Читать онлайн «Островитяния. Том первый». Страница 47

Тем для разговоров за столом было предостаточно, поскольку лорд Дорн только накануне вернулся из Города, где был на собрании Совета. Он рассказывал о своей поездке, о погоде, о семьях, у которых останавливался, а домашние расспрашивали его о том, как поживают бесчисленные общие знакомые, их родственники и друзья, никого из которых я не знал.

Сестра Дорна сидела молча, словно не замечая ни меня, ни вообще кого-либо кругом. Она была погружена в свои мысли и, казалось, грезит наяву. Красота ее действовала на меня все сильнее, хотя в лице девушки не было ничего особо примечательного. Темно-каштановые, гладкие, как шелк, волосы были безыскусно зачесаны назад и заплетены в косу. Лоб, пожалуй, был чересчур высоким, но прекрасные темные брови скрадывали это впечатление. В профиль ее нос с ярко выраженной горбинкой мог показаться недостаточно изящным для женщины, не будь он так тонко очерчен. Строгие линии рта и упрямый подбородок тем не менее не лишали это лицо чисто женского обаяния, особенно усиливавшегося благодаря прекрасной коже цвета чайной розы, сквозь который просвечивал нежный смуглый румянец. У нее были тонкие, но сильные руки, и вся фигура казалась немного тяжеловесной. Мне хотелось внимательнее разглядеть ее лицо, и, разговаривая с лордом Дорном, я следил за ней краешком глаза, но этот взгляд украдкой не позволял проследить все перемены его выражений, явные, но совершенно мне непонятные. В этой гладко причесанной головке с ослепительно чистым лбом постоянно совершалась какая-то внутренняя работа, проникнуть в смысл которой было мне не под силу.

Ужин закончился, и лорд Дорн с внучатым племянником удалились в круглую залу. Марта взялась опекать меня и предложила перейти вместе с ней в соседнюю комнату. Сначала Файна, ласково улыбнувшись, покинула нас, а затем и Дорна-старшая, и я остался с Мартой и Дорной-младшей, как и прежде сидевшей на полу, устремив взгляд на огонь.

Марта была немногословна, но ее круглое, краснощекое лицо лучилось доброжелательностью. Короткий ответ следовал за вопросом, наступала тишина, уголек вспыхивал в очаге; и снова — вопрос, ответ и пауза, только ветер завывал в трубе, раздувая снопы белых искр.

Да, мне было о чем подумать.

В соседней комнате с ее необычным очагом сидел мой друг Дорн, выпускник Гарварда 1905 года, наконец оказавшийся дома. И этот дом был для него таким же родным, как для меня — сборный коттедж с его несуразной обстановкой, за тысячи миль отсюда. Сквозняк в коридоре, запахи, выщербленные ступени — все это было для него родное.

Сидевшую на полу девушку, свою сестру, он тоже знал лучше, чем меня. В соседней комнате с ним разговаривал один из величайших людей нынешней Островитянии, премьер-министр, второй человек после лорда Моры. Быть может, стоявшая перед лордом Дорном задача была ему не по силам; быть может, ему не хватало мощи, таланта и ума его великого отца, который в сороковые годы сумел сломить защитников установления торговых связей с заграницей и вновь вернулся к политике обособленности. Лорд Дорн, признаться, произвел на меня меньшее впечатление, чем Мора. Да, в свои почти семьдесят лет он был еще моложав, полон сил, непохож на других людей, но в конце концов он был всего лишь человеком, таким же, как я, как мой друг.

Тем временем Марта рассказывала о своем сыне, который, по ее словам, ни в чем не походил ни на одного из ее родственников, за исключением яркого румянца на щеках. Чтобы поддержать разговор, я спросил, где они живут, и Марта сделала неопределенный жест рукой, указав куда-то на запад — туда, где были только болота и море.

— Мы — одни из них, — загадочно сказала она.

Так я впервые услышал выражение, каким обитатели болот называли себя и себе подобных.

Дорна впервые взглянула на меня, глаза в глаза; голова ее слегка запрокинулась, озаренная мягкими, переливчатыми отсветами огня. Однако она ничего не сказала и через мгновение отвела взгляд. Мне стало интересно, что могло привлечь ее внимание, и я уже собирался ее об этом спросить, но так и не смог найти нужных слов.

Марта извинилась и вышла — потеплее одеть сына; на улице было сыро. Оставшись наедине с сестрой моего друга, я почувствовал, как часто забилось в груди сердце, хотя особых причин, кроме необыкновенного поведения девушки, не было. Вновь заняв свое место, я не без некоторого удовольствия подумал, что у меня теперь есть преимущество: она должна будет заговорить первой, к тому же я смогу наблюдать за ней сверху.

Тишина была настолько глубокой, что я невольно стал прислушиваться к ней, как делал это в минуты отчаяния в начале моего пребывания здесь. На мгновение все вернулось: натянутые, как струна, нервы и тягостное напряжение — источник беспричинной, но такой острой боли. Я передернул плечами. Дорна сидела все так же неподвижно — неземная, бесстрастная и вечная, как Будда.

Ветер завыл в трубе, взметнув сноп белых искр.

Чем пристальнее я вглядывался, тем сильнее веяло на меня жутью. Лицо девушки казалось отталкивающим. Потом снова обаятельным — в неуследимой смене личин.

Прошло минут десять. Смутные образы и ощущеня проплывали в моей душе, изменчивые, зыбкие, как отражения облаков в озерной глади. Среди них — призрак любви, смущенный присутствием девушки и в то же время успокоенный ее спокойствием, — но любви не к ней… Влекущий смущенный призрак уступал место впечатлениям дня, и я то видел сужающееся кольцо тумана, то вспоминал наше плавание на лодке, белесый свет над пустынным причалом, неожиданный хруст ракушек под ногами, в свою очередь пробудивший давние воспоминания. Я вслушивался в тишину и чувствовал осязаемое присутствие скрытых туманом болотистых равнин, простирающихся в бесконечные дали вокруг нас; я слушал тишину, но нервы уже не были напряжены, мне было покойно и радостно.

Мягкий, глубокий голос девушки прозвучал словно издалека, но отчетливо и ясно:

— Мы будем нравиться друг другу. Мы будем очень, очень нравиться друг другу, Джон.

— И я хочу этого, Дорна, — сказал я.

Она поднялась. Я тоже.

— Доброй ночи, — вновь раздался ее голос. — Пора мне ложиться. Завтра я рано встаю, надо ехать.

— Доброй ночи, — сказал я.

Дорна слегка улыбнулась и, вздернув подбородок, торжественно удалилась.

Пожалуй, именно этого я и хотел. Мои желания исполнялись, и я чувствовал себя счастливым, сидя на краю скамьи и с нетерпением думая о завтрашнем дне и о солнце, которое поднимется над болотами.

Пробудившись от крепкого сна, я увидел сидящего рядом с моей кроватью Дорна и пятно солнечного света на стене. Я встал и подошел к окну. Оно выходило на запад. Воздух был прозрачным и свежим, пронизанным живительными лучами солнца. Под окном расстилался пышный зеленый выгул, блистающий бесчисленными каплями росы — следами ночного тумана; в дальнем конце тянулся густой ряд деревьев, скорее всего буков, уже тронутых осенними красками. Еще дальше, примерно в полутора милях, несколько ниже, были видны древние, подстриженные ивы, росшие вокруг пастбища, а за ними — ровная поверхность болот с блестящими то тут, то там протоками, расстилавшаяся до самого горизонта, укрытого плотным, приникшим к земле розовым туманом. Вверху раскинулось синее небо; на одном из протоков виднелся белый парус, а вдали, поверх тумана, протянулась темная зубчатая полоса гор, среди которых возвышался укрытый белоснежной мантией исполин.