Читать онлайн «Основатель христианства». Страница 2

В ходе расследования Плинию удалось кое-что узнать о делах христианской общины. Установлено, что в определенные дни они собираются до рассвета, поют гимны Христу, /'как Богу" и друг другу дают торжественные обеты но не мерзкие преступления совершать (как он поначалу думал), а соблюдать нравственный закон: не грабить, не красть, не прелюбодействовать, не обманывать. Далее: они сходятся для совместной трапезы, самой простой и невинной (замечает наместник). И ничего больше. Плиний довольно невнятно рассказывает, что, собственно, происходило, когда христиане собирались по воскресеньям, но и в этой картине нетрудно узнать некоторые черты современной литургии. Миллионы людей по всему миру участвовали в такой же службе в прошлое воскресенье.

Было это в 112 г. по Р. X. Приблизительно в то же время друг Плиния, — Корнелий Тацит писал историю Римской империи. Он подошел к правлению Нерона и к великому римскому пожару. Поговаривали, будто к поджогу причастен сам император. Нужно было что-то делать, и римская полиция стала искать, на кого бы свалить вину. Свалили ее, сообщает Тацит, на людей, называемых "христианами", которых в Риме не жаловали, подозревая в неприглядных делах. Многие христиане были схвачены и обвинены в поджоге. Большую часть из них предали казни, однако столь изощренно-жестокой, что всеобщая неприязнь сменилась состраданием к жертвам. Сам Тацит, похоже, не верит в обвинение, но тем не менее безжалостно отмечает, что они, как-никак, были врагами обществу (и, следовательно, участь свою заслужили). Основал эту секту, насколько ему стало известно, некий злодей, лет тридцать назад казненный Понтием Пилатом, правителем Иудеи. К сожалению, смерть вожака не остановила смуту. "Зловредное суеверие" вспыхнуло вновь и вскоре достигло Рима, куда, по горестному замечанию Тацита, рано или поздно доходит все гнусное и непотребное. Ко времени пожара число суеверов стало "безмерным" — так он пишет, возможно и преувеличивая их общественную опасность. И все-таки здесь перед нами еще одно свидетельство — авторитетное, хотя и недружелюбное — римского историка: свидетельство о первых шагах христианства в конце двадцатых или начале тридцатых годов первого века.

Наше путешествие в глубь времен подводит нас к чрезвычайно важному периоду мировой истории. Только что, при Августе, образовалась Римская империя (в годы его правления и произошел переход летоисчисления от "до Р. X." к "по Р. X."). Политически это было огромное достижение. Но не только. Империя уподобилась гигантскому водоему, собравшему все реки античной цивилизации и породившему впоследствии все потоки западной истории. В сфере духа открылись новые пути и возможности. Наряду с христианством вызревали плоды и других, более ранних религиозных и философских исканий. Ни Тациту, ни Плинию не могло прийти в голову, что горстка людей, в которой один из них видел опасность для общества, а другой — сборище упрямых безумцев, была авангардом великого единства, что положит начало новому движению, направит его и пронесет сквозь века. Но случилось именно так. Среди многочисленных новых верований, которыми изобиловала Римская империя, лишь одному было суждено уцелеть и принести в будущее совершенно новые семена. Это верование — христианство, Основатель которого, рожденный при Августе, был казнен при преемнике Августа — Тиберии; религия, чьи последователи, вскоре составившие довольно многочисленное и влиятельное сообщество, воздавали Иисусу божеские почести, принося обет служить Ему, Его заповедям.

Настало время взглянуть на истоки этого сообщества с более близкого расстояния. По словам Тацита, смута возникла в Иудее. К ней мы теперь и обратимся. Палестина лежала на восточной окраине Римской империи, которая унаследовала эту область от греческой монархии, установленной после завоевания Персии Александром Великим. Связующей тканью региона были греческий язык и греческая культура; политическое же единство обеспечивала римская административная машина. Почти все порабощенные народы благоразумно принимали такой порядок вещей. Владычество римлян, возможно, бывало суровым, зачастую жестоким, иногда, пожалуй, и деспотическим, но оно было лучше, чем хаос и произвол, царивший в греческих монархиях времен упадка. Однако Палестина занимала совершенно особое положение. Евреи, ее основные жители, были своеобразным, строптивым народом. Римляне никогда их не понимали. Долгое время евреи находились в зависимости у персов, потом у греческих монархий — Сирии и Египта — и немало впитали из культуры своих хозяев. Но национальное возрождение во II в. до Р. X. позволило им ощутить вкус независимости под единокровной династией. Начатое героической борьбой Маккавеев, оно достигло апогея при их преемниках, Хасмонейских князьях, и вылилось в грязные склоки между наследниками, когда владычество Рима уже стало неизбежным. Однако евреи не забыли своей кратковременной славы и предавались опасной ностальгии по прошлому. Римляне поначалу пытались править "косвенно", как бы издали, и какое-то время это им удавалось; но в конце концов южная часть страны была преобразована в римскую провинцию — Иудею, которой управлял второразрядный чиновник с титулом префекта (впоследствии — прокуратора). На остальной территории сохранилась власть марионеточных царьков. К тому времени, о котором идет наш рассказ, префектом Иудеи был Понтий Пилат, чье правление продолжалось с 26 по 37 г.

К северу от самой Иудеи, но еще в границах Римской империи, лежала земля, называемая Самарией. Ее насельники — и чистые израильтяне, и потомки от смешанных браков — исповедовали ту же религию, что евреи, с незначительными различиями в деталях; однако жители Иудеи гнушались ими как чужаками и отступниками. Века отчуждения и мучительные воспоминания о прошлом разожгли взаимную ненависть между сородичами, жившими по соседству, на очень маленькой земле, и они постоянно задевали друг друга, что иногда кончалось кровопролитием.

Северной частью Палестины, Галилеей, расположенной к востоку от Иордана, правил местный царек Ирод Антипа. Страна со скученным, пестрым по составу населением, Галилея была истинным рассадником брожений Многие галилеяне, считавшиеся евреями, по-видимому, происходили от инородцев, насильственно "обращенных" после того, как земли эти завоевали Хасмонеи. Это, впрочем, не умеряло их религиозного фанатизма Префект Иудеи неусыпно следил за беспокойными галилеянами, тысячами стекавшимися в Иерусалим во время народных праздников. На эти дни он обычно покидал свою резиденцию в Кесарии и поселялся в Иерусалиме. Там, в крепости, возвышавшейся над храмовыми постройками, у него наготове было достаточное количество войск.

Дело в том, что нервным центром еврейского общества был Храм. Ничтожный, с политической точки зрения, клочок земли — Иудея как таковая — являл собою религиозный центр мировой значимости. В Риме это хорошо понимали, поскольку во всех частях империи жили евреи, считавшие Иерусалим своей столицей. Пятью веками раньше, когда еврейская община, чуть было не перечеркнутая как самостоятельное целое, восстала из пепла, она преобразовала себя в нечто, более напоминавшее церковь, чем государство. Ее "конституцией" (если можно так выразиться) — не менее фундаментальной и непреложной, чем, скажем, конституция Соединенных Штатов, — стал так называемый Закон Моисея. Закон этот не только охватывал гражданское и церковное право — он содержал исчерпывающий кодекс социальной и личной этики, которому в идеале должен был следовать каждый член общины, независимо от того, жил ли он на родине или в рассеянии. В свою очередь, лица, посвятившие себя толкованию Закона и признанные учителями, пользовались особым влиянием и почетом. Таких людей называли словом, которое обычно переводится как "книжники", но более точно его можно бы передать словосочетанием "знаток права". Выполнение всех мельчайших предписаний Закона в обстоятельствах, несравненно более сложных, чем те, для которых он был сформулирован, было непростым делом, и люди, искренне желавшие следовать ему, объединялись в "товарищества", чтобы поддерживать и просвещать друг друга. Члены этих товариществ известны нам под именем "фарисеев" — слово неясного происхождения, означавшее, как полагают, нечто вроде "отделенные". Если это действительно так, то оно довольно точно выражает суть дела, ибо и сами они, и все другие чувствовали, что фарисей в какой-то мере отделен от тех, кого "не заботит Закон". Фарисеев почитали и слушались, а товарищества их объединяли высоконравственных и умных людей — хотя, конечно, их тоже подстерегали соблазны, которые всегда подстерегают человека, стремящегося быть благочестивее других. Большим влиянием фарисеи пользовались в "синагогах", бывших не только местом богослужения, но и социальными центрами, даже, до известной степени, органами местного самоуправления еврейской общины.