Читать онлайн «100 великих театров мира». Страница 26

ТЕАТР СЛАВЯНО-ГРЕКО-ЛАТИНСКОЙ АКАДЕМИИ

В XVII веке в культуре существовали два наиболее мощных пласта: обрядово-церковный и народно-бытовой. Школьную драму можно назвать «искусственной», то есть созданной, но не существующей в виде «чистой» культурной формы. Школьная драма «вторична», но сама ее «вторичность» постепенно приобретает строгие жанровые формы. Необходимо знать и то, что русская культура в отличие от западноевропейской достаточно продолжительное время не нуждалась в обособленности от церковного богослужения. Одной из существенных причин отсутствия разрыва церковного обряда и культуры была та, что в России богослужение велось на понятном народу родном языке. Школьная драма и театр развивались в двух направлениях – как «южно-русское» (малорусское) и «великорусское» искусство. И ее развитие определял сам тип духовной школы.

Духовенство было в XVII веке единственным в России «учительным сословием». Церковная литература стремилась удовлетворить исключительно все потребности. Но вот сначала в Киеве, а потом и в Москве возникают учебные заведения. И как только возник вопрос о школе, так, естественно, возникла враждебная реакция на это новое явление со стороны ревнителей «древнего благочестия». Сторонники греко-византийской традиции воспринимали введение школ как покушение на правильную веру со стороны латино-польской. И совершенно правильно было ими подмечено, что вместе с возникновением школы ставится вопрос о знании, знание же делает ум пытливым – человек обращается к разуму, а разум бывает противен вере, ибо «вера не нуждается в доказательствах». Разум, говорили они (и не без оснований), ненадежен, легко впадает в прелести многоразличные, ибо «мудрость мира сего буйство есть у Бога». (Отметим чрезвычайную актуальность этого вопроса о соотнесении веры и знания, религии и науки на протяжение всей истории культуры до нынешнего времени.)

Школьный театр. Рисунок из «Поэтики» М.К. Сарбевского. XVII в.

Развитие школы и ее возникновение в то время было невозможно без западного опыта. Но суть вопроса состояла в том, у кого учиться? Для русского человека XVII века и немцы были «некрещеными», а между тем все больше становилось иноземцев в русском государстве. Византия или латинство станут источниками русской школы и театра? В середине XVII века и те, и другие были приглашены в Москву: православные греки-монахи и книжные люди из Киева. Славяно-греко-латинская академия (позже Московская духовная академия) в самом своем названии отразила две церковно-учительные позиции: восточную – греческую, и западную – латинскую. Начало свое она ведет от братьев Лихудов, в 1685 году открывших школу при Богоявленском (позже в Заиконоспасском) монастыре. В ней преподавались грамматика, пиитика, риторика, логика и физика на латинском и греческом языках. Лихуды руководили школой до 1694 года, когда они были обвинены в корыстолюбии и определены для занятий в московской типографии. Новый этап в жизни Академии связан с именем Палладия Роговского, склонного к западному просвещению (1700–1775). Он получил на Западе образование, был некоторое время униатом и полагал, что его просветительство на западный лад согласуется с петровскими преобразованиями. Наставники и ученики вызывались из Киева; науки преподавались на латыни. В числе учеников Славяно-греко-латинской академии были князья Одоевские, Голицыны. Здесь получили образование митрополит Платон (Левшин), кн. А.Д. Кантемир, М.В. Ломоносов. Первоначально курс обучения длился 12–13 лет, иные проходили его и за 15–20 лет.

Школьный театр в Москве, опиравшийся на русскую школьную драму, имевший русских актеров и получивший в первой четверти XVIII века большое культурное значение, гораздо больше отвечал требованиям Петра I, чем это могли сделать приглашенные им иноземцы Курст и Фюрст, руководившие публичным театром. Спектакли московской Славяно-греко-латинской академии были связаны с современностью – академия осуществила ряд постановок, посвященных военным успехам России.

Драматургия и представления школьного театра сохраняли по-прежнему свою связь с библейскими и евангельскими образами, а также пользовались характерным приемом аллегорического изображения людей и событий. Одна из первых московских пьес академической (школьной) сцены называлась «Ужасная измена сластолюбивого жития…». Ее герои – Любовь земная (Прелесть), Мир, Сластолюбие, Пиролюбец, Смерть, Православная церковь, убогий Лазарь. Драма разыгрывалась в масленую неделю, в канун Рождественского поста. А потому любители «запустных пирований» должны были увидеть воочию спасительные свойства поста и воздержания. Масленица – весела, но пир без меры – пагуба душе. Пост – труден, суров, но спасает и врачует. В основе сюжета лежала притча о бедном и богатом Лазаре. Эта история о двух Лазарях была хорошо известна. Но вместе с тем религиозная форма совмещалась с новыми элементами, которые были злободневными и могли взволновать современников. В представлении школьной драмы «Страшное изображение второго пришествия Господня на землю» (1702) наряду с аллегорическими героями, изображающими Церковь, Милосердие, Гордыню, Ярость, появился «торжествующий Марс роксоланский», олицетворяющий Петра и Россию. К нему же приходила Фортуна, и Победа вручала ему знаки величия.

Школьная драма опиралась на богатую символику – это была христианская, античная и языческая символика. Символизм был популярен – в 1705 году распоряжением Петра I была издана книга «Символы и Емблемата», в которой располагалось 840 гравированных рисунков с объяснительными комментариями на русском, латинском, французском и немецком языках. Издание стало справочником для аллегорической литературы. В «Ужасной измене…» Истина появлялась с мечом и весами, Суд Божий в правой руке держал меч пламенный, а в левой – пальму со скипетром. Сластолюбие выезжало на семиглавом змии. Церковь выходила с крестом и чашею. Дух Лазарев являлся в светлой одежде, а дух Пиролюбца – в черном одеянии. Сборник символов служил, таким образом, и руководством для костюмирования актеров.

Петр I, «насаждающий науку», ждал популяризации своих преобразований в школьной драме. В 1702 году в «московских новосияющих Афинах» готовились к дню царских именин. Должно было быть представлено действо «Царство мира, идолослужением прежде разоренное и проповедию апостола Петра… паки восстановленное». Деяния апостолов служили источником для сюжета. В драме речь шла о проповеди апостола Петра, который избавил мир от языческой «лести идольской». Как всегда, в действии участвовали типичные аллегорические фигуры Любви, Истины, Благолепия, Идолослужения, Ярости. В эпилоге Мир украшался царскими одеждами и «посаждался на камени твердого исповедания, аки на престоле царском». Петр – значит камень. Этот «перевод» имени был устойчивым символом проповеднической и панегирической литературы Петровской эпохи.

Взятие шведской крепости Нотебурга Петром I было торжественно отмечено школьным театром Академии в начале 1703 года. Было поставлено «триумфальное действо» под названием «Торжество мира православного». Действо изображало войну России против Швеции как борьбу «российского Марса» против злых сил, олицетворенных в образах «льва шведского» и «луны таврикийской». Лев и змея – символы злобы и лукавства. Действо завершалось триумфальным въездом «российского Марса». Эта антитеза еще не раз повторится во всевозможных триумфальных акциях Петровского времени.

В «Ревности Православия» (1704) проводилась параллель между триумфами Петра и подвигами ветхозаветного Иисуса Навина. В других школьных драмах Петр I сравнивался с Моисеем. После Полтавской битвы о Петре говорили в драмах то как о Давиде, одолевшем гордого Голиафа, то как о Самсоне, растерзавшем льва, то сравнивали с Геркулесом. Сам Петр как фигура «из жизни», персона реальная, не мог по правилам риторики и школьной пиитики появляться на сцене в виде действующего лица, но мог быть представлен фигурой, например, Ревности Православия. Иногда смысл представлений разъяснялся надписями, сопровождающими появление персонажа на сцене. Хромой лев (Карл XII) появлялся с надписью: «Хром, но лют». Позже он же появлялся с надписью «Изменою погибаю».

Торжественные школьные драмы, посвященные триумфальным событиям, были пышными и эффектными: большие хоры пели торжественные песни, слышались воинственные звуки труб, звучали словесные похвалы воинству, украшались спектакли и воинскими «офицерскими танцами».

Если в Петровские времена школьные драмы достаточно регулярно появлялись на академической сцене, то позже, во времена царствования Елизаветы Петровны, их достаточно редко ставили. Но именно ко времени Елизаветы относится одна из наиболее значительных академических пьес. Это «Стефанотокос», сочиненный в начале 40-х годов. Она представляла собой аллегорический комментарий к событию 24 ноября 1741 года – времени, когда Елизавета Петровна овладела императорской короной. В пьесе же речь шла о том, что Стефанотокос, «рожденный в короне», был лишен происками соотечественников и пришлых иноземцев наследственного престола. (Не такова ли была ситуация и в России? – словно спрашивал автор пьесы.) Стефанотокос изображал Елизавету. Пьеса демонстрировала отрицательное отношение к иноземцам, коими был угнетен и русский народ, и православная церковь (времена бироновщины и регентства Анны Леопольдовны). Это состояние страдания верных сынов земли русской было родственно страданиям Стефанотокоса, испытывающего ненависть придворных, отнятие «родительской чести». Но Мужество и Верность убедили Стефанотокоса сковать «тяжкими узами» Злобу, Зависть, Лукавство. По всему миру летит слава, возвещающая наступление нового прекрасного для России времени. Четыре стороны света приходят на поклонение Стефанотокосу. В эпилоге выражается главная мысль пьесы о том, что Господь не покидает уповающих на Него и славою их почитает.