Читать онлайн «Пир мудрецов». Страница 7

Поэтому не вижу я различия

Меж кулинаром и поэтом: главное -

Смекалка - там и тут.

14. [О том, что] Архилох, поэт с Пароса, упрекает Перикла за то, что он, как миконец, врывается на пиры незваным. {58} Ведь жители острова Микон заслужили своей скаредностью и корыстолюбием дурную славу - видимо, потому, что живут на скудном острове в крайней бедности. (8) Так, например, Кратин называет скупого Исхомаха миконцем [Kock.I.109]:

{58 ...Архилох... упрекает... за то, что он, как миконец, врывается на пиры незваным. — Букв, «на миконский манер». Архилох — самый ранний дошедший до нас источник сведений о скверной репутации жителей Миконоса — небольшого острова из группы Кикладских островов в Эгейском море. Само выражение «на миконский манер» показывает, что репутация миконцев как людей невежливых была во времена Архилоха (VII в. до н.э.) уже сложившейся — если, конечно, Афиней, приводя эти фрагменты, не исказил архилоховского контекста. В словаре Суды зафиксировано выражение «миконский сосед», т. е. мелочный и скаредный человек («Суда»: Μυκώνιος γείτων). см.: Iambi et elegi Graeci // Ed. M. West. Vol. 1, fr. 124. Oxford, 1978.}

Миконца Исхомаха сын,

Ну как ты мог бы щедрым быть?

[О том, что] добрый человек пришел пировать к добрым людям: у друзей ведь всё общее. {59}

{59 ...у друзей... всё общее. — Пословица, автором которой античная традиция считает Пифагора (Диоген Лаэртский. VIII. 10-11 со ссылкой на Тимея Локрского, пифагорейца и главного героя платоновского диалога «Тимей»). Действительно, тот замкнутый религиозный союз, каким была пифагорейская школа, строился, насколько нам известно, на принципе общности имущества. Эту поговорку использует Платон («Федр». 279с); ср. также : Аристотель. «Никомахова этика». 1159 b 31.}

Архилох же говорит:

...жадно упиваясь неразбавленным вином

И своей не внесши доли...

И никто тебя, как друга, к нам на пир не приглашал.

[b] Но желудок твой в бесстыдство вверг тебе и ум и дух.

У комического поэта Эвбула где-то говорится [Kock.II.206]:

У нас на пире двое приглашенных есть

Неодолимых: Филоктет и Филоктет:

Он хоть один, но стоит двух, по-моему,

И здоровенных, даже трех, не менее.

Однажды, говорят, приятель звал его

На пир, сказав прийти, когда от стрелки тень

Длиною будет в двадцать стоп на гномоне. {60}

{60 Гномон — гномоном (от греч. γι-γνω-σκω — «узнавать», «распознавать») назывались солнечные часы, изобретение которых античная традиция иногда приписывает философам Анаксимандру или Анаксимену (VI в. до н.э.) — см.: Диоген Лаэртский. II. 1, 3; Плиний. II. 187. Вместе с тем, по мнению Геродота, гномон и деление светового дня на 12 частей греки усвоили у вавилонян (II. 109). «Стрелка» гномона представляла собой штырек, стоявший строго отвесно на ровной или сферической поверхности, мраморной или медной. Время определяли сначала по длине тени от стрелки, а потом — по ее направлению. См.: Витрувий. I. 6.6; IX. 7.2. В целом см.: PWRE. Bd. VIII, Horologium.}

[c] А он с утра измерил, и была она

На с лишком две стопы длинней назначенной.

Явившись на рассвете, извинялся он:

Мол, опоздал, дела держали срочные.

Ведь кто на званый пир привык опаздывать,

Тот и в бою оставит пост назначенный, -

говорится у комика Амфида [Kock.II.248]. Хрисипп же утверждает:

[d] Бокалом даровым не вздумай брезговать.

А также:

Выпивки не упускай даровой, но всегда домогайся.

Антифан говорит [Kock.II. 117]:

Да это жизнь богов, когда позволено

Нам поживиться, о цене не думая.

И в другом месте:

И это жизнь блаженная! Приходится

Мне новый способ каждый раз придумывать,

Чтоб челюстям задать работу!

Всё это я захватил на пир из дома, заранее позаботившись, чтобы и я пировал, внеся свою долю.

[e] Ведь мы, аэды, только лишь бездымные

Приносим жертвы. {61}

{61 ...только лишь бездымные / Приносим жертвы. — т. е. живем за чужой счет (примеч. переводчика).}

[О том,] что древним не было незнакомо принятие пищи в одиночку {62} (μονοφαγει̃ν). Например, у Антифана говорится [Kock.II. 128]:

{62 ...не было незнакомо принятие пищи в одиночку... — Обычай принимать пищу в одиночестве у греков действительно существовал, но связан он с традицией одного только греческого острова — Эгины, где жители после принесения жертв Посейдону в течение 16 дней пировали дома в полном одиночестве и молчании, не допуская к себе даже рабов. Участников такого пиршества и называли монофагами. Этиологию этого обычая Плутарх объясняет так: «Многие из эгинцев, пошедших войной на Трою, погибли в сражениях, а еще больше — в морских бурях. Родственники немногих спасшихся, видя остальных граждан в скорби и печали, решили, что не подобает открыто поздравлять своих близких с возвращением и приносить богам благодарственные жерт-вы.И вот, таясь, каждый в своем доме принимали они спасенных и устраивали праздничное угощение, за которым сами прислуживали отцам, родичам, братьям и домочадцам, а никого чужого не пускали» («Греческие вопросы, 44 — Кто такие «монофаги» на Эгине?»).

Возможно, для всех остальных греков, кроме эгинцев, «монофагия» была лишь дикостью и поводом для насмешек — не случайно слово «монофаг» (от μόνος — «один» и φαγεΐν — «есть») звучит у Амипсия (Коек. 1.677) как ругательство, сочетаясь с распространенным выражением «к воронам» (ср. рус. «к чертям»).}

Ты ешь один? одним уж этим мне вредишь!

Также у Амипсия [Kock.I.677]:

Проваливай κ воронам, взломщик-монофаг!

Об образе жизни гомеровских героев

15. Гомер видел, что скромность есть добродетель, {63} более всех прочих подобающая юношам, и что она, подобно устроителю хора, гармонично сочетает между собою все хорошие качества. Он хотел привить ее [f] людям с ранних лет на всю жизнь, чтобы они тратили свой досуг и рвение на добрые дела и были щедры и готовы оказать друг другу услугу. Поэтому он всем своим героям приписал умеренность и довольство малым.

{63 Гомер видел, что скромность есть добродетель... — Как сказал Платон: «Гомер воспитал Грецию» («Государство». X. 606е; ср.: «Протагор». 339а). Привычка черпать в гомеровских поэмах уроки практической морали стала складываться, вероятнее всего, уже тогда, когда греки слушали эпических певцов — сначала сочинителей-аэдов, позже исполнителей-рапсодов. Поведение героев, их нравственные принципы служили образцом и объектом подражания. Скорее всего, именно такое безмятежное и некритическое отношение к Гомеру вызвало взрыв критики в VI в. до н.э.: Ксенофан Колофонский нападал на гомеровских богов, страдающих всеми человеческими слабостями (DK. 21. В 10-12, 14-16), Гераклит развенчивал авторитет Гомера как философа (DK. 22. А 22, В 40, 42, 56,57, 106), а Пифагор даже якобы видел, как наказывают Гомера в царстве мертвых за лживые измышления о богах (Иероним Родосский, fr. 42 Wehrli). К концу VI в. у Гомера появился защитник — это был Феаген Регийский. Судя по сохранившимся сведениям, он первым использовал (если не изобрел) метод аллегорического толкования текста. Так, он считал, что битва богов (Ил. XXI-XXII) — это иносказательное описание борьбы физических элементов и т.п. (DK. 8.2, 3).

В V в. до н.э. к Гомеру подходят рационалистически: и Геродот, и Фукидид, и даже поэт Пиндар смотрят на гомеровские тексты с позиции здравого смысла, устанавливая, сколько в них правды, а сколько вымысла (см. об этом: The Iliad: A Commentary / Ed. G.S. Kirk. Cambridge, 1996. Vol. 6. P. 27 — 28, а также: Гринцер ПЛ.., Гринцер Н.Н. Становление литературной теории в Древней Греции и Индии. М., 2001).

Софисты искали в гомеровских текстах подтекст, утверждая, что Гомер (а также Гесиод и Симонид) скрывали подлинную мудрость под покровом поэзии (см.: Платон. «Протагор». 316d-e; «Теэтет». 180с-е). Поиски скрытого в поэтических текстах смысла были не чем иным, как аллегорезой. Вместе с тем софисты прибегали к гомеровским сюжетам и образам как таковым, чтобы с их помощью выразить или подкрепить свои собственные этические тезисы. Так, например, показателен спор о сравнительных достоинствах Ахилла и Одиссея, который ведет софист Гиппий с Сократом в диалоге Платона «Гиппий Меньший» (363b). Для самого Сократа, насколько мы можем судить по Ксенофонту и Платону, Гомер тоже служил источником моральных примеров и образцов. Таким образом, в IV в. до н.э. Гомер продолжал быть для греков учителем жизни, чему в конце концов и воспротивился Платон в X книге «Государства».

Аристотель написал целое сочинение под названием «Гомеровские проблемы» (fr. 142-179 Rose), где не только обобщил весь предшествующий опыт толкования и критики гомеровских поэм, но и объяснил, что абсолютных моральных оценок поведения гомеровских героев быть не может, что нужно непременно учитывать, как бы мы сейчас сказали, историко-культурный контекст (fr. 166 Rose).

В послеаристотелевское время сосуществуют два метода интерпретации Гомера. С одной стороны, остается актуальной аллегореза — это излюбленный метод философов-стоиков; до нас дошло два образца сочинений такого рода — «Гомеровские проблемы» Гераклита и «О жизни и поэзии Гомера» Плутарха (?) (I в. н.э.). С другой стороны, в сочинении Плутарха «О том, как следует слушать поэтов» мы видим уже знакомый нам метод морально-этического толкования гомеровских поэм. Его и предпочитает Афиней. Более подробно о традиции толкования Гомера см.: Richardson N. Homer and his ancient critics // The Iliad: A Commentary. Vol. 6. P. 25 sq.}