – так ведь торговые люди, иначе нельзя.

Это были первые ласточки. Первые явления той великой и страшной силы, от которой два столетия – девятое и десятое, сотрясались берега морей и рек всей Европы, да и не только Европы. Столетия же эти получили в истории прозвание «темных веков». На западе Европы они были известны как норманны, на востоке – как варяги.

Подобно тому как Великая степь при продолжительном иссыхании почвы выбрасывала в завоевательные походы кочевые орды, демографический взрыв в Скандинавии был одной из главных причин нашествий викингов. Несмотря на внушительные размеры, на аксиому благотворного влияния Гольфстрима, обеспечить жизненные условия, во всяком случае подобающие германцу условия, Скандинавия все возрастающему числу своих обитателей не могла.

Людям, которые чувствовали себя лишними на родной земле, надо было куда-то деваться. Ими были не только те, кого заела нужда. Кому-то надо было искать спасения от кровной мести за убийство, кого-то срывала с места традиционная жажда наживы и подвигов. Число последних особенно возросло, когда стали возникать большие национальные королевства – Дания, Швеция и Норвегия. Короли поприжали своевольных князей – ярлов, а среди них и их окружения было много таких, что предпочитали опасную свободу в чужих краях подчиненному положению в своем отечестве. Прочие любители вольной жизни собирались вокруг них толпами.

Во главе становились «береговые вожди» – викинги. Со временем в Западной Европе это слово стало применяться ко всем скандинавским воинам и морским бродягам, стало синонимом норманна. Изначально же это были по большей части выходцы из знатных семей, даже королевские сыновья. Собравшиеся строили большие гребные и парусные ладьи, пригодные к дальним морским странствованиям. На их носах красовались устрашающие головы драконов, отсюда пошло название – драккары. Во время спуска на воду к бревнам, по которым должна была скатиться махина, привязывали пленников – чтобы кровь, брызнувшая на борта из тел раздавленных людей, послужила возлиянием богам. Без него кораблю не суждено было счастливое плавание.

Зачастую при выборе маршрута доверялись воле богов и рока: со всей силы метали вверх копье, и оно, упав, становилось своеобразным компасом. Кому-то копье указывало путь в просторы Атлантического океана, и со временем скандинавские переселенцы заселили там Фарерские острова, Исландию. Обосновывались на юге Гренландии, на Ньюфаундленде, на берегах Северной Америки (местность, где теперь Нью-Йорк, они называли Винландом, «виноградной землей»), но закрепиться там не смогли.

Но хозяйствуют пусть люди поспокойнее и попроще, а настоящие викинги – это те, кому слава дороже жизни, для кого бессмертие – это песни скальдов, в которых будут увековечены их подвиги. «Имени викинга достоин лишь тот, кто никогда не спал под почерневшими стропилами, кто не пил из рога у домашнего очага» – вот образчик такого творчества.

И они прекрасно знали, что не всем перст судьбы указал на Исландию и прочие северные острова. Кому-то выпало плыть на юг – туда, где люди иных племен веками лелеяли свои поля, сады и виноградники, где за стенами городов хранятся несметные сокровища, где, наконец, моря, как рыбой, полны тяжелыми купеческими кораблями – излюбленным уловом сероглазых наглецов.

Высадившись на побережье, норманны сразу же старались захватить побольше лошадей – чтобы устремиться в глубь страны. Они были страшны в бою. Рогатый шлем, дикий напор, умелое владение мечом и другим излюбленным оружием – секирой с наконечником-пикой. Неистовство их доходило до того, что до сих пор спорят, кто же такие были берсерки: то ли это поэтический вымысел, то ли действительно были такие буквально теряющие от ярости рассудок, а потому неуязвимые в бою воины. Опьяненные не то отваром из мухоморов, не то запахом крови. Неудивительно, что у многих неприятелей начиналась дрожь в коленках.