Читать онлайн «Викторианский Лондон». Страница 4

Здесь, после внимательного осмотра бесчисленных насосов и топок, принц Уэльский под руководством дежурных инженеров включил чудесный механизм. Как только Его королевское высочество повернул рукоять, по зданию прошла ощутимая вибрация, означавшая, что поршни и маховые колеса действуют и что сточные воды, находившиеся до тех пор в подземных хранилищах, чтобы быть сброшенными в Темзу, закачиваются в резервуар. Его королевское высочество успешно запустил четыре механизма, а рабочие, забравшиеся на галереи наверху, приветствовали его действия ободряющими криками.

Его королевское высочество, наверное, ощутил огромное облегчение, когда следующим мероприятием оказался «превосходный торжественный завтрак на 500 человек», с тостами. Все гости отправились домой в 3 часа дня и, отлично исполнив свой долг, прибыли в Вестминстер в 4.15.

Однако остается неразрешимой загадкой, что сделали эти джентльмены со своими цилиндрами? На фотографии в «Иллюстрейтед Ландон ньюс» они почтительно держат шляпы в руках, пока принц демонстрирует свои удивительные инженерные способности, некоторые настолько взволнованы, что машут шляпами в воздухе. Но на парадном завтраке они все плотно сидят за длинными столами. Куда же они положили цилиндры? В проекте не предусматривался ни лекционный зал, ни помещение для завтрака, то есть, там наверняка не было места и нельзя было организовать гардероб на 500 цилиндров. Разумеется, газета и словом не обмолвилась о том, что у высокопоставленных визитеров возникала необходимость внести свой собственный вклад в эту канализационную систему.

Репортаж в «Иллюстрейтед Ландон ньюс» об открытии насосной канализационной станции сочетал в себе типично викторианское низкопоклонство с гордостью достижениями Базалджетта, реалистическое изображение уравновешивало очарование принца и низменность материи, ставшей причиной его визита. Чтобы ввести в строй лондонскую канализацию, понадобились объединенные силы короны, церкви и политических деятелей, не говоря уже о высокой квалификации представителя новой профессии, инженера-строителя. Без сомнения, читатели «Иллюстрейтед Ландон ньюс» были в восторге.

Однако самый важный визитер прибыл почти незамеченным. К маю 1864 года большая часть канализационной системы уже действовала. «Но результат можно было признать удовлетворительным не раньше, чем славный лосось, подыскивая чистую свежую воду, появился в Темзе».[25]

Когда в 1837 году Виктория взошла на трон, Темза все еще оставалась широкой, извилистой рекой, водной магистралью и местом отдыха и развлечений лондонцев, какой была с незапамятных времен, но впоследствии она «загрязнилась и потемнела, приобретя серовато-синий неестественный оттенок».[26] Приливная вода поднималась до Теддингтона и ежедневно дважды приливала и отступала. Газеты публиковали время «полной воды», наивысшей точки прилива.

В хронике «Компании перевозчиков людей и грузов по Темзе», которую вел клерк по имени Генри Хамфрюз, дана подробная картина приливов и изменений погоды.[27] Девять раз с 1841 по 1869 год случались аномально высокие приливы, на 3 фута 7 дюймов превышающие стандартную отметку «полной воды», и это означало, что низко расположенные районы, такие как Уоппинг, Ламбет, Бермондси, Баттерси и Вестминстер бывали затоплены. Зимой 1850 года вода поднялась так высоко, что залила топки котлов на газовом заводе в Уондсворте, и «вся округа погрузилась во тьму». 17 ноября 1852 года, в день похорон герцога Веллингтонского, все кругом было затоплено, так как дождь лил беспрерывно уже два месяца. Особенно высокий прилив в тот день назвали «наводнением Герцога». Неделю спустя случился еще один необыкновенно высокий прилив, и многих жителей Бермондси, района, особенно подверженного наводнениям, пришлось спасать с верхних этажей и вывозить на телегах. Вода прилива представляла собой отвратительную смесь грязи и нечистот.

В 1840 году Темза, впав в другую крайность, «усохла до размеров ручья», так что «люди могли перейти через нее», то же самое повторилось десять лет спустя. Это не было заманчивой прогулкой, несмотря на то, что можно было сэкономить на лодочной переправе или пошлине за переход через мост. Нужно было идти по концентрированному экстракту сточных вод; с каждым отливом обнажались грязевые отмели, «кишевшие ярко-красными червями… мальчишки называли их „кровяными“».[28] При «низкой воде» лодки оказывались более жизнестойкими, чем пароходы, которые, как замечает Хамфрюз без малейшего сочувствия, — «очень страдали от нехватки воды, многие из них сели на мель и в течение какого-то времени не могли двигаться».

Зимой 1840 года дважды был такой густой туман, что корабли сталкивались. В январе 1842 года случилась сильная снежная буря и мороз, а летом 1846 года прошел сильный град, побивший стекла по всему Лондону, в том числе и в Букингемском дворце, и на их замену пришлось истратить 4000 фунтов. Ураганные ветры иногда дули по два дня подряд, так что кораблям приходилось ложиться в дрейф, при этом существовала опасность сесть на мель, и много барж затонуло вместе с грузом угля и зерна. После одного урагана «река утром была покрыта бревнами, обрывками такелажа, досками, разбитыми лодками, баржами и прочим». Дважды Темза замерзала, в 1846 и в 1855 годах: не так крепко, чтобы можно было повторить на льду Зимнюю ярмарку предшествующих столетий, но достаточно, чтобы не дать лодочникам заработать себе на жизнь.

Старинный обычай вести учет лебедей и кольцевать их продолжал существовать: каждый год в августе королевские знатоки лебедей и две привилегированные «ливрейные компании», Красильщики и Виноделы, пересчитывали всех лебедей на реке и кольцевали молодые особи. В 1841 году у королевы было 232 лебедя, у Компании красильщиков 105, у Компании виноделов 100, намного меньше пятисот, которые насчитывались у них три столетия назад, когда Темза была знаменита своими огромными стаями лебедей. Но если принять во внимание загрязнение реки, удивительно, что лебеди вообще выжили. В 1842 году на причале в Дептфорде был пойман кит. Его измерили — 16 футов в длину, и взвесили — 2 тонны, и выставили в ближайшем пабе, «где за один день 2000 человек заплатили, чтобы войти и посмотреть». Еще один кит был вытащен на берег около Грейс, Эссекс, семь лет спустя, но все, что Хамфрюз счел нужным записать о нем, это его длина, 21 фут.

С 1197 года Темза находилась под юрисдикцией лондонского Сити. Когда новый лорд-мэр города каждый год приезжал в Вестминстер, чтобы принести присягу, он прибывал по реке, возглавляя величественную процессию празднично украшенных баркасов. «День принесения присяги всегда считался удачным для лодочников, поскольку — вне зависимости от того, сколько их было нанято на различные баркасы, — множество бедных лодочников в этот день находило работу». Отношения между Сити и правительством часто бывали напряженными. Результатом этих отношений стал принятый в 1857 году первый закон об охране Темзы, который передавал реку из-под юрисдикции Сити под юрисдикцию установленного законом органа, именуемого Советом по охране (впоследствии «Совет по охране Темзы»). Компания перевозчиков, сохранявшая хорошие отношения с Сити, расценивала Охранителей как «крайне злонамеренных». Одним из первых результатов этой передачи была отмена речных процессий лорд-мэра.[29] Его прекрасный баркас был продан в 1860 всего за 105 фунтов. Начиная с 1857 года, Компании перевозчиков приходилось отражать постоянные попытки Совета лишить ее традиционных привилегий. Генри Хамфрюз, не претендуя на яркие описания (и с прискорбным пристрастием к Компании), был сосредоточен на борьбе между его Компанией — интересы которой он соблюдал неукоснительно — и ненавистными Охранителями. Старый Лондонский мост с мельничными колесами между быками давно был разобран, а новые девять мостов не представляли особой опасности для речных судов, если не считать «чрезвычайного происшествия, случившегося во время процессии лорд-мэра и городского совета вверх по реке на баркасе, принадлежавшем Сити, [в сентябре 1844-го], мощного столкновения с быками Вестминстерского моста, когда лорд-мэр, шерифы и олдермены, избранные шерифы и все остальные попадали со своих мест, жезл лорд-мэра, графины, рюмки и тому подобное скатились на пол [наверное, и сам лорд-мэр со всей компанией], ужасно всех напугав».

Город разросся, и появилась новая опасность в виде пароходов, обслуживающих пригородных жителей. Пар начал заменять традиционную рабочую силу примерно с 1818 года.[30] Пароходы, у которых по бокам были колеса с лопастями, шли с постоянной скоростью 4 мили в час против прилива и 7 миль в час и более с приливом, их не останавливала опасность погубить хрупкие деревянные ялики и лодки. В 1844 году пароход налетел на лодку и потопил лодочника. Шкипер был призван виновным в убийстве по неосторожности, но приговор составил всего четыре месяца заключения. Во многих случаях халатность капитана или владельца парохода было трудно доказать в суде. Между пароходами и лодочниками происходили постоянные стычки, вплоть до уничтожения пристаней, которые использовались противником. В 1844 году сорок человек, собиравшихся посчитаться с противниками, были в конце концов остановлены отрядом полисменов, прибывших в кэбах.