Читать онлайн «Ветер богов». Страница 1

Писатель-дальневосточник Василий Михайлович Ефименко был участником войны против империалистической Японии, а после капитуляции Квантунской армии несколько лет работал с японскими военнопленными.

В настоящее время В. Ефименко является заместителем председателя Хабаровского краевого отделения общества “СССР — Япония”, часто встречается с героями своих произведений — простыми людьми Японии.

“Божественный ветер” — камикадзе — так называли в “Стране восходящего солнца” летчиков-смертников, один из которых стал главным героем романа. Трудный путь от фанатика-самоубийцы до члена коммунистической партии, борца за мир и дружбу между японским и советским народами прошел камикадзе Эдано Ичиро.

Первое издание романа “Ветер богов” было хорошо принято читателями и критикой. Вызвал этот роман отклики и в самой Японии. Газета “Майничи” писала: “…Роман заслуживает внимания уже тем, что иностранный писатель сделал попытку литературно приблизиться к историческому периоду Японии, полному потрясений. И ко всему он изумляет нас широтой и точностью своих познаний в обычаях и нравах Японии и в повседневной жизни японцев”.

Василий Ефименко начал свою работу в печати как публицист. В последние годы в издательствах Дальнего Востока вышло несколько сборников его рассказов и книжка путевых заметок “От Хабаровска до Ниигаты”.

Над Тихим океаном, словно в насмешку над его названием, бушевал тайфун. Зародившись где-то вдалеке, он мчался, набирая силу, и, казалось, стремился соединить в одно целое воду океана и небо. Еще три года назад, в дни мира, мореход любой страны, заметив признаки грозного ненастья, посылал тревожный сигнал: “Идет тайфун”. И все корабли торопились убраться подальше от опасности.

В прибрежных водах суда укрывались в гаванях, заливчиках, где суша могла ограничить силу океанского натиска; задраивались люки, крепились грузы. А если какое-либо суденышко попадало в объятия тайфуна, в эфире нередко раздавалось тревожное “SOS”. Ближайшие суда сворачивали со своего курса и спешили на помощь попавшему в беду. За тысячи километров люди, сидя у радиоаппаратов, с тревогой следили за исходом борьбы.

Тайфуны не были безымянными. Иногда им давали неоправданно красивые имена — “Эмма”, “Лора”, а то просто по номерам — пятнадцатый, двадцать первый…

Этот тайфун был безымянным. Сведения о нем передавались шифром. Корабли, попав в полосу бури, не просили о помощи — боялись выдать себя врагу, хотя тот, возможно, в этот момент изнемогал также.

Океанский тайфун был несравненно меньшим бедствием, чем вторая мировая война, которая вот уже три года бушевала на западе и здесь, на востоке, на огромном пространстве от берегов Австралии до суровой Аляски; она пылала беспорядочными кострами сухопутных и морских сражений и неумолимо приближалась к Найчи — собственно Японии.

Старый “Сидзу-мару” скрипел всеми своими заклепками, креплениями, такелажем. Его ржавый корпус с трудом взбирался на очередную водную гору, тяжело переваливался через её вершину и скатывался вниз. Темные тучи почти цеплялись за верхушки мачт.

Капитан “Сидзу-мару” сам нес вахту, посматривая то на светящийся в темноте компас, то на мелькавший огонек головного корабля. По следу “Сидзу-мару” шли другие, такие же старые транспорты, а по бокам рыскали два миноносца и несколько морских охотников…

Скрип корпуса “Сидзу-мару” не пугал капитана. С этим кораблем у него были связаны многие годы жизни. Он плавал на нём ещё задолго до войны, когда “Сидзу-мару” был мирным краболовом. Но вот уже три года корабль и его командир участвуют в войне. Старый моряк надел форму офицера военно-морского флота, а борта “Сидзу-мару” покрылись пятнистой камуфляжной окраской.

Три года… Не будь войны, капитан спокойно доживал бы свой век в тихом домике на западном побережье Хоккайдо.

Тайфун не пугал старого моряка. Небо, укрытое тучами, помешает вражеским самолетам спикировать на “Сидзу-мару”, а волны защитят караван от торпед. Это надежнее охраны миноносцев и морских охотников.

Невеселые мысли овладели капитаном. Если бы два года назад ему кто-либо сказал, что война обернется так худо для Японии, он разделался бы с клеветником, как положено офицеру императорского военно-морского флота. Самого мощного, самого лучшего, самого грозного флота в мире.

Самого грозного?..

Когда в декабре 1941 года императорский флот и авиация одержали первую победу над янки в Пирл-Харборе, капитан чуть не задохнулся от радости.

Всё было иначе в первый год войны. Эскадры императорского флота под командованием адмирала Ямамото топили и изгоняли корабли противника, в небе летали только самолеты с красными кругами на плоскостях. “Сидзу-мару” плавал тогда без конвоя, и, чего скрывать, каждый рейс приносил неплохой доход. Капитану ли не найти на своей коробке укромного местечка, где можно припрятать манильский табак, рис, сахар? Да мало ли что можно было привезти из Манилы или Сайгона! Он даже крякнул, вспомнив счастливые деньки.

А теперь? Теперь капитан, отправляясь в рейс, навсегда прощался с семьей. Дожил до того, что радуется непогоде. Немало его сослуживцев нашло последний приют на дне океана. Погиб и сам адмирал Ямамото. Капитан поежился и, обернувшись, посмотрел на рулевого, словно тот мог подслушать его думы.

— Точнее держи курс! — буркнул он.

— Есть! — откликнулся рулевой.

Через полчаса в рубку вошел старший помощник, и капитан, по-старчески шаркая подошвами, но по привычке широко расставляя ноги, двинулся к выходу. У двери он оказал:

— Манила откроется через шесть часов. На подходе разбудите!

Капитану хотелось спать. Всё-таки он старый человек.

Вскоре ветер начал стихать, но казалось, что вершины волн вот-вот достанут фальшборта и снесут добавочные гальюны, сшитые у бортов из неокрашенных досок. Корабль всё так же натужно карабкался на вершину очередной водяной горы, а сползая, с размаху ударялся о грудь следующей, и та обдавала его брызгами и пеной.

В трюме, освещенном несколькими тусклыми лампочками, на многоярусных нарах стонали, корчились, перекатывались истерзанные качкой солдаты: лишь немногие из них — те, кто привык к морской стихии, — сидели, обхватив руками колени, и безучастно смотрели на стены перед собой. Они не замечали удушливого спертого воздуха, насыщенного запахами мокрого тряпья, немытых тел, мазута, остатков полупереваренной пищи, которую извергли желудки слабых.