Читать онлайн «Викторианский Лондон». Страница 67

Ведущей идеей нового Хрустального дворца было образование масс путем предоставления им «Иллюстрированной энциклопедии». С этой целью их ожидал исторический парк, с предысторией на нижнем этаже и путешествием во времени по десяти «Архитектурным Дворам», в каждом из которых были воссозданы в гипсе в соответствии с новейшими археологическими данными древние здания и статуи. Вдумчивый последовательный осмотр их в сочетании с соответствующим путеводителем давал посетителю возможность охватить всю историю цивилизации.

Там была реплика Львиного двора в Альгамбре и точная копия изысканного мавританского свода, напоминающего сталактитовую пещеру с резными узорчатыми сотами из 5000 отдельных фрагментов, выполненных из желатина. Помпейский и итальянский дворы поражали яркостью красок. Ассирийский дворец охраняли гигантские крылатые и бородатые фигуры. Египетский двор сиял подлинными красками храмов эпохи фараонов, от которых остались лишь крохотные выцветшие фрагменты. Колонны храма в Карнаке были сделаны намного короче подлинных, что позволяло изучить их искусно украшенные капители. Две исполинские фигуры из Абу-Симбела высотой в 51 фут были воспроизведены в раскрашенном гипсе, они возвышались под сводчатой крышей трансепта. Греческий двор был заполнен белыми гипсовыми слепками античных статуй, изъяны, нанесенные временем оригиналам, делали их для посетителей Сиднема еще интереснее. Римский двор был огорожен разноцветным мрамором. Византийский включал копию монастырской галереи восьмого века из музея в Кельне. Средневековый двор поощрял страсть викторианцев к готике. Там был также отдельный двор исторической и современной скульптуры.

Но этот пышный дизайн каким-то образом сочетался с оранжерейными растениями Пакстона, с зоологическими коллекциями, с паноптикумом и с намерением членов правления получать деньги. На множестве великолепных иллюстраций видна зелень, свисающая с любого выступа и растущие всюду пальмовые деревья. Здесь были торговые залы, где продавалось все, от шалей до пианино, от игрушек до мебели. Предприятия Бирмингема и Шеффилда располагали собственными «дворами», торговавшими их продукцией. Посетители, жаждущие просвещения, вдруг оказывались перед манекенами странных людей и коллекцией чучел животных, вплоть до гиппопотама. Над буфетными столами неясно вырисовывались «фигуры различных заморских племен, размахивающие копьями в родных джунглях».

В воспоминаниях о детстве одного из посетителей самым ярким оказалось именно посещение буфета — кто из родителей с самыми лучшими намерениями не приложит усилий, чтобы привить ребенку культуру, основанную на фастфуде?

Именно здесь я в первый раз попробовал мороженое, и оно оказалось восхитительно большим. Мороженое, выложенное чередующимися розовыми и белыми вертикальными полосками, подавали в стаканах. Бутылки содовой воды с круглым дном тоже были новинкой… Кто-то из родителей должен был решить, сколько потратить на ланч, чай или обед, а потом заплатить за все сразу в окошко, получить на все чеки и отдать их официанту, который приносил соответствующую еду.[742]

А кто из родителей не слышал отчаянной мольбы найти туалет? Поначалу мистер Дженнингс, который так старательно оборудовал туалеты в Хрустальном дворце, когда тот находился в Гайд-парке, сурово сказал: «в Сиднем идут не затем, чтобы мыть руки», но в итоге победил здравый смысл, и поставленные мистером Дженнингсом туалеты в Сиднеме приносили доход в 1000 фунтов в год.[743] В конце концов, после титанической борьбы был разрешен алкоголь. Еще одна битва разгорелась по поводу того, должен ли Хрустальный дворец быть открыт в воскресенье. Поскольку заявленной целью всего предприятия было образование масс, таким людям, как Мейхью, казалось смешным закрывать его по воскресеньям, в единственный свободный день, в который могли приходить трудящиеся. Эта битва продолжалась шесть лет. Еще один кризис был вызван скульптурными изображениями щедро одаренных природой мужчин. Всеобщее внимание переместилось с грудастых греческих рабынь Гайд-парка на мужские статуи, на которых не было даже фрагмента цепи. Собрание епископов, в том числе и архиепископ Кентерберийский, и несколько пэров написали в «Таймс» 8 мая 1854 года, меньше, чем за месяц до открытия, утверждая, что такое зрелище уничтожит «природную скромность, одну из опор Добродетели… которую сама Природа поставила на пути Греха». Очевидно, природа не подозревала о побочных эффектах гениталий. Но — что уже было серьезно, — это могло угрожать доходам Компании Хрустального дворца, потому что «десять человек из тысячи в знак протеста отказались посещать Дворец (вместе со своими семьями)». Подобное зрелище могло быть вполне хорошо для античных греков и римлян, но «мы протестуем против таких обычаев в христианской и протестантской Англии».

Епископы хотели лишь небольших исправлений классических слепков: «удаления частей, которые „в жизни“ должны быть прикрыты, хотя… также хотелось бы, чтобы был использован обычный фиговый листок» — неясно только, после «ампутации» или вызывающий возмущение орган мог быть просто прикрыт. Это вызвало небольшую панику. Несмотря на отчаянные поиски гипсовых фиговых листков, 50 статуй в день открытия оставались «неисправленными».[744] Между тем, какая реклама! (Если подумать, у епископов были основания для протеста. Женскую анатомию выше талии можно было разглядывать каждый вечер в опере и во всех общественных зданиях Уайтхолла. Мужчины могли видеть обнаженных проституток, но у женщин не было подобной возможности. Респектабельные супруги вступали супружескую связь одетыми в длинные ночные рубашки. Женщины могли не иметь понятия о том, как выглядит мужской пенис. После того, как они видели — а представшие их взорам замечательные образчики покоились на изящно вьющихся лобковых волосах, — у них могли появиться новые искушения, но впрочем, вряд ли увиденное могло ввести их в грех.

Пакстон создавал в парке водные сооружения, можно сказать, с маниакальным упорством. Пруды, бассейны, озера, резервуары и каскады, водяные храмы и фонтаны требовали гораздо больше воды, чем могла предоставить местная водная компания. Ничуть не обескураженный Пакстон вырыл колодец у подножия холма и накачивал воду в водонапорные башни, которые сконструировал на вершине. Они вышли из строя и были заменены башнями конструкции Брунеля. Водные сооружения Пакстона становились все более сложными — и более дорогими. Здесь было 11 000 фонтанов, в том числе два многоструйных, равным которых не было в мире, — они выбрасывали воду на высоту до 280 футов. В июне 1856 года Пакстон смог продемонстрировать свои достижения королеве и тысячам зрителей. Один из современников пишет:

Колеблясь между искушением посмотреть на фонтаны и на ожидаемое прибытие королевы, элегантная толпа не знала, что предпочесть. Колебаниям скоро был положен конец: порыв ветра окропил обреченные шляпки мощным душем брызг, подобным проливному дождю… Те, у кого были с собой зонты, раскрыли их, а тем, кому не посчастливилось, пришлось убегать.[745]

Затем Пакстон оставил управление дворцом, исполненный гордости, но не без беспокойства, что его расточительность в отношении воды чуть не разорила Компанию. Впоследствии чудесное зрелище, «Великая Система», включалась только четыре-пять раз в год в хорошую погоду, и за это нужно было дополнительно платить. К 1894 году от нее уже мало что осталось.

Но можно было посмотреть на «вымерших животных», стоявших в подходящих местах в парке. Один из игуанодонов достигал 34 футов в длину — в 1853 году двадцать джентльменов забрались внутрь отливки и устроили там великолепный обед. Все животные были тщательно смоделированы в соответствии с самыми последними захватывающими открытиями палеонтологии. (Отсутствие других, хорошо нам знакомых динозавров, объясняется тем, что к тому времени они еще не были обнаружены.) Вымершие животные могли показаться не слишком красивыми, но, несомненно, производили впечатление и служили просвещению.

Казалось бы, все было устроено прекрасно. В первый год, несмотря на епископов, в Хрустальном дворце побывало 1 322 000 посетителей, включая 71 000 детей. Но Пакстон исчерпал фонды своими водными сооружениями, денежные поступления от буфетов приносили одно разочарование, к тому же было много финансовых злоупотреблений. Дирекция старалась поддерживать высокие идеалы, которые вдохновили на сооружение архитектурных дворов, но страшный пожар 1866 года уничтожил колоссальные фигуры из Абу-Симбела, которые так и не были восстановлены, и большую часть северного трансепта, включая экспозицию тропических животных. Чучело гиппопотама сгорело как «большая сухая колбаса».

Постепенно характер огромного выставочного комплекса из образовательного превращался в развлекательный. «Праздник лесного братства» собирал 90 000 участников с луками и стрелами в ярко-зеленой одежде, изображавших обитателей Шервудского леса. Устраивались знаменитые садоводческие соревнования и демонстрации роз. Мальчик, который когда-то лакомился «восхитительно большим» мороженым, помнит «фотографа-художника, который заставлял вас смотреть, не мигая, около двух минут… потом вы уносили домой свой портрет на стеклянной пластинке». (Эта необходимость смотреть, не мигая, из-за большой выдержки объясняет мрачное или озабоченное выражение лиц на ранних фотографиях.) Но прекрасная память этого человека не сохранила никаких «образовательных» зрелищ.