Читать онлайн «Индийская мифология. Энциклопедия». Страница 39

За соблюдением обрядов следили жрецы, действовавшие «по образу и подобию» божественного жреца (пурохиты) Агни, первым совершившего жертвоприношение. Главные жрецы звались ритвиджами, их помощники хотары читали гимны «Ригведы», удгатары исполняли песнопения из «Самаведы», адхварью производили необходимые действия и произносили жертвенные формулы. Жрецы-брахманы молча надзирали за ритуалом, исправляя ошибки и тем самым «исцеляя» жертвоприношение — ведь любая оплошность грозила непредсказуемыми и крайне нежелательными последствиями.

С течением лет ритуалы становились все более сложными, изощренными, эзотерическими; все нюансы жертвоприношений знали только брахманы, которые поэтому приобретали все большую власть в арийском обществе. Считалось, что надлежащим образом проведенный ритуал возвышает жреца до положения божества и дает ему магическую силу и власть над остальными людьми. Как сказано в «Яджурведе»: «Два рода богов посещают дом жертвователя: одни пьют сому, другие не пьют сому; одни съедают пожертвованное, другие не съедают пожертвованное. Одни — брахманы, другие — боги, ублажаемые жертвоприношениями».

В период, который иногда называют «периодом брахманизма», ритуал из средства общения человека с богами и инструмента «кругового обмена» превратился в самоцель, как выразился М. Мюллер, в «теологическое пустословие». Брахманский обряд — строго предписанные действия, совершаемые в строго определенной последовательности в строго определенное время и имеющие строго определенную длительность. Чем дальше, тем больше обосабливались друг от друга мир сакральный и мир обычный, мирской: «Двоякий поистине мир этот: истина и ложь составляют его, и нет третьего. Поистине, боги — это истина, человек же — ложь». Святость вед, подкрепленная авторитетом брахманов, не подвергалась сомнению — пока не возникли «еретические» учения буддизма и джайнизма и пока не сложились «завершения вед», то есть упанишады. При этом «богатая ритуалистическая традиция не отмерла вместе с древними текстами; под ее воздействием складывалось мировоззрение индийцев. С ритуалистикой оказались тесно связаны традиционные индийские науки: астрономия была необходима для выбора времени жертвоприношений; геометрия — для устройства алтарей; индийская логика приспосабливалась в первую очередь к объяснению ритуальных процедур; то же касается фонетики, грамматики и других лингвистических штудиях. По ритуальной модели строились города и писались политические трактаты, по ней же строились отношения между людьми. Сама жертва стала пониматься расширительно; ее разновидностями стали считаться кормление брахмана, угощение, предлагаемое гостю, различные дарения и раздачи, причем не только имущества, но и части личности, если можно так выразиться. Так, аскетизм рассматривается как форма жертвы собою, самопожертвования. И вся жизнь человека стала расцениваться как непрерывная цепь жертвоприношений, заключительным актом которой является сожжение тела усопшего на погребальном костре Со временем именно жертвенно-ритуальная деятельность стала ведущей формой поведения, которая во многом определила специфический тип индийской культуры» (Альбедиль).

Упанишады обосновывали необходимость «внутреннего ритуала», то есть ритуала, совершаемого в глубине души, и подчеркивали его приоритет перед брахманическим внешним ритуалом, приоритет «содержания» над «формой». «Позиция безропотного принятия постепенно уступила место вопрошанию, — писал индийский ученый Р.Н. Дандекар. — Учители упанишад переместили акцент с формы религии на ее истинный дух. Ритуализм брахман уступил место спиритуализму упанишад».

Шива, Сканда и Парвати. Бронза (X–XI вв.).

Упанишады противопоставляют обрядности как средству достижения наивысшего блаженства подвижничество, аскетизм, мокшу (освобождение из круговорота рождений и смертей); именно в упанишадах получает окончательное оформление учение о четырех стадиях развития личности (ашрамах). Эти четыре стадии таковы: брахмачарин (ученик), грихастха (домохозяин), ванапрастха (отшельник) и санньясин (странник-аскет). Причем, как сказано в «Законах Ману», «Ученик, домохозяин, отшельник и аскет — эти четыре отдельные ашрамы имеют своим исходным пунктом ашраму домохозяина. Все они, пройденные последовательно согласно шастрам (законам), ведут брахмана, поступающего, как указано, к высшей цели. Из всех них согласно правилам вед и священного предания домохозяин считается наилучшим, ибо он эти три содержит. Как все реки находят пристанище в океане, так и пребывающие во всех этих ашрамах находят пристанище у домохозяина». Как домохозяин, человек продолжал соблюдать домашний культ и совершать домашние жертвоприношения [70], но, переходя на следующую ступень развития, он приобретал новое знание не о культе, а о жизни. Кредо упанишад сформулировано в «Брихадараньяке»: «Веди меня от небытия к бытию. Веди меня от тьмы к свету. Веди меня от смерти к бессмертию» — то есть к изменению существования. То же кредо устами Кришны провозглашает и «Бхагавад-гита»:

Разумеется, нельзя утверждать, что упанишады отвергают ведийский ритуал; напротив, в той же «Чхандогьяупани-шаде» совершение жертвоприношений называется обязательным. При этом неоднократно говорится, что обряд, чтобы оказаться эффективным, должен сопровождаться надлежащим знанием — не умением, как в брахманизме, а знанием, идущем из сердца. «Подобная проповедь должного знания и почитания — своего рода внутреннего ритуала с изложением его содержания — занимает гораздо больше места в сравнении с описаниями внешнего обрядового ритуала Из всех свидетельств о ритуале лишь около 20 % относятся к традиционной ведийской обрядности и около 80 % к обрядности внутренней» (Сыркин).

Брахманы совершенствуются, отправляя жертвоприношения и изучая священные тексты; подвижники и аскеты движутся к освобождению через жестокое самоограничение, внутреннюю дисциплину и размышления над законами бытия. Считалось, что в результате аскетических подвигов возможно приобрести сверхъестественные способности, видеть одновременно прошлое, настоящее и будущее, подниматься в небеса и говорить с богами и т. д. (Вспомним, кстати сказать, что и боги не чуждались аскезы: именно своей аскезой Парвати покорила Шиву, а змей Шеша, потрясенный танцем того же Шивы, много лет совершал аскетические подвиги, чтобы быть снова допущенным к лицезрению этого танца). Аскетическая практика, вкупе с распространением буддизма и джайнизма, отрицавших святость и авторитет вед, заставила, если позволительно так выразиться, ритуал потесниться: он постепенно перестал играть определяющее значение в жизни индийцев — хотя многочисленные обряды, наподобие шрадхи (погребальных традиций), бытуют и по сей день.

Парвати и Шива на горе Меру. Индийская миниатюра (XVIII в.).

Как отмечали многие исследователи, для индуизма, который пришел на смену ведийской религии и брахманизму, характерно чрезвычайное разнообразие верований и форм богопочитания, поэтому создать обобщенный образ индуиста невозможно. «Он может принадлежать только к какой-либо касте, совершая обряды в соответствии со своим общественным положением и возрастом» (Альбедиль). Приверженцы одной из философских школ индуизма, мимансы, до сих пор считают ритуал более важным для познания истины, нежели размышление. Согласно учению мимансы, жертвоприношение — то самое действие, которое создает вселенную, придает смысл человеческой жизни и олицетворяет собой высшую значимость. Дхарму миманса толкует как неукоснительное выполнение ритуалов. С другой стороны, известна школа чарваки, полностью отрицавшая богов, священные писания и ритуал.

«Если европейские мыслители, сменяя один другого, критиковали и опровергали своих предшественников, то в индуизме картина была иной: с глубокой древности там была заложена прочная основа для альтернативных философских взглядов, и вся последующая философская деятельность стала лишь развитием и углублением этих древних интуиций — все последующие философы не предлагали радикально новых систем, а поддерживали уже существующую систему в том или ином ее аспекте. В результате индийское умозрение сохранило живую и действенную связь с теми или иными формами традиционной религии и даже с глубинными мифологическими пластами, в то время как, например, античная философия довольно быстро ее утратила» (Альбедиль).