Читать онлайн «История Спарты (период архаики и классики)». Страница 39

Спартанцы, по-видимому, везде действовали по одному и тому же сценарию, применяя методы, о которых мы знаем из материалов, относящихся к Афинам и Самосу. Модель была, вероятно, следующей: обиженная аристократическая партия, находясь в самом городе или в изгнании, призывала спартанскую армию. Чувство корпоративной солидарности, характерное для членов правящего сословия, подкреплялось, как правило, общими дорийскими корнями. Формой взаимодействия греческой знати в масштабах всей Греции были т. н. ксенические связи. Именно ксены были посредниками между Спартой и ищущими ее содействия дорийскими аристократами. Освобожденный от власти тиранов полис, естественно, вступал в Пелопоннесскую лигу.

Спарта целенаправленно прокламировала себя как тираноборца и внушала подобное идеологическое клише всем грекам. Но изгонять тиранов из действительно крупных государств, таких как Афины, Коринф или Самос, было делом нелегким, и обычно спартанцы не проявляли ни особого усердия, ни особого желания долго и с затратой больших усилий заниматься этой проблемой. При первых же серьезных трудностях спартанские военачальники отступали. Так было на Самосе в 524 г., в Афинах - в 511 г., в Фессалии - в 476 г. Попытка изгнать Поликрата с Самоса в 524 г. была полной и к тому же дорогостоящей неудачей[007_131]. Относительно Амбракии и Коринфа существуют источники, которые опровергают список Плутарха. Что касается Фокиды, Фасоса и Милета, также перечисленных в списке, то сведения Плутарха о падении там тираний - единственные, которые у нас есть. Немногим больше известно о Наксосе.

Как мы показали выше, с уверенностью можно говорить об успехе Спарты в деле изгнания тиранов только из Сикиона и Афин.

Становление Пелопоннесской лиги и тираноборство Спарты - явления, хронологически совпадающие и занимающие примерно три - четыре десятилетия вокруг 550 г. Согласно преданию, единственным крупным политиком в Спарте этого периода был эфор Хилон. Существует стойкая традиция, связывающая новую тираноборческую политику Спарты с именем Хилона, традиционная дата эфората которого 556/5 (Diog. L. I, 68).

Но Хилон определенно имел отношение только к изгнанию Эсхина из Сикиона в 50-е гг. VI в. Ни в 524 г., когда предпринимался поход против Самоса, а попутно, может быть, и против Наксоса, ни тем более в 510 г., когда был изгнан Гиппий из Афин (Her. V, 64-65; Arist. Ath. pol. 19, 5), Хилон уже действовать не мог. Так что нет никакой уверенности в том, что Эсхин был только первым в длинном ряду тиранов, изгнанных непосредственно Хилоном, как думает, например, Дж. Хаксли[007_132]. Возможно, Эсхин был единственным тираном сравнительно большого города, действительно изгнанным Хилоном. Славу же тираноборцев спартанцы заслужили, в основном изгоняя тиранов из мелких общин, с которыми они могли справиться, не прилагая к тому особых усилий. При этом заслуга Хилона скорее лежит в другой плоскости. Он, по-видимому, не только сам участвовал в изгнании тиранов, но и был идеологом нового направления в спартанской политике, цель которого заключалась в усилении влияния Спарты в Греции, в том числе и посредством уничтожения тиранических режимов. Постепенно стал формироваться привлекательный для потенциальных членов Пелопоннесского союза образ Спарты как законной наследницы славы ахейских предков и защитницы дорийской аристократии "на местах" от тирании. Массированная пропаганда, очевидно, иногда подменяла собою реальные действия Спарты по изгнанию тиранов. Во всяком случае, Хилону удалось на века закрепить за спартанцами имидж принципиальных тираноборцев.

Вопрос о роли Персии в последний период Пелопоннесской войны представляется нам очень важным. Но для лучшего понимания внутренних механизмов спартано-персидского альянса необходимо вкратце изложить всю ту цепь военно-политических и дипломатических отношений, которые существовали между Персией и Спартой до 413 г. Что касается источников по этому вопросу, то тут самым ценным и полным нужно признать труд Геродота по истории Греко-персидских войн. Живому интересу Геродота к истории Востока мы обязаны многими сохранившимися сведениями о ранних контактах Персии и Греции. У Геродота имеется целый комплекс новелл, охватывающих отношения лидийских и персидских царей с греческим миром и, в частности, со Спартой. Для периода после Греко-персидских войн и до 413 г. основным нашим источником является Фукидид.

Последний этап Пелопоннесской войны обычно именуют Ионийской войной, и это вполне правомерно, ибо главным театром военных действий с 413 по 404 г. стало побережье Малой Азии. Здесь в конечном итоге решилась и судьба всей Пелопоннесской войны. Спартанская коалиция с 413 по 411 г. претерпела существенные изменения. В ее состав вошли многие бывшие союзники и данники Афин, отпавшие от них сразу же после сицилийской катастрофы.

После распада Афинской архэ вторым по своим катастрофическим последствиям для Афин стало появление на сцене нового партнера Спарты - Персии. Персидская держава до той поры активно не вмешивалась в общегреческую войну. Теперь же Персия решила, что наступил самый удобный момент для заключения союза с будущей державой-победительницей, и на роль таковой она выбрала (правда, с известными колебаниями) Спарту. Только союз со Спартой мог вернуть ей греческие города Малой Азии и обезопасить ее западные границы. С данного момента начинаются дипломатические переговоры Персии и Спарты, которые через два года, в 411 г., привели к заключению серии спартано-персидских договоров, в результате которых Спарта получила необходимые средства для ведения войны.

Судя по данным античной традиции, архаическая Спарта была открыта для торговых и культурных контактов с Египтом и странами Востока. К середине VI в. она выходит уже на уровень государственных отношений с этими странами. Так, согласно Геродоту (I, 69), между 550 и 546 г. Спарта заключила союз с лидийским царем Крезом. Не приходится сомневаться в достоверности этого сообщения Геродота. Его рассказ, выдержанный в обычном для Геродота новеллистическом стиле, перемежается выражениями, явно заимствованными из документальной прозы. Например, фраза из речи Креза: "...Желаю быть вашим другом и союзником без коварства и обмана" (I, 69) прямо взята из эпиграфических документов того времени. Да и сама процедура заключения союза, когда Крез послал подарки, а спартанцы их приняли, является обычной для договорного процесса VI в.[008_133]

Для Креза договор со Спартой был одним из ряда аналогичных договоров, которые он заключил с дружественными государствами, желая организовать антиперсидскую коалицию (Her. I, 77). Выбор царя пал на Спарту не случайно: он хорошо был осведомлен о военной мощи возглавляемого Спартой Пелопоннесского союза и надеялся обрести там неисчерпаемый рынок высокопрофессиональных наемников[008_134]. В этом достаточно деликатном деле он вполне мог рассчитывать на посредничество Дельф, с которыми у него были самые теплые отношения (Her. I, 54)[008_135]. Союз был заключен, и тем самым Спартой был сделан первый шаг в азиатскую политику.

Понятно, зачем Крезу нужен был данный союз, но чем руководствовалась Спарта при его заключении? Возможно, Спарта заключила этот договор, вообще ничего не зная о персидской угрозе или плохо себе представляя степень могущества Персии[008_136]. Греки того времени считали Лидию самой могущественной и богатой державой в мире, и союз с ней, очевидно, казался Спарте очень выгодным в экономическом плане и совершенно необременительным - в политическом. Действительно, Лидия кроме всего прочего была богата драгоценными металлами и экспортировала их во многие греческие города, в том числе и в Спарту (Her. I, 69).

Слишком малый объем информации не дает нам возможности однозначно ответить на вопрос о том, какие цели ставила перед собою Спарта, заключая союз с Лидией. Но сам факт заключения подобного союза - явное свидетельство заинтересованности Спарты в расширении своих международных контактов. Правда, несмотря на просьбы Креза, помощь ему так и не была послана. Однако, судя по свидетельству Геродота, Спарта не была виновата в происшедшем: о лидийской катастрофе стало известно в тот момент, когда спартанский флот готов был уже отплыть в Азию (I, 83).

В 546 г. в Спарту прибыли послы от греческих городов Малой Азии с просьбой оказать им военную помощь в борьбе с персидским царем Киром (Her. I, 141; 152). К Спарте малоазийские греки отчасти обратились потому, что знали о существовании между Спартой и Лидией союзнических отношений, скрепленных официальным договором. Будучи подданными Лидии, они справедливо считали, что данный договор распространяется и на них. Во главе посольства стоял фокеец Пиферм, и это, по-видимому, не случайно. Архаическая Спарта, скорее всего, имела постоянные торговые сношения как с Фокеей, так и с другими крупными торговыми центрами Малой Азии[008_137].