Читать онлайн «Викторианский Лондон». Страница 41

После того, как в гостиной появлялся полный набор этажерок, шифоньеров и всевозможных столиков — консольных, приставных, журнальных и рабочих, а также столиков в простенке, — оставалось снабдить ее произведениями искусства, статуэтками и безделушками. Приходится только изумляться, как викторианские дамы в пышных кринолинах ухитрялись пересечь обставленную по тогдашней моде гостиную, не смахнув по пути несколько столиков вместе со всем, что на них стояло. Предметами, подвергавшимися риску, были и дагерротипы. Впервые в истории появилась возможность обзавестись семейным портретом, не заказывая его художнику или миниатюристу. В 1844 году Томас Роджерс, состоятельный совладелец трикотажной фирмы, ухаживал за Эммой Ашуэлл. Ее «миниатюра была сделана в дагерротипной мастерской Бирда» за 28 шиллингов 6 пенсов. В 1841 году Бирд открыл студию на крыше Королевского политехнического института на Аппер-Риджент-стрит.[383] Четыре года спустя дагерротип матери Роджерса обошелся ему на шесть пенсов дешевле.[384] Оба портрета, обязательно в серебряных или резных рамках, стояли на одном из многочисленных столиков в гостиной.

В те годы публика буквально помешалась на стереоскопах (устройствах, похожих на бинокль, зачастую искусно украшенных). Ненасытный коллекционер мог купить для них изображения каких-нибудь экзотических мест, вроде Альп или пирамид.[385] Стереоскопы, в свою очередь, были вытеснены cartes-de-visite, не имевшим отношения к визитным карточкам, как можно было бы подумать, хотя почти не отличавшимся от них по размеру. Cartes-de-visite, черно-белые фотографии людей или бытовых сценок, нередко предлагались в наборе, который можно было вставить в «окошки» альбома. Как, например, фотографии работниц, которые собирал Манби, чтобы проиллюстрировать свои записки о трудящихся девушках, например, служанках, которые приходили в студию «эффектные, какими они умеют быть, нередко, я уверен, в платье своей хозяйки». Их выдавало одно: безнадежно красные руки.[386] В то время как дагерротип мог стоить до двух фунтов стерлингов, cartes-de-visite обходились всего в один шиллинг и продавались во многих лондонских магазинах. Подобные изображения королевы Виктории с Альбертом и детьми раскупались миллионами. Впервые подданные могли увидеть, как выглядит их королева: невысокая плотная женщина, с восторгом взирающая на мужа и из-за этого заслуживающая не меньшего уважения.

Дама, любившая цветы, могла поставить в комнате несколько жардиньерок: стоек, на которых крепились металлические контейнеры с мелким белым песком; в них помещались композиции из свежих цветов и ниспадавших каскадом папоротников, не увядавшие несколько дней. Или же она могла украсить комнату букетами восковых цветов и чучелами экзотических птиц под стеклянными колпаками, с которых постоянно приходилось стирать пыль. Она даже могла решиться завести живую птицу: какаду или другого попугая, купленного по ее просьбе в Ист-Энде у моряка, ручавшегося, что его питомец умеет говорить. Когда такую птицу приносили домой, нередко обнаруживалось, что словарь ее последнего хозяина сплошь состоял из бранных слов. Лучше бы купили канарейку, коноплянку или снегиря. «[Жаворонку] обычно позволяют прыгать по комнате, устроив для него укромный уголок для сна».[387] Бедняжки жаворонки, крохотные слабые птички, их прыжки по комнате, не говоря уже об укромном уголке для сна, не могли понравиться служанкам. Те предпочли бы стеклянный шар с золотыми и серебряными рыбками.[388]

В нескончаемые часы досуга викторианские леди, навестив повара и повидавшись с детьми, конечно, занимались вышиванием. Бесчисленное множество ярких подушек и каминных экранов было некуда девать. Иногда они рисовали акварелью. В отсутствие других забот состоятельные дамы демонстрировали редкие таланты. Очаровательные акварели в золоченой рамке украшали будуары и гостиные. Семейные портреты маслом годились для библиотеки, кабинета мужа или столовой, иногда их массивные позолоченные рамы смотрелись лучше тех, кто был запечатлен на холсте.

Свет в лондонских домах был тусклым. Во многих еще употреблялись сальные свечи, с них надо было постоянно снимать нагар — обгоревший фитиль: отсюда запас щипцов для снятия нагара, напоминающих ножницы, но с коробочками на конце, чтобы захватывать обгоревший фитиль. В гостиных в неуклюжих лампах еще горел спермацетовый жир (жир кашалота), опять-таки распространяя запах и требуя постоянного внимания,[389] однако к концу 1860-х их сменили керосиновые лампы Аргана.[390]

«Светильный газ, несомненно, один из самых дешевых источников света, [но] экономия от него не так велика, как поначалу казалось; поскольку пламя невозможно перенести в ту… часть комнаты, которую следует осветить, источник света должен быть гораздо ярче, чем при использовании переносной лампы».[391] Но, если подумать, такое освещение должно было придать помещению более привлекательный вид, чем тогда, когда в темной комнате мерцали пятна света от масляных ламп. До изобретения газокалильной сетки в 1880-х годах газ не считался практичным средством домашнего освещения. В любом случае, «газовое освещение не следует применять в частных домах: газ пахнет, коптит и нагревает комнату». Так заявила в 1842 году издательница «Журнала по домоводству», на что читатель остроумно ответил, что газ лучше употреблять зимой, когда немного лишнего тепла не повредит; если он коптит, значит плохо отрегулирован; если пахнет, значит где-то есть утечка; и, наконец, последний удар: «почти все мои знакомые медики употребляют газ в своих домах». Двумя годами позже Майкл Фарадей, экспериментируя с газовым освещением «Атенеума», улучшил конструкцию ламп, установив в них вентиляционную трубку.[392] (Неужели выдающийся ученый, которому к тому времени стукнуло 53 года, в назидание своим одноклубникам взобрался под потолок библиотеки?)

Но миссис Битон все еще сомневалась. Последний абзац ее статьи «Доктор» указывает на «необходимость хорошей вентиляции в комнатах, освещаемых газом». Оставим последнее слово за учебником Тегетмейера:

Утечка газа из дырявой трубки или незакрытой горелки иногда приводит к опасным взрывам. Причиной этих несчастных случаев почти всегда бывает глупость некоторых людей, которые берут зажженную свечу, пытаясь обнаружить место утечки газа; при этом газ, смешавшись с воздухом, образует взрывчатую смесь, немедленно воспламеняется и сгорает со страшным взрывом. При наличии сильного запаха, указывающего на значительную утечку газа, следует немедленно закрыть кран счетчика и срочно распахнуть все окна и двери, чтобы позволить газу выйти. Не пытайтесь обнаружить место утечки, не зажигайте свет и срочно вызовите газовщика.[393]

Мы так привыкли к черным металлическим оградам и балконным решеткам викторианских домов, что зеленая ограда Апсли-хауса, дома герцога Веллингтона на Пиккадилли, приводит нас в недоумение, но она абсолютно «правильная». Викторианцы рассуждали так: если бы греки и римляне поставили ограду, они бы сделали ее из бронзы; бронза покрывается патиной и становится голубовато-зеленой, поэтому классические ограды и балконы должны, по меньшей мере, выглядеть так, будто сделаны из бронзы. Разрабатывая декор здания Парламента, Пьюджин возродил готический стиль, но готам также пришлось бы оглядываться на греков и римлян, вот почему для оконных переплетов логично было выбрать бронзу. Такой ход мыслей может показаться довольно отвлеченным, но результат оказался на удивление практичным: бронза превосходный материал для оконных переплетов, она не ржавеет и не деформируется.[394]

Из окон с тяжелыми шторами можно было любоваться садом. И вновь мы не испытываем недостатка в советах. Прежде чем сажать что-либо, надо знать, насколько плодородна почва. «Основным растительным удобрением, получаемым в пригородных садах, является перегной из собранных осенью листьев».[395] Слишком поздно? Тогда обратите внимание на органические удобрения.

Самым ценным органическим удобрением являются человеческие фекалии, за ними следует навоз, богатый аммиаком и азотом… в каждом загородном доме следует устроить приспособление для сбора жидких фекалий в две смежные емкости с последующим разведением их водой. Там, где нельзя собрать мочу, лучшим ее заменителем будут экскременты и вода… во многих загородных домах теряется масса удобрений, которых хватило бы на то, чтобы вырастить овощи для всей семьи… наряду с нечистотами ценнейшим удобрением являются кости.

И это называется викторианским ханжеством! Это не пустые призывы к повторной переработке отходов, но трезвый совет уважаемого всеми садовода Дж. Лаудона.[396] Остается неясным, когда садоводы перестали собирать мочу для сада, но торопливое посещение компостной кучи в благопристойных сумерках практикуется до сих пор. Все это возвращает нас к мысли о преимуществах земляного клозета перед водяным.