Читать онлайн «Буддийская классика Древней Индии». Страница 4

История человечества, вплоть до сегодняшнего дня, полна примеров зла, производимого даже в силу ложно понятой «религиозной праведности». Моря крови пролиты в религиозных войнах, когда ревнивые сторонники той или иной системы культовых воззрений насильно навязывают их другим. Если до XX века гонениями на инакомыслящих и инаковерующих более отличалась церковная политика, то ушедший век «прославился» в том числе и антирелигиозным безумием якобы атеистических государственных вождей, одержимых манией фашизма, большевизма с их различными ответвлениями. Фанатизм — это зло в любом обличье.

В данном случае история нас учит, что воинственность, агрессивность, революционность и тому подобные признаки нетерпимости являются искажённым восприятием духовности, её «перевёртышем». Какими бы высокими идеалами ни оправдывались апологеты злобы к другим по вере, крови, цвету кожи, политической окраске и каким бы могущественным богам ни молились проповедники «истинной религии», предрекающие всем остальным «геенну огненную», — все их потуги преступны по отношению к единой духовной природе общечеловеческого бытия, ко всему люду земному, его отдельным сообществам и индивидам.

Подлинное Учение Будды и подлинные учения других мировых религий суть не что иное, как соль того бесконечного океана духовности, в коем печали и радости пребывают в равновесии. Отличие буддизма от других систем мирового знания, в том числе и научного, состоит лишь в том, что Будда собирал эту соль на брегах Ганга, а не Иордана и не в оазисах Аравии. Цвет и состав соли соответствует почвам, времени, историческим условиям и т. д. Настоящие знания различаются только примесями, или знаково-понятийными особенностями культур и психологией их носителей.

К сожалению, именно примеси в виде культовых обычаев, идеологических постулатов нередко становятся непреодолимой преградой между конфессиями. По мере развития религии её адепты делают упор на собственном своеобразии и много спорят о том, как его трактовать. При этом каждая из спорящих сторон ссылается на догматы священного канона. В целом такой упор — палка о двух концах, и вторым концом приводит к религиозным войнам и вносит раскол в церковные сообщества.

Буддизм в этом отношении всё-таки отличается от других религий. Изначально считалось, что вносить раскол в общину — один из пяти непростительных проступков, за которые изгоняют из монашества. И хотя раскольники появлялись уже при жизни Будды, идеал терпимости, осуществляемый буддистами не только в теории, но и в практике Учения, воспитывал в среде последователей лояльное отношение к раскольникам. Это отчасти тоже способствовало образованию новых направлений и школ в буддизме и созданию необычайно пёстрой картины религии даже в масштабах отдельной страны.

С этой точки зрения исследователи культуры и даже буддийские миссионеры неоднократно отмечали, что творение Просветлённого и Его преемников вполне применимо в практиках самопознания как людьми нерелигиозными, так и последователями других религий. К примеру, буддийские приёмы сосредоточения можно использовать, созерцая христианское распятие [Далай-лама 1993: 71; 2007: 100]. В качестве многоуровневой системы техник самосовершенствования и самоанализа буддизм оказался востребованным в XX веке[13]. Просвещённых жителей развитых стран в гораздо меньшей мере занимает его ритуально-культовая сторона. Поэтому столь популярен ныне на Западе провокационный вопрос: является ли буддизм религией? Вряд ли его задают на Востоке.

Один из современных миссионеров буддизма[14] заметил: «Тайна смерти — величайший вызов человеческому разуму и причина рождения религии. Именно благодаря смерти человек осознаёт жизнь. Великий биолог граф Денюи однажды сказал, что “смерть — величайшее изобретение природы”. Другими словами, даже с биологической точки зрения смерть — это не отрицание жизни, но один из способов добавить к ней новое измерение и тем самым возвести её на более высокий уровень» [Говинда 1997:264]. В буддизме смерть перестаёт быть тайной.

В другом произведении этот учёный-буддист писал: «Буддийская психология достаточно ясно учитывает относительность таких понятий, как “рождение” и “смерть”. Согласно Абхидхамме, в каждом мгновении одновременно заключены и рождение и смерть, ибо каждое мгновение в нас нечто умирает и становится прошедшим и одновременно нечто новое рождается и становится живой современностью» [Говинда 1993: 59].

** *

Буддизм стал одной из официальных религий России ещё в 1741 году согласно высочайшему указу императрицы Елизаветы Петровны. Наша страна — первая европейская держава, признавшая религией то духовное достояние, которое даже самые образованные люди Запада ещё более века будут именовать язычеством, низким идолопоклонством.

Стоит напомнить также, что при царском дворе буддистов принимали с почётом и до Романовых. В 1608 году царь Василий Шуйский встретился с посланцами калмыцко-ойратского народа, буддистов по исповеданию. Они хотели бы мирно пасти свои стада в низовьях Волги и за это право добровольно брали на себя обязательство оберегать юго-восточные границы Московского царства от набегов воинственных орд кочевников. Договор был заключён, к удовольствию обеих сторон.

С тех самых пор у нас одна история. И беды (например, преследования за «старую» веру в державно-православной России или репрессии большевистско-сталинского режима), и победы (к примеру, калмыцкие конные полки на улицах Парижа в 1813 году) достаются нам поровну. То же самое можно сказать и о двух других народах России, исповедующих буддизм: бурятах и тувинцах.

Вплоть до середины тридцатых годов XX века отечественная школа научного изучения буддизма — буддология — занимала передовые позиции в мировой науке. Деятельность русских учёных была многогранной. Она сочетала полевые этнографические, искусствоведческие исследования с изданием, переводом и истолкованием памятников буддийской словесности, сохранившихся на различных языках. Собирались богатейшие коллекции как предметов буддийской обрядности, быта, так и рукописей, ксилографов, книг — одним словом, текстов не только различной природы, но и разных эпох и авторов. В 1915 году состоялось открытие самого северного буддийского храма в Санкт-Петербурге, переименованного тогда в Петроград.

Большевистские гонения против всех проявлений науки и духовной культуры, а также против её носителей, длившиеся более полувека, едва ли не искоренили полностью буддизм в России заодно со всеми другими конфессиями. Последние двадцать лет идёт его активное возрождение. И хотя у нас уже празднуют Весак, восстанавливают и открывают храмы (знаменательно, что и в Петербурге), монастыри, миссии, публикуют книги и журналы, однако прервавшаяся цепь преемственности поколений даёт сбои.

Нарушения естественного хода культуры духа выражаются по-разному. С одной стороны, это деятельность шарлатанов-«учителей» от буддизма, с лёгкостью собирающих паству на бескрайних российских просторах, в том числе и среди интеллигенции двух наших культурных столиц. С другой стороны, это те объективные трудности, которые возникают между настоящими учителями буддизма, например тибетскими ламами, и нашими многочисленными согражданами, страждущими вкусить его таинств.

Когда на встречах, семинарах («ретритах») взрослых и образованных людей просят заниматься непривычным делом, пусть и обычным для тибетских монахов, послушников и даже мирян — долгим созерцанием тех или иных образов, ежедневным бормотанием тибетских молитв и т.д., — тогда трудно судить, чего больше — вреда или пользы — от таких практических упражнений. Найдёт ли молитва отклик в сознании человека, толком не ведающего, к кому она обращена, за что в ней кто-то восхваляется и каков смысл взывать к нему? Ибо людям, воспитанным в иной культуре мысли, получившим светское атеистическое образование, очень трудно переориентировать собственное сознание на буддийский лад.

Даже сами буддийские миссионеры признают, что после китайского вторжения в конце 50-х годов XX века и среди тибетских монахов произошли сбои культуры духа, особенно среди тех, кто оказался за пределами родины. «Многие из них сочли возможным в наше время давать посвящения тем, кто не имел об этом никакого понятия, в надежде хоть на какую-то духовную пользу, если принявший инициацию укрепится в вере или пробудится к ней. Так, благословение, которое изначально превращало посвящение в глубокое духовное переживание, оказалось лишённым своего главного смысла. Остался лишь благословляющий жест. Те, кто не был знаком с традицией, думали, что в нём-το и заключается посвящение» [Говинда 1997: 234]. Истинное же посвящение — это длительная подготовка учащегося «к сознательному соучастию и пониманию деталей и символов ритуала»; без разъяснений и руководства нет посвящения [Там же: 235].