Читать онлайн «Мифы и легенды Японии». Страница 19

В Японии есть пещера, известная как Кю-Кукэдо-сан, или Древняя Пещера, глубоко внутри нее в нише находится статуя Дзидзо с волшебным драгоценным камнем и священным посохом. Перед Дзидзо расположены маленькие тории и пара гохэй[50], являющихся символами синтоистской веры, но, как заметил Лафкадио Херн, «у этого доброго божества нет врагов, у ног этого бога, любящего умерших детей, обе религии объединяются в деликатном почтении». Здесь встречаются тени детских душ, тихо перешептывающихся, когда они наклоняются то там, то здесь, чтобы построить свои каменные пагоды. По ночам они перебираются через море из своей долины Сай-но Кавара и покрывают песок в пещере следами своих призрачных ног, возводя, как обычно, эти каменные молитвенные пагоды, а Дзидзо в это время с улыбкой наблюдает за их старательной работой. Они отправляются в обратный путь перед восходом Солнца, так как считается, что мертвые страшатся смотреть на Богиню Солнца (Ама-тэрасу), а больше всего эти младенцы боятся ее сияющих золотых глаз.

В другой красивой пещере у моря находится Фонтан Дзидзо. Из этого фонтана течет молоко, которым души детей утоляют жажду. Матери, страдающие недостатком молока, приходят к этому фонтану и молятся Дзидзо, а матерям, у которых молока больше, чем нужно их малышам, нужно молиться тому же божеству, чтобы он забрал лишнее молоко и отдал его душам детей в своем великом Царстве Теней. Говорят, что Дзидзо отвечает на эти молитвы.

Женщина по имени Cora Садаёси жила, занимаясь разведением шелковых червей и сбором шелковых нитей. Однажды, когда она посетила храм Кэн-тё-дзи, ей показалось, что статуя Дзидзо выглядит замерзшей. Придя домой, она сделала шапку, вернулась с ней в храм, надела ее на голову Дзидзо и сказала:

– Была бы я богата, я бы дала тебе теплую одежду, чтобы обогреть все твое царственное тело. Но увы! Я бедна, и даже то, что я в силах предложить тебе, ниже твоего божественного достоинства.

На пятидесятом году жизни эта женщина умерла, но, поскольку тело ее три дня оставалось теплым, ее родственники не соглашались хоронить умершую. Однако вечером третьего дня, к большому удивлению и радости родных, она снова ожила.

Вскоре после этого женщина снова взялась за работу и рассказала, как ее душа предстала перед великим и ужасным Эмма, Повелителем и Судьей Мертвых, и как этот ужасный Эмма был зол на нее, поскольку она, вопреки буддийскому учению, убила множество шелковых червей. Эмма был так зол, что приказал бросить ее в чан, наполненный расплавленным металлом. Пока она кричала от нестерпимой боли, рядом с ней появился Дзидзо, в тот же миг металл перестал ее обжигать. Ласково поговорив с женщиной, Дзидзо отвел ее к Эмма и попросил, чтобы та, которая однажды согрела одно из его изваяний, получила прощение. Эмма внял просьбе милосердного божества, и женщина вновь вернулась в мир солнца и света.

Сэр Альфред Ист в своей лекции по японскому искусству назвал его «великим в изображении мелочей, но мелким в изображении великого», и это в общем-то очень верно. Японский художник не имеет себе равных в изображении цветов, насекомых и птиц. Он превосходно изображает вздымающуюся волну, ветку цветущей сакуры на фоне полной Луны, полет цапли, сосны и карпа, плывущего в прозрачном ручье, но этот исключительный талант передавать все в деталях и точных подробностях, по-видимому, удерживает его от изображения того, что мы понимаем как «великое» тематическое полотно, историческая сцена с множеством фигур. Такой интерес к изображению различных небольших фрагментов природы – не узость и не академичность. Искусство не предназначено только для какэмоно, или свитка, что висит в алькове японского дома, чтобы им повосхищались какое-то время, а потом заменили на другой. Искусство в Японии, в отличие от любой другой страны, настолько универсально, что даже самое дешевое полотенце радует своим узором, а игральные карты, в отличие от наших, являются настоящим произведением искусства.

Считается, что изображение женщины в японском искусстве статично и лишено жизни. Это не совсем верно, если под статичностью понимать отсутствие всякого выражения на лице, но для того, чтобы понять образ японской женщины в искусстве, нужно сначала узнать о ней и ее поведении в жизни. За этим явно неподвижным лицом скрывается гнет старых традиций. Любопытно, что до тех пор, пока мы не привыкнем отличать черты одного японского лица от другого, которые внешне столь похожи, что все японцы нам, европейцам, кажутся на одно лицо, мы склонны прийти к поспешному выводу, что в Японии Мать-Природа довольствовалась повторением одних и тех же черт лица, забывая, что и мы при первом знакомстве кажемся японцам тоже все на одно лицо. В японском искусстве лицо не лишено выражения, только оно очень отличается от привычных нам выражений, и это особенно верно в отношении женских портретов. Большинство из нас видели много цветных гравюр с изображением женщин, где игра света и тени на лице полностью отсутствует. Мы склонны утверждать, что такое упущение придает лицу плоскостность, и, следовательно, делать вывод, что подобное произведение нельзя отнести к высокому искусству. Но это не так, японское лицо действительно плоское, и японские художники всегда старались отразить столь характерную черту. Цветные гравюры с изображением японских женщин не показывают никаких эмоций, будь то улыбка или острая печаль, но поскольку мы обнаруживаем столько недостатков с нашей точки зрения, то будем далеки от истины, если станем считать, что цветные гравюры подобного рода не выражают никакого чувства, а изображения на них походят на кукол и не представляют никакого интереса. «Мы должны принимать во внимание долгий период угнетения, через который была вынуждена пройти японская женщина. Поверхностное изучение странного для нас трактата, написанного Кайбарой под названием «Онна Дайгаку», или «Великое Наставление Для Женщин», поможет нам понять, что долгом каждой японской женщины было быть приятной, любезной, добродетельной, безоговорочно подчиняться старшим, но, прежде всего, не показывать внешне никаких чувств. Когда мы примем во внимание все вышеизложенное, до нас медленно начнет доходить, что в портрете японской женщины скрыты сила, а не слабость, спокойная и величавая красота, где все порывы сдерживаются, скрываются за множеством косных традиций. Японская женщина, каждый шаг которой был подчинен суровой дисциплине, тем не менее дала нам тип женственности, превосходной в своей миловидности и характере, и японский художник сумел уловить волшебство ее очарования. В изгибах ее тела художник дает намек на изящество гнущейся под ветром ивы, в узоре ее платья – обещание весны, а маленький красный ротик обещает безграничные удовольствия.

Япония обязана своим искусством буддизму, его стимулировало и поддерживало влияние Китая. Буддизм дал Японии изобразительное и декоративное искусство, а также изысканную резьбу. Синтоистские святилища были строги и просты, а буддийские храмы изобилуют всем, что могло дать искусство. И последняя, но немаловажная деталь: именно учение Будды принесло в Японию искусство планировки садов с его продуманным и красивым символизмом.

Некий японский критик-искусствовед писал: «Если в схватке мечом перерубить кисть (для письма), она будет кровоточить». Это приводит к умозаключению, что японский художник в свое произведение вкладывает всю душу, оно становится частью его самого, чем-то живым, сродни самой религии. С такой великой силой в кисти художника неудивительно, что он способен придать столь поразительную жизнь и движение своему произведению, особенно это видно в портретах актеров.

До сих пор мы показывали японского художника только как мастера миниатюры, он тем не менее верно и действенно изображал богов и богинь своей страны и многие мифы и легенды, связанные с ними. Ему нет равных в изображении прекрасного, но он не менее искусен и в изображении ужасного, ибо никакие художники, за исключением китайских, не преуспели в изображении сверхъестественного лучше, чем японцы. Какой контраст между изысканным изображением Дзидзо, Будды или Каннон и живописным изображением японских злых духов! В японском искусстве можно найти и неземную красоту, и крайнее уродство, и любители картин с видами горы Фудзи и размытого колорита гравюр Утамаро с женскими портретами ужаснутся, глядя на картины с призрачными изображениями сверхъестественных существ.

Многие легенды, рассказанные в этой книге, стали излюбленными темами японских художников, и в этой главе мы предлагаем легенды, воплощенные в японском искусстве, о которых мы еще не говорили. Излюбленной темой японского художника, несомненно, является история о семи Богах Счастья, почти всегда преподносимая с бесшабашным добрым юмором. В числе этих божеств Фукурокудзю с очень длинной головой, его спутниками обычно бывают цапля, олень или черепаха; Дайкоку-тэн (Дайкоку) – Бог Богатства, стоящий на рисовых тюках и сопровождаемый крысой; Эбису – Бог Богатства и Торговли, несущий рыбу; Хотэй – веселый Бог Смеха, олицетворяющий фразу «смейся и толстей»; далее Би-сямон-тэн (Бисямон) – Бог Сокровищ в сверкающих доспехах, держащий в руках копье и крошечную пагоду; Бэндзай-тэн (Бэнтэн) – Богиня Красоты, Богатства, Плодородия и Потомства; Дзюродзин – Бог Долголетия, очень похожий на Фукурокудзю. Эти семь Богов Счастья, или, точнее, шесть богов и одна богиня, по-видимому порождение синтоизма, буддизма и брахманизма, появились предположительно в XVII веке.