Читать онлайн «Сказания о русских витязях». Страница 44

Последовавшие за сим ласкательства ее и слезы в такое колебание привели мой дух, что я склонился бы тогда предать и Левсила, и самого себя Карачуну, лишь бы только освободить ее от уз и темницы, не токмо похитить меч у моего приятеля. Возвращая ей за ее ласки тьмою равномерных ласканий и бесчисленными коленопреклонениями, обещал ей с клятвою исполнить ее повеление. Вследствие чего, простившись с нею, и поехал от нее к Левсилову замку, поблизости коего упражнялись в ловитве наши охотники.

Я их нашел всех собравшихся уже в одно место и между ними Левсила, заботящегося о моем отсутствии и приказывающего искать меня. Прибытие мое весьма его обрадовало; он спрашивал меня о причине отдаления моего от них, а я, желая скрыть от него настоящее приключение, принужден был ему лгать, что будто, гонясь за зверем, заплутался и насилу мог найти прежний путь. Левсил, почитая меня искренним своим другом, нимало не вздумал подозревать меня во лжи и поверил всем моим словам охотно. После чего поехали мы в замок, ибо начало уже смеркаться. А я между тем, спеша начать порученное мне от Гориады дело, раскрыл в моем кармане волшебную коробочку, и как только сие учинил, то и начал воздух колебаться и мало-помалу восставать вихрь. Вскоре показалися темные облака, которые, совокупляясь между собою, покрыли над нами небо и, будучи понуждаемы ветром, начали спираться друг с другом и напоследок произвели такой сильный гром, молнию, дождь и град, каковых ни я, ни Левсил отроду не видывали. Сие принудило нас убираться поскорее в замок.

Следуя Гориадину учению, принял я на себя вид боящегося человека и движениями моими и словами старался уверить моего приятеля и Преврату, его жену, что я весьма сей бури устрашаюсь. Они старалися мне доказать, что она ничего страшного в себе не имеет, и что сие естественно и не должно так устрашать разумного человека. Я и сам это ведал, но, желая умысел мой произвести в действо, не давался им на уговор и час от часу притворялся боязливейшим. Представляя таким образом робеющего лицо, весьма мало ел во время ужина, вскакивая и содрогаясь при всяком ударе грома. По окончании стола простился я с ним гораздо ранее обыкновенного, поставляя причиною робость мою, для уменьшения которой, говорил я им, хотел зарыться в мою постелю. Они охотно склонились на мое желание и, простившись со мною, пошли в свою спальню, а я побежал в мою. Без всякого притворства провел я без сна большую часть ночи: образ моей прелестницы поминутно упражнял мои мысли; все ее слова и взгляды представлялися моему воображению; наипаче обещания ее услаждали мое честолюбие: я воображал себе, что будто уже сижу на Лакедемонском престоле и повелеваю спартанскими народами. Но высокомерию моему не довольно и сего было: я предприял учиниться обладателем всей Греции и напоследок хотел окончить власть гордых персов. По недолгом наслаждении себя сими мнимыми победами вздумал я показать силу моего оружия индийцам. Подвергнув их моему игу, предприял я увеличить державу мою покорением Африки. Но может ли удовольствовать великий дух столь мелкое пространство земель! Я видел не повинующихся еще моему скипетру целую Европу и бесчисленные острова океана. Чего ради вознамерился я и их всех подвергнуть моему оружию и учиниться единодержавным обладателем всей подсолнечной. Так заблуждаясь моими помышлениями, радовался я несказанно, воображая себе, как я стану величаться, когда все части света будут предстоять моему престолу, и с каким трепетом станут внимать все мои слова. При сем общем повиновении всей земли одни только планеты не признавали моей власти, но я бы и их, конечно, уже покорил себе, когда б немилосердый Кикимора, божество сна и ночи, не исторг у меня скипетра и не оковал тягостными своими оковами обладателя вселенной, или, лучше сказать: сон пресек глупые мои размышления.

На другой день, по пробуждении моем, одевшись, пошел я к Левсилу, который находился уже в зале, разговаривал со своею женою о чрезмерности бури, коя час от часу умножалась. Хотя он и был искусен в угадывании причин, однако ж не мог постигнуть моей тайны, готовившей ему погибель. А я, приняв на себя вид устрашенного и обеспокоенного человека, объявил им, что будто не спал всю ночь, в повсеминутном находясь страхе от молнии. Старался им выразить, как можно наилучше, боязни мои и трепетания и напоследок довел их до того, что они сами начали изыскивать средство к безопасности моей от бури и наконец, не сыскав довольного к ободрению мнимой моей робости, согласились, по просьбе моей, дозволить мне ночевать в их спальне. В благосклонности сей наипаче утвердили их мои благодарности, которые, однако ж, не из того проистекали источника, из коего мнили их они. Весь остаток того дня препроводил я с ними, притворялся непрестанно нужающимся и прося их о сдержании своего обещания.

Наконец настал вечер, и по окончании ужина пошли мы все трое в Левсилову спальню, куда приказали перенесть мою постелю. Искренняя приязнь и собеседование моего друга чрезмерно терзали мою совесть; я покушался несколько раз, повергнувшись к нему в ноги, открыть ему мои умысел и отказаться совсем от моей прелестницы; но воображение о красоте ее и о спартанском престоле, совокуплялся с глупою надеждою завоевать все части света, утушали в ту ж минуту мои угрызения и утверждали меня паки в беззаконном моем предприятии. Недолго я ожидал его исполнения: приятель мой вскоре заснул со своею женою, а я, пользуясь их успокоением и темнотою ночи, похитил роковое препоясание его и меч и ушел из спальни, определяя в тот же час ехать к Гориаде, дабы удобнее от всех скрыть мое похищение.

В самом деле, нимало я и не медлил: того ж часа пошед в конюшню и оседлав моего коня, поехал я из замка, не будучи никем усмотрен, ибо сон и сильная буря, объявшие замок, скрывали мой отъезд от взоров каждого. Выехав из замка, поскакал я во всю конскую прыть для освобождения от уз моей прелестницы и для восшествия моего на спартанский престол. Во время продолжения сего пути размышлял я, радуясь наперед, сколько удивлю Аевсила и Преврату, когда явлюсь им в порфире и венце, ибо я принял тогда намерение наперед воцариться, а потом уже показаться моим приятелям. Сими и подобными услаждаясь мыслями, к чему также способствовала и темнота, сбился я с дороги, ведшей меня к пещере, и принужден был проездить целую ночь, хотя напоследок и закрыл волшебную коробочку, дабы утишилась буря и воздух принял прежний свет, но со всем тем не мог сыскать горы, в коей находилась Гориада, прежде солнечного восхода.

Наконец, при помощи солнечных лучей, нашел ее, но какое было мое удивление, когда я вместо отверстия, ведшего во внутренность горы, нашел только не весьма широкую расщелину, в которой увидел картину в человеческий рост, на коей был изображен деревянный истукан, точно похожий на меня, с ослиными ушами, в дурацкой шапке и с детскою побрякушкою в руках. Я остолбенел при сем виде и устремил удивленные мои глаза на картину, на коей изображенное мое подобие окружено было малыми ребятами, представлявшими разные пороки, и точно те, которые показал я в себе при измене моему приятелю. Они все представлены были указывающими и ругающимися моему изображению, над которым начертаны были следующие слова:

— На подножии коей, — продолжал, воздыхая и стыдясь, Рус, — написаны были красными буквами следующие строки, соответствующие на верхние стихи:

— По сему двойственному изображению, — говорил варяг, — нетрудно мне было узнать самого себя, и то, что я был обманут и одурачен, и что это был Карачун, враг моего приятеля, который сыграл со мною сию шутку. Досада, стыд и угрызение совести привели меня в бешенство; ярость моя, понуждавшая меня к отмщению моего позора, возбудила меня первее всего пожертвовать моему гневу предметом моего посрамления. Я выхватил меч, чтоб изрубить в куски сию проклятую картину, как в самое то мгновение изображенные на ней ребяты поднялись на воздух и, смеясь изо всей силы, ухали мне и кричали: «Э, брат, взял! Э! Э! А! О! У!»

А болван, представивший мое лицо, в то же самое время повалился с картины на меня и чуть было не сшиб меня с ног; между тем, пока удивление мое и ужас держали меня, как окамененна, он вскочил и погнал меня взашей своею побрякушкою, приговаривая притом:

— Не прельщай Гориады! Не воюй на планеты! Не побеждай света!

Сей одушевленный урод прибил бы меня до смерти, ежели бы не было при мне волшебного меча, коего помощь употребил я к своей обороне и тем принудил исчезнуть сие мое привидение. Сии насмешничества утвердили наиболее мои подозрения, что я обманут Карачуном под видом Гориады и что послужил ему орудием для погубления моего друга. Горесть и стыд, объявшие мое сердце, склонили бы, может быть, меня тогда покуситься на жизнь мою, ежели б опасность, в каковой я чаял тогда быть моего приятеля, не понудила меня поспешить ему на помощь. Сыскав моего коня, поскакал я к Левсилову замку изо всей силы и приехал к оному весьма скоро, но уже прибытие мое было бесполезно.