Читать онлайн «Абрашкин Анатолий Русь - арийская колыбель». Страница 41

А. С. Хомяков

Историки — люди основательные. В своих выводах они неизменно ссылаются на сведения, почерпнутые в тех или иных документах. Источники — это самый необходимый материал для разжигания их творчес­кого огня. Как математик начинает строить свою тео­рию, отталкиваясь от определенной системы аксиом, так и ученый-историк опирается в рассуждениях на общепринятый свод текстов и установленных фак­тов.

Но выстроить целостную картину исторического события на основе одних только источников невоз­можно. Этот парадокс уже давно известен математи­кам. В 1931 году американский логик Курт Гедель до­казал теорему, согласно которой любая логически не­противоречивая, формальная аксиоматическая теория никогда не исчерпывает полностью свой предмет ка­ким бы то ни было перечнем исходных аксиом. Всегда оказывается возможным найти или сформулировать такое утверждение, что ни само это утверждение, ни его отрицание нельзя ни доказать, ни опровергнуть, исходя из данной аксиоматики. Применительно к об­суждению исторических событий это означает, что если оставаться в кругу конечного числа общеприня­тых источников, то рано или поздно столкнешься с проблемой выбора одной из двух равновозможных ин­терпретаций. В такой ситуации для того, чтобы отдать предпочтение какому-либо мнению, ученому принци­пиально следует выйти за рамки исторической науки в ее классическом понимании и привлечь дополнитель­ные аргументы совершенно иного порядка. Но тогда его оппонент непременно отметит в своем отзыве, что данное рассуждение, возможно, справедливо, но пря­мо источниками не подтверждается и потому доверия едва ли заслуживает

Подобные недостатки присущи всякому теорети­ческому знанию, которое нельзя непосредственно проверить на опыте. И это прекрасно понимают про­фессиональные историки. Многие важные проблемы они оставляют без ответа, ограничиваясь указанием, что в настоящее время для этого недостаточно дан­ных. Особенно много таких «белых пятен» накопи­лось у исследователей Древнего мира, располагающих относительно небольшим объемом источников. В их распоряжении, однако, имеется огромное количество мифов, преданий и легенд о событиях того времени, которые, в общем-то, еще не осмыслены историками. Отношение к этим богатствам народной мудрости у подавляющего большинства ученых предельно скепти­ческое. Еще А. С. Хомяков в своей «Семирамиде» писал: «Когда мы сравниваем современный критический дух с наивностью историков и летописцев Средних веков, нам они кажутся жалкими невеждами или по крайней мере легковерными детьми. За всем тем, чем далее мы продвигаемся в науке, тем чаще нам приходится согла­шаться с их мнениями, находить смысл в их сказках и удивляться верности их заключений. Бесхитростные, простодушные, чуждые нашей учености книжной и словесной, они не надеялись слишком много на свою догадку, на тонкость своих исследований, но… не пре­зирали чужого невежества и охотно верили тому, что другие народы сами про себя говорили и о себе пом­нили». Прошло более века, но мало что переменилось в стане историков. Они, по преимуществу, не хотят поставить мифы и сказки древних народов в один ряд с письменными источниками и материальными па­мятниками.

Другое дело непрофессионалы, среди которых множество писателей, мифологов, философов, уче­ных-естественников и просто любознательных иссле­дователей, стремящихся извлечь рациональную ин­формацию из мифологии древних народов. Именно в их среде родился новый метод изучения древнейших цивилизаций, который писатель В. Щербаков очень удачно назвал метаисторическим.

Метаистория буквально — это то, что следует за историей, следующий, более всеобъемлющий этап ос­мысления человеческого прошлого. Его характерным свойством является привлечение для восстановления целостной картины минувших эпох данных из дру­гих областей знания, в первую очередь мифологии и языкознания, а также расширение возможных методов исследования. Азбукой метаистории можно по праву назвать сочинение нашего выдающегося философа, поэта, публициста, историка и богослова — Алексея Степановича Хомякова (1804-1860), которое он на­звал именем знаменитой ассирийской царицы — «Се­мирамида».

Эта книга, писавшаяся с некоторыми перерывами около 20 лет и составившая три объемистых тома, вполне сохранила стиль и особенности домашних бесед. В ней отсутствуют цитаты, почти нет указаний на источники (а в качестве таковых Хомяков держал в памяти сотни исторических, философских и бого­словских сочинений), некоторые факты изложены неточно, некоторые сопоставления, особенно этимо­логические, явно поверхностны и случайны. Однако «любительская» позиция Хомякова идет вовсе не от не­достатка сведений и не от неумения работать профес­сионально. Рядом отправных тезисов исследователь заявляет, что существующая историческая наука не в состоянии определить внутренние, действительные причины движения истории и выявить, тем самым, ре­альную канву событий, — следовательно, это должен сделать непрофессионал в свободном поиске утверж­дений и их доказательств и в форме, «отрешенной от сугубой научности».

А С. Хомяков попытался взглянуть на историю чело­вечества с единых позиций, вплести судьбы отдельно взятых цивилизаций в общий процесс развития обще­ства и, наконец, выделить в этом многонациональном мире движение отдельных племен и народов. По-ви­димому, он был первым, кто сформулировал правила извлечения конкретной исторической информации из мифологии древних народов.

Религия — наиболее яркое воплощение души народ­ной. Боги народа — отражение его миросозерцания и отношения к жизни. К примеру, у германцев верхов­ный бог Один представлялся в виде воина, у русских же высшим божеством служил Род — символ плодородия и любви. Разве не выражают они основополагающую линию в характерах двух великих народов? «Впрочем, лицо мифическое не всегда представляет собою ха­рактер того народа, которого воображением оно со­здано. Переходя в другой мифологический мир, оно к прежнему своему значению присоединяет еще новый характер, зависящий от народа-изобретателя и наро­да, принявшего чуждое божество. Когда племя шло на брань со знаменами, на которых были изображения своего невидимого покровителя, устрашенный непри­ятель принимал в свой Олимп грозное божество и ста­рался не только умилостивить, но и переманить его на свою сторону» (Хомяков А С. Семирамида). Интерес­нейший момент — по судьбе богов можно следить за борьбой и перемещениями народов. Принятие чуждо­го бога в свой пантеон — процесс вынужденный. Он обозначает факт присутствия на данной территории народа-завоевателя. Таким образом, распространение культа того или иного бога совпадает с направлением миграции поклоняющегося ему народа.

Рассмотрим с позиции метаистории события, опи­санные в гомеровской «Илиаде». Эта поэма посвящена изложению реальных исторических событий. В битве за Трою сражаются народы и племена, хорошо извес­тные историкам из других античных источников. Но, помимо противоборства человеческих армий, в «Или­аде» присутствует и рассказ об истории распри богов, случившейся на греческом Олимпе во время Троянс­кой войны.

Боги разделились на два враждебных лагеря: одни помогали троянцам, другие ратовали за ахейцев. Гомер описывает это таю

К брани, душой несогласные, боги с небес понеслися.

Гера к ахейским судам, и за нею Паллада Афина,

Царь Посейдон многомощный, объемлющий землю,

и Гермес,

Щедрый податель полезного, мыслей исполненный

светлых.

С ними к судам и Гефест, огромный и пышущий силой,

Шел хромая; с трудом волочил он увечные ноги.

К ратям троян устремился Арей, шеломом блестящий,

Феб, не стригущий власов, Артемида, гордая луком,

Лета, стремительный Ксанф и с улыбкой прелестной

Киприда.

Здесь Феб — традиционный эпитет, прилагавшийся к богу Аполлону, Киприда — одно из имен Афродиты, а Ксанф — название реки под Троей, которую называ­ли также Скамандром. Само слово «ксанф» обозначает «рыжий, бурый» и потому иногда служило также клич­кой лошади: так зовут коней Ахиллеса и Гектора.

У Гомера боги не бездействуют во время сражений вокруг Трои, не наблюдают безучастно за развитием событий. Они пытаются активно участвовать в делах и битвах людей, влиять на их решения и действия. Разу­меется, пыл и страсти на Олимпе кипят не столь бурно, нежели на Земле, — там все-таки есть полноправный правитель, которому подчиняются все остальные, да и, кроме того, в войне бессмертных богов не может быть убитых, но противостояние двух групп богов, их борь­ба, или, лучше сказать, открытая вражда, вполне может быть охарактеризована словом «война».