Читать онлайн «Место битвы – Италия?!». Страница 7

Нищенское положение архимандрита напрямую было связано с недавно проведённой секуляризацией духовных имений. Такую политику, направленную на подрыв экономической самостоятельности русского духовенства и подчинение её своему политическому влиянию, начал активно проводить Пётр I, учитывая при этом опыт своих предшественников. Далее её продолжил Пётр III, и в конечном итоге вялотекущую церковную реформу успешно завершила его жена. Столь кардинальный подход к этому вопросу, безусловно, ущемлял экономическую самостоятельность части духовенства. Их глухой ропот во всеуслышание озвучил митрополит Ростовский Арсентий Мацевич. В начале 1763 года он выступил с резким протестом против того решения вопроса о церковных имениях, какое наметила императрица. За это Арсений был лишён сана и заточён в монастырь. Указом от 26 февраля 1764 года все крестьяне, принадлежащие монастырям, архиерейским домам (около 1 миллиона человек мужского пола) были переданы в ведение Коллегии экономии. Для них были составлены новые штаты, а жалование отпускалось из той же Коллегии. По этой же причине Екатерина II не разрешила духовенству участвовать в Уложенной комиссии, боясь серьезного противодействия своим реформам. Эта реформа превратила церковь в бюрократическую контору, которая в дальнейшем стояла на страже интересов самодержавия. «Церковь с её тысячелетними традициями защиты униженных и поверженных государством, церковь, которая «печаловалась» за казнимых, публично осуждала тиранов, стала послушным орудием власти и тем самым во многом потеряла уважение народа, впоследствии так равнодушно смотревшего и на её гибель под обломками самодержавия, и на разрушение её храмов» (Е. В. Анисимов).

В последние годы туман, скрывавший историю находки единственной рукописи «Слова», несколько рассеялся благодаря большой и кропотливой работе, проделанной советским филологом Г. Н. Моисеевой, которая весьма убедительно восстановила историю «обретения» Хронографа в своей книге «Спасо-Ярославский Хронограф и СПИ»[19]. Вероятно, где-то в середине 80-х годов XVIII века Мусин-Пушкин, часто бывавший в Ярославле проездом в своё имение Иловна на Мологе, взял для ознакомления четыре древних книги из библиотеки Спасо-Преображенского монастыря. В одной из них и находилась рукопись, граф не спешил возвращать в монастырь заинтересовавшие его книги. В 1787 году Спасо-Преображенский монастырь был преобразован, а в его зданиях разместился Архиерейский дом, перенесённая из Ростова резиденция архиепископа ростовского и ярославского. Когда Иоиль сдавал дела новому начальству, была составлена полная опись имущества всех книг и рукописей. Рядом со словом «Хронограф», на полях, чернилами, другим почерком было написано еще одно слово. И потом жирной чертой зачеркнуто. Уже в наше время оптико-фотографическая экспертиза установила – раньше там было слово «отданъ». (Такие же зачеркнутые надписи имеются возле трёх весьма ценных рукописей в том же списке.) Монастырь упразднили, Иоиль составил опись, сдал имущество – никому ничего не продавал! «И начету никакого на нем…, а равно и ко взысканию с него ничего не открылось». После этого Иоиль уже вообще распоряжаться имуществом монастыря никак не мог. Всё имущество монастыря, в том числе и библиотека, перешло в распоряжение ростовского владыки. Занимавший этот пост Арсений Верещагин был в дружеских отношениях с графом (Мусин-Пушкин способствовал продвижению по военной службе племянника Верещагина). В 1788 году он организовал окончательное «списание» книг, числившихся за Мусиным-Пушкиным. В новой описи монастырской библиотеки за тот год против названий этих рукописей стоит лаконичная запись: «Оной хронограф за ветхостию и согнитием уничтожены» (рис. 1). А в старой описи слово «отданъ» зачеркивается. Какой-то иподьякон Соколов поставил рядом четыре вопросительных знака и свою подпись.

В результате из временного держателя рукописей граф превратился в их «законного» владельца. И с тех пор до самого пожара Москвы он считал рукопись Хронографа своей собственностью.

Рис. 1. Опись казенного имущества Спасо-Ярославского монастыря.

Написано: «Оный Хронограф за ветхостию и согнитием уничтожен»

После того как Мусин-Пушкин взялся за перевод рукописи и в какой-то мере осознал, с чем столкнулся, у него возникла серьезная теоретическая проблема. Он и его помощники (И. Н. Болтин и И. П. Елагин) не знали, а русские летописи молчали (т. к. ранее были подвергнуты намеренному редактированию) о конкретном географическом местоположении княжества и града Тмутаракань. Из сохранившихся летописей было ясно, что некогда этот город был столицей некоего русского удельного княжества и, судя по тексту СПИ, являлся главной целью похода князя Игоря.

И тогда действительный статский советник, обер-прокурор, граф Мусин-Пушкин проявил, скорее всего, собственную инициативу и пошел на явную фальсификацию в этом вопросе, стараясь узаконить местоположение этого древнерусского города в недавно отвоёванном у османов причерноморском районе. Очевидно, он стремился, чтобы прилегающая местность была как можно более близка к тому описанию, которое имелось в «Слове». А именно недалеко от того места, где был «найден» Тмутараканский камень, река Дон впадает в Азовское море и близлежащее побережье изобилует многочисленными морскими заливами и лиманами (лукоморьями).

До находки камня само княжество помещалось нашими историками в весьма отдалённых друг от друга уголках Древней Руси – от Литвы до Крыма. Так, Татищев полагал, что Тмутаракань находилась в Рязанской области, М. М. Щербатов размещал её в районе Азова, А. Лызлов и П. Рычков определяли её местоположение близ Астрахани, И. Н. Болтин искал её в верховьях реки Воркслы. Правда, был ещё один «знаток русской старины» профессор Байер, который за 56 лет до находки камня в 1736 году в своей книге «Краткое описание всех случаев касающихся до Азова от создания сего города до возвращения оного под Российскую державу» (в переводе А. И. Тауберта) писал: «Тмутаракань есть самое то место, которое цесарь Константин Порфирогеннета Таматархою называет и полагает против Босфора или Керчи. Ныне называется сие место на турецких ландкартах Темрюк и лежит против крепости Тамана в северо-восточной стороне подле Меотического моря». Скорее всего, этой теоретической выкладкой и воспользовался Мусин-Пушкин. Он подготовил к печати «Историческое исследование о местоположении древнего российского Тмутараканского княжества» и вскоре в том районе очень кстати был найден камень. Действия Мусина-Пушкина в будущем привели к серьёзным негативным последствиям в отечественной исторической науке, в которой как рой начали плодиться довольно спорные концепции и сомнительные теории, а их доказательства «высасывались из пальца» и «притягивались за уши». Легендарный же град Тмутаракань стал безапелляционно ассоциироваться с Таманским полуостровом в районе современной станицы Таманской и с прилегающими к ним приазовскими степями, в которых якобы и «кочевали» половцы – «дикие и кровожадные степняки». Возможно, все эти шаги делались в угоду той экспансионистской политике, которую проводила Екатерина II, чтобы польстить её чувствам завоевательницы юга и расширительницы границ России на западе. Соответствующий перевод «Слова» должен был, вероятно, показать всем её подданным преемственность и законность этой политики, сходной с такой же политикой великих князей XII века, которые якобы в прошлом на южной границе Киевской Руси в Причерноморье тоже отстаивали свои жизненные интересы. Ведь те князья, по мнению графа, решали похожие проблемы и сталкивались с похожими трудностями. Хотя по большому счёту империализм Екатерины II в такого рода оправданиях вовсе не нуждался, дипломатия того времени к историческим оправданиям не прибегала. Достаточно сказать, что даже разделы Польши не требовали никаких исторических мотивировок. А. А. Зимин в своей работе подчеркивал, что как раз в сентябре – ноябре 1791 года императрица проявляла особый интерес к русским древностям, и предположил, что Мусин-Пушкин воспользовался благоприятным моментом для получения высочайших милостей. Значит екатерининский фаворит, руководствуясь в большей степени придворным лакейством, и, как ему казалось, благими намерениями, решился на явный подлог.

Находка Тмутараканского камня, впрочем, как находка и пропажа самой рукописи «Слова», напоминает запутанный детективный сюжет. Незадолго до высадки казаков премьер-майор Х. К. Розенберг, командир егерского батальона, расквартированного в Тамани, обнаружил мраморную плиту. Камень с надписью был найден его солдатами где-то на городище и уложен у входа в казарму в качестве порога. Ценность находки быстро установили. В 1793 году войсковой дьяк Егоров приехал в Санкт-Петербург и рассказал, что капитан П. В. Пустошкин, командовавший кораблями флотилии, нашел мраморную плиту, так называемый «Тмутараканский камень», и передал его адмиралу Н. С. Мордвинову. Как только при дворе стало известно о камне, завистники и соперники Мусина-Пушкина за фавор сразу же поставили под сомнение подлинность находки. Екатерина II велела произвести дознание о камне. Следствие выяснило, что в конце XVIII века, уже после завоевания Россией Крыма, начались территориальные споры между казаками. И для разграничения их владений была послана команда геодезистов, которая проводила работы по картографии местности. Из Санкт-Петербурга (возможно, самим Мусиным-Пушкиным) через Головатова Мокею Гулику, который работал с камнерезами и землемерами, ставившими межевые знаки, была послана бумага, трафарет с надписью. Камнерезы по этому трафарету из сугубо патриотических чувств и изготовили этот «памятник старины». Посмеявшись над проделками графа, Екатерина II повелела оставить камень на месте его изготовления – в «Тмутаракани» (на Тамани), поставив камень на видном месте.