Читать онлайн «Любовная лирика классических поэтов Востока». Страница 4

Жестокий век, время монгольского нашествия — XIII столетие. Оно наложило свой отпечаток на творчество великого уроженца южноиранского города Шираза, лирика и мудреца Саади (1210–1292). Его книги «Бустан» (Сад плодов) и «Гулистан» (Сад роз) содержат итог долгой и нелегкой жизни, свод высокой гуманистической мудрости. Поэт, не отворачиваясь от трагической и кровавой правды своего века, видел смысл человеческой жизни в деятельной любви, в постоянном стремлении каждого смертного к доброте и правдивости, к живому нравственному идеалу. Образ любимой, воплотившей этот идеал и отраженной в «зерцале сердца», запечатлен в газелях и четверостишиях Саади. Поэт не только верен своему чувству, углубленно постигает его сложность и тонкость. Но он еще и безоглядно и вольнодумно отважен, утверждая свою любовь:

Амир Хосров Дехлеви (1253–1325), долгие годы живший в индийском городе Дели (Дехлеви в переводе и означает «делийский»), создавал свои стихи и поэмы главным образом на персидском языке. Вместе с тем он по праву считается одним из мастеров средневековой литературы Индии, писавшим также на наречии, из которого позднее выросли языки современного Индостана — хинди и урду. Он создал множество произведений: пять книг лирики, свой цикл поэм «Хамсе», сборники народных песен, поговорок и загадок, исторические и литературоведческие сочинения. Многие из его стихов о любви стали народными песнями, неотъемлемой частью индостанского лирического фольклора. Нельзя здесь не привести высказывание Джавахарлала Неру, который в своей книге «Открытие Индии» пишет о любовной лирике Амира Хосрова Дехлеви: «Я не знаю другого такого примера, чтобы песни, написанные шестьсот лет назад, сохранили до сих пор популярность и любовь народа и исполнялись без всякого изменения текста».

Вершина персидской классической лирики — творчество Хафиза (1325–1389). Поэт не прославился как автор эпических од и нравоучительных притч; основное в его не столь уж обширном наследии — несколько сотен газелей, небольших стихотворений, по сути дела, на одну-единственную тему.

Но имя его вошло в легенды — вот уже седьмое столетие на Востоке хафизом называют каждого истинного поэта.

Шамседдин Мухаммед Хафиз родился там же, где и Саади, — в Ширазе. Почти всю жизнь он прожил в родном городе, не слишком жалуемый местными правителями и исламскими иерархами. Когда Хафиз скончался, ширазское духовенство не разрешило хоронить его на мусульманском кладбище, как нечестивого вольнодумца, человека, склонного к ереси и богохульству.

Что же было такого в его поэзии, с чем не могли примириться «хозяева жизни»? Что было единственным предметом поэтической страсти Хафиза, главной темой и подлинным смыслом его стихов? Говоря предельно кратко, любовь и свобода. Свобода человеческого духа, проявляющая себя в бескорыстной и всепоглощающей любви.

Любовь в стихах Хафиза не мистическая, а осязаемо реальная, чувственно-яркая. И хотя поэт иной раз платил дань суфийской традиции с ее многозначной символикой и верой в небесные озарения, любовь в его стихах озаряется светом самой жизни — земной, а не потусторонней, жизни нынешней, а не ожидаемой в некоем ином, сверхъестественном бытии. Хафиз не рассчитывает на встречу с любимой в загробном царстве, в обстановке вечного блаженства или на каком-либо этапе воображаемого «переселения душ». Нет, любовь согласно Хафизу, — это и есть сама бренная, временная, единственная данная человеку жизнь, ее исток, смысл и предел, ее высшее, самое радостное и полное, одухотворенное и неповторимое проявление. Как и жизнь, любовь обладает абсолютной ценностью и незаменимостью, она и причина, и цель самой себя. Именно это и утверждает Хафиз всей силой и искренностью своих стихов, их обаянием и стройностью, взволнованностью и нежностью, гармонией и правдой.

Хафиз сумел с поразительной чуткостью уловить и передать естественность и новизну любви всеми средствами отточенного, чеканного стиха. Встречу любящих, радость обладания, печаль и горечь разлуки, муку неразделенного чувства он возвел на уровень важнейших событий, совершающихся в мире. Лирический герой газелей Хафиза широко и смело мыслит, глубоко и страстно воспринимает жизнь. Ему изначально присущи внутренняя цельность, порывистая сердечность, острота и многогранность переживаний.

Любовь, по Хафизу, — это вызов всему дурному и лживому в мире, всем «темным царствам», которые сами себя пытаются подать как некий эталон счастливого и нравственного миропорядка, как идеал добра и покоя. В любви Хафиз видит прибежище и защиту от всевластия религиозных фанатиков и святош, ненавидящих и принижающих естественные человеческие привязанности, земные ценности и радости. Влюбленный у Хафиза неизменно отстаивает верность своему чувству вопреки господствующей жестко нормативной морали с ее нетерпимостью и жаждой контролировать чужие сердца, умы и поступки, держать под надзором всякую живую и вольную мысль, любое свободное и искреннее чувство. Любовь, воспетая Хафизом, — это приговор силам нравственного зла, лицемерию и произволу, ханжеству и бездушию, унылому аскетизму и самодовольному благоразумию — словом, всему тому, что калечит и уродует души любящих и души любимых.

Есть в нашем отношении к Хафизу нечто большее, чем, скажем, интерес к обстоятельствам его жизни (небогатой событиями) или к поэтической технике газели (весьма изощренной). Хафиз привлекает нас жизненной правдой и обаянием всего высказанного в стихах. В нравственно-психологическом обиходе современного человека совсем не лишними оказываются и бескорыстная самоотдача, и всепроникающая нежность, и сердечная открытость, и отвращение к фальши и ханжеству, столь откровенно и сильно выраженные Хафизом. Неизменно привлекателен образ хафизовского вольнолюбца-ринда[9] — лирического героя, от имени которого развертывается монолог во многих газелях. Ринд — не столько «гуляка праздный», коротающий ночи в тайных кабачках — харабатах[10], сколько самозабвенный поклонник и защитник красоты, хорошо знающий, какой возвышенной и очищающей силой наделена подлинная любовь. Ринд умеет быть насмешливым и язвительным, он проницателен и зорок, он с отвращением встречает любую низменную и злую гримасу повседневного бытия, и одновременно он уязвим и беспомощен перед ошеломляющей властью красоты и любви.

Нам дорога человечность персидского лирика, жившего в жестокую и безжалостную эпоху; нам понятна его вера в то, что никогда не поздно спасти и преобразить этот мир постоянными усилиями чистых душ и любящих сердец. Нам близок Хафиз, боготворящий все живое, зачарованный зеленью трав и садов, шумом потоков, ароматом роз, соловьиным пением, мерцанием звездного небосклона, красками утренней зари. Нашим заветным мыслям созвучны и раздумья поэта о том, что человеку должны быть чужды фанатичная узость и нетерпимость, душевная глухота, мелочные расчеты, все фальшиво-показное и ритуально-бездушное.

И прав оказался Гете, когда на страницах своего «Западно-восточного дивана[11]» в стихотворении «Гафизу» обращался к старинному персидскому лирику, как к живому и мудрому собеседнику и другу:

Поэтами, обнимающими своим творческим даром «все вокруг, что есть в душе и мире», были все великие мастера классической лирики персов. Их перечень замыкает Абдуррахман Джами (1414–1492), большая часть жизни которого прошла в старинном городе Герате, на земле нынешнего Афганистана.

Это был скромный, худощавый, немногословный хорасанец, глубоко почитаемый жителями Герата. Он носил простую одежду, избегал обильных пиров, громогласных почестей, а богатые дары и подношения почитателей отдавал на строительство приютов и школ. Единственным ценным имуществом в его доме были книги.

Всю жизнь Джами неустанно трудился. Его жажда знаний была безгранична. Круг интересов поэта охватывал все области тогдашней науки. Среди трудов Джами мы находим научные трактаты по вопросам поэтического искусства, руководства по различным стихотворным жанрам, работы по истории литературы, музыковедению, философии, грамматике…

Многое из того, что им было написано, сегодня представляет интерес лишь для узкого круга историков средневековой культуры. Но стихи Джами — его семь эпических поэм, его лирика принадлежат к числу творений, над которыми время не властно.