Читать онлайн «Злополучный скиталец, или Жизнь Джека Уилтона». Страница 1

Высокочтимому лорду Генри Райосли, графу Саутгемптону и барону Тичфилду.

Остроумнейший, достопочтенный лорд, не знаю, что за непонятный обычай восприняли мы от наставительной старины — посвящать издаваемые нами книги тому или иному великому человеку. Посему, дабы никто не дерзнул назвать мои послания товаром, не оплаченным пошлиной, и не навлек на них в качестве штрафа — презрение, — я, домогаясь визы Вашего превосходного суждения, предлагаю их Вам с просьбой рассмотреть и узаконить. Дайте им высокую или низкую оценку по своему произволению; ежели Вы найдете их хоть сколь-нибудь ценными, я сочту свой труд вознагражденным. С давних пор возмечтал я снискать своим остроумием Ваше одобрение. Исполненный почтительной покорности, я помышлял (еще с детских лет) о том, чтобы послужить к вящей Вашей славе. И вот наконец я обрел возможность выказать Вам свою преданность.

Все, что я могу обещать Вам в сем фантастическом повествовании, — это некое беспристрастное изложение исторических событий и разнообразные веселые рассказы. Иные из моих добрых друзей настаивали, чтобы я послужил своим слабым пером сему роду искусства, ибо он выгодно отличается от тех направлений, каких я доселе придерживался в своих писаниях. Хорошо ли или дурно выполнил я свой труд, — не ведаю (глаз, который все видит вокруг себя, не видит себя самого); лишь заслужив одобрение и поощрение Вашей милости, смогу я возомнить о себе.

Непостижимо высок Ваш дух как в героическом своем дерзании, так и в деяниях разума. Безвозвратно погибнет и окажется пустым бумагомаранием та злополучная книга, которая разобьется об адамантовую скалу Вашего суждения. Вы являетесь драгоценным любителем и пестуном как поклонников поэтов, так и самих поэтов. Я не смею причислить себя к их священному сонму, хоть в некотором роде владею английским языком. Всеми силами своего малого разума я стремлюсь лишь к тому, чтобы стать приятным своим друзьям и смертельно опасным для своих врагов. Новый разум, новое остроумие, новый стиль, новую душу я обрету, сделав Ваше имя святыней для потомства, если только эта моя первая попытка не будет сочтена дерзостью. Льщу себя надеждой на Ваше милостивое расположение, ибо я все же не являюсь пасынком Славы.

Сию кипу листков, предлагаемую Вашему вниманию, я уподоблю листьям древесным, что не могут расти сами по себе, но прикреплены к ветвям и сучьям, каковые питают их своими живительными соками, непрестанно их возрождая. Так и эти безыскусные листки, если не укрепятся на ветви некоего аристократического древа, которая непрестанно бы их питала и возрождала к жизни своим благоволением и одобрением, никогда не вырастут на радость миру, но увянут и погибнут, едва успев родиться на свет. Вы, Ваше сиятельство, подобны широколиственной ветви славы, от которой мои убогие листки жаждут получить жизненные соки. От Вас зависит — с презрением отбросить их прочь, как изъеденные червями и негодные, или же милосердно сохранить их и оберегать, в надежде обрести среди них в летнюю пору сладостный плод.

Благородные кавалеры, позвольте вам представиться, — однако не за игрой в "молчанку", ибо тогда я рисковал бы продуться в пух и прах, а за игрой в "novus, nova, novum"[2], что означает по-английски: "новости ловкача". Рекомендую вам одного из достойных пажей, именуемого Джеком Уилтоном, который предлагает вашему вниманию измаранные им листки, содержащие описание его злоключений. Что бы там ни было, сохраняйте их бережно, как знак его особого к вам расположения.

Ежели вы найдете, что они несколько лучше прочих произведений, он просит вас оказать им честь: когда они увянут, просушивать на них табак или разжигать ими трубку; а в случае надобности он дозволяет вам завертывать в эти листки бархатные ночные туфли, дабы у них не облезли каблуки, не выгорели верха и не стали походить на темноволосую голову с проседью, и не покрылись струпьями носки, как морда у обезьяны. Но поскольку вы любите пировать в хорошей компании и резаться в кости, то лучше уж затыкайте обрывками листков банки с горчицей, — дабы не попались они в руки бакалейщика и не стал он заворачивать в них мускатный орех; правда, это острая и дорогая специя, но Джек Уилтон ненавидит ее, ибо ему не раз доставалось на орехи. Ежели понадобится вам завернуть кусок мяса или бутылку, то употребляйте листки без зазрения совести, ибо это наилучшая услуга, какую они могут оказать нашему отечеству. Печатники — отпетые распутники, — так пожертвуйте им несколько листков, пусть оставят на них свои оттиски. Все будет ближе к делу.

Memorandum[3]. Прежде всего каждый из вас, ознакомившись с этой сатирической повестью, должен запастись футляром со шпагами, дабы, если вам встретится человек, который станет бранить или критиковать ее, вы могли тотчас же крикнуть: "Sic respondeo!" —[4] и сделать выпад против него. Вы, как люди чести, конечно, не потерпите (смею вас уверить), чтобы джентльмена и вдобавок пажа осыпали за спиной оскорблениями. Во-вторых, в случае, если вас заставят поклясться на ночной туфле в верности вашему могущественному ордену, то вы отныне всегда будете клясться не на чем ином, как на этой Хронике, составленной королем пажей. В-третьих, любой вправе играть фальшивыми костями на крышке переплета вышеупомянутых актов и документов. Ни один монах из ордена миноритов не откажется взять их в залог в дни голода и нужды. Проходя мимо прилавка книготорговца в любое время дня и ночи, они снимут головной убор и отвесят глубокий поклон, взирая на книгу, являющуюся памятником великому главарю пажей. Будет преступным нарушением любого из вышеупомянутых пунктов, если произнесут имя Джека Уилтона вблизи пивной, хотя бы на расстоянии сорока футов от нее. Ну, а таверна, черт возьми, достойна уважения.

Еще немало особо важных правил хотел бы я вам предписать, и вы, господа умники, дежуря у подножия парадной лестницы или сидя в портике (а это и есть ваш парламент), еще лучше бы все сие обсудили, чем я сумел бы вам преподнести; однако и этого предисловия достаточно, чтобы оценить мое произведение, эта малость даст толчок изощренному уму, подобно тому как поджаренный на углях ломтик ветчины толкает нас к рюмке вина.

Эй, подходите, поднимайтесь наверх, рассаживайтесь по своим, местам и слушайте! Джек Уилтон будет рассказывать свою историю.

В те дни, когда, гроза вселенной и неотвязная лихорадка французов, Генрих Восьмой (единственный подлинный герой Хроник) двинул свои знамена к стенам Турне и Теруана с их двумястами пятьюдесятью башнями, имея наемниками императора и всю знать Фландрии, Голландии и Брабанта — приспешников его фортуны, летевшей на развернутых парусах, — я, Джек Уилтон (как-никак дворянин), был своего рода служителем или пажом при английском дворе и вращался в придворных кругах; сколько было у меня долгов и кредиторов, определить я не мог. Coelum petimus stultitia[5] — кто из нас без греха? Да будет известно всем тем, кто заплатит сполна за книжку и прочитает мою историю, что я пребывал при дворе, то бишь в лагере, или в лагере, то бишь при дворе, когда Теруан потерял свою девственность и отворил свои ворота еще охотнее, чем Джен Тросс. Там я (тихо! дайте мне хлебнуть, и я буду продолжать) подвизался как единовластный король бутылей и жестяных кружек, принце пигмеев, державный палатин свежей соломы и провианта и, в довершение всего, высокий лорд-регент бекона, поджаренного на углях, и копченых сельдей.

Paula maiora canamus[6]. Но к делу! Какие стратегические операции и славные деяния мог, по вашему мнению, совершить изобретательный юноша моих лет? Вы скажете, достаточно, если он припрячет игральную кость, заложит своего хозяина, получив за него все, до последнего пенни, и произнесет клятву на ночной туфле по всем правилам искусства.

Таковы, доложу я вам, признаки хорошего воспитания и основания для того, чтобы "преуспевать в добре и в правде". Да! Hoc aliquid latet quod non palet[7], - я должен поведать о дальнейшем своем пути и приведу вам убедительные примеры. Внимайте же, господа, рассказу о моих похождениях

Всякому, кто знаком с жизнью в лагере, известно, что там немало квартир, хотя и поменьше, чем на Лондонском мосту. В этих квартирах собирается немало компаний. Чем больше компания, тем больше плутовства; права старинная поговорка: где больше учтивости, там больше обману. Эти компании можно уподобить грудам пшеницы на гумне, от нее отделяются плевелы; пшеница — это сытые обжоры, плевелы — славные молодцы с легким сердцем и легким кошельком, которые быстро отвеиваются и исчезают невесть куда. Принадлежа к этим плевелам, я изощрял свое остроумие, дабы вести веселую жизнь, и, по чести, мне это удавалось: государь заставлял людей проливать кровь, а я заставлял людей тратить все до последнего гроша на мои удовольствия. Но бедность под конец разлучает друзей; хотя я и был повелителем их кошельков и умел вытягивать из моих злополучных подданных в виде напитков подати не хуже любого кайзера, но на нет и королевского суда нет: с нуждой не поспоришь; с одного вола двух шкур не дерут. Как не прибегать к лисьим уловкам, когда львиная шкура вся изодралась?