Читать онлайн «Реплика в зал. Записки действующего лица.». Страница 16

Жена вынашивала дочку, сам - вы понимаете - на сносях с творческим замыслом... Загрузившись книгами, поехали в Крым. В стук коктебельских пишущих машинок вписалась еще одна. Все было славно: рядом плещется море, мне 36, ничего не болит, и не покидает состояние тихого экстаза от власти над рождающимся текстом.

А до и после Крыма - Пречистенка, государственный музей Толстого. Приземистый старинный особняк. Створки ворот из чугунных решеток - всегда открыты.

За этими воротами меня встретили, как встречают хроника в элитной клинике: ведите себя с пациентом ровно, ничему не удивляйтесь, в том числе и тому, что пришедший вознамерился заняться заведомо безнадежным делом - пишет пьесу о Толстом. Много таких было. Но помочь надо...

В библиотеку надо спускаться по лестнице, оставив за спиной залы с экспозициями. Там мне отвели столик, на него можно громоздить книги - любую разрешалась снять с полки. И моя большая тетрадь как-то умещалась и заполнялась выписками до онемения руки. О грядущем пришествии ксероксов никто не подозревал.

На Пречистенке я попал в окружение людей некоей особой складки или даже породы. Причастность ко всему толстовскому накладывала на всех печать некрикливой доброты и несуетной готовности ко всяческому содействию.

Опекавшие меня музейщики-толстоведы в основном были людьми молодыми, новыми по отшению к тем, кто принадлежал к поколению, заставшему времена Толстого, кто принимал непосредственное участие в яснополянских коллизиях. Их незатихшие страсти долго окрашивали в соответствующие тона многочисленные мемуары, статьи, книги.

Время шло, не стало Черткова, Бирюкова, Валентина Булгакова, других влиятельные фигур из круга старших... И когда теперь при очередном разговоре с толстоведами о будущей пьесе, перекуривая или по дороге к метро, я говорил, например, что являюсь поклонником Софьи Андреевны, что, не скрывая сложностей характера, намерен вывести ее с симпатией, в ответ слышал: правильно, пора, теперь дадут...

Поскольку взялся с любовью и доступным по силам тщанием вспоминать "толстовские мотивы", сопровождавшие по жизни, зафиксирую, пожалуй, еще один, пусть и мимолетный, штришок...

На пятом курсе была педагогическая практика. Надо было провести один урок в младших классах и один в старших. Но я дал по два. Попросил тамошний учитель литературы: "Вы все равно готовились, может быть, не составит труда повторить в параллельных классах?"

Школа, куда пришли на практику, оказалась приметной - она располагалась где-то за старинной пожарной каланчой в Сокольниках. Школу на свои деньги построил внук Пушкина, в честь столетия со дня рождения деда - ее открыли в 1899 году. А учитель, о котором вспомнил, маленький, с белой бородой, рассказал мне, что Толстого, конечно, видеть он не мог, а вот Черткова в тридцатые годы наблюдать приходилось. "У него была странная особенность, - вспоминал старый учитель, - как только приходил даже и в незнакомый дом, сразу устремлялся к дивану или кушетке и - засыпал. Только скажет: "Должен поспать!" и все - спит. Может, болезнь была такая?.. Через пять минут очнется и как ни в чем ни бывало..."

Остается заметить, что судьбу свою Чертков тем не менее не проспал. Вписал в анналы истории основательно.

В пьесе самой тщательной разработки должен был получить треугольник Толстой - Софья Андреевна - Чертков. Тут страсти сплетены, тут есть, что играть актерам, за чем следить публике. Потом это подтвердилось...

И еще была мысль, которая представлялась принципиальной. Нельзя понять тех или иных поступков Льва Николаевича, пребывая в границах обывательски-житейских оценочных категорий. В пьесе появятся слова: "Гениев не учить надо, а изучать". Иначе никогда не поймем отказа от собственных сочинений "в пользу народа", не постигнем искренности толстовского стыда от собственной жизни в достатке и довольстве, когда вокруг российская нищета. Не разберемся в причинах его противостояний официальной церкви. Даже отношения с домашними определялись небывалым своеобразием личности главного действующего лица драмы. Не мудрствуя, по-человечески мне кажется, что в том доме не все щадили уже немолодое сердце мятежного графа. Поделившись на противостоящие группы, в принципе хорошие и деятельные люди все-таки слишком увлеклись борьбой, но достаточно не озаботились создать атмосферу благоприятствования своему старшему. Даже причудам. А может, и пожил бы на денек-другой дольше. Но сердца не хотели смягчаться, не получилось, не смогли. Уступать не хотел никто. А потом было поздно.

Пьеса - тоже документ

С драматургом Михаилом Шатровым пьем кофе у него на кухне. Это не в Доме на набережной, где он жил в последние годы, а в писательском кооперативе у метро "Аэропорт".

В какой-то момент в проеме кухонной двери красиво нарисовалась Ирина Мирошниченко, они тогда жили вместе. Только что принятая во МХАТ, тоненькая. Попрощалась, исчезла.

Почему я здесь?

У меня проблема, нужен совет мэтра. Проблема такого свойства, что именно Михаил Шатров может помочь.

В начале семидесятых штатные теоретики марксизма-ленинизма, собранные в ИМЛ при ЦК КПСС, до белых глаз ненавидели Шатрова. Он отравлял им существование тем, что своими пьесами о Ленине сводил на нет их усилия, за которые они, между прочим, получали приличные оклады. Их усилия были направлены на оправдание и освящение деяний нынешних вождей, развивающих якобы так называемые ленинские принципы и традиции, а Миша занимался прямо противоположным: показывал в своих сочинениях для театра и кино такого Ленина, который в его обработке получался убийственным укором нынешним вождям. Причем все подкреплял документами. Шатров создал и развил на нашей почве жанр политической документальной драмы и долбил официальных теоретиков с замечательным упорством, не давал передохнуть: "Именем революции", "Шестое июля", "Большевики", потом несколько фильмов, среди которых то же "Шестое июля" и следом "Доверие", где Ленина играл Кирилл Лавров, потом опять пьесы - "Синие кони на красной траве", "Так победим!", "Диктатура совести", "Дальше, дальше, дальше!" Словом, Шатров крушил сталинизм ленинизмом или иначе: своим как бы "идеальным Лениным" вспарывал гнойники времени, в котором всем нам было суждено существовать.

Но это - для сведения. В гости к мэтру я напросился не о его Ленине потолковать, а о своем Льве Толстом, о будущей пьесе, которая заваривалась как именно документальная драма.

С самого начала я понимал, что пьеса о "великом печальнике народном" невозможна без некоей пусть краткой сцены, которая бы показала Толстого в деревне, в общении с крестьянами. Это-то я понимал, но понимал и другое: весьма приблизительное представление о быте и языке той деревни не позволит выписать столь необходимую сцену на достойном уровне.

Сходные сомнения возникали и с другим мотивом - "церковным", где я тоже не чувствовал себя достаточно готовым. А материя тонкая...

К Шатрову я пришел не потому, что не находил выход, а потому, что выход нашел. Но хотелось узнать у Михаила Филипповича, опытнейшего драматурга-документалиста, правомочна ли моя задумка.

Сказать коротко - в пьесе "Ясная Поляна", наряду с текстом, полностью сочиненным мною, часть диалогов построена на основании мемуаров, дневников, письем и прочих реальных свидетельств. Но в данном случае появлялся и еще один уникальный материал: незавершенная Толстым пьеса "И свет во тьме светит", в которой главный герой Николай Иванович Сарынцов - полное альтер эго автора. Законченного художественного произведения Толстой не оставил, но оставил интереснейший документ к своей биографии! А значит, нет вроде бы методологических противопоказаний против того, чтобы включить некоторые детали из него в ту пьесу, которую задумал я.

Миша меня выслушал, повел лохматой бровью и спросил неторопливо: "Ну и что смущает? Очень логично. Документ понятие емкое".

- Но ведь придерутся - спер, скажут.

- Тогда в пьесе по документам вообще можно придираться к каждой реплике. Важно же, какие документы отбраны, как осмыслены, в какую конструкцию включены, как двигают действие. Действительно, у документов - много авторов, а в пьесе по документам - один, тот, что на афише. Впрочем, чтобы не казалось, я обычно пишу небольшое послесловие, комментарий такой - объясняю "условия игры". Сочини кратенький комментарий, скажи о принципах твоего подхода и опубликуй вместе с пьесой.

Осталось поблагодарить Шатрова за дельный совет. В тираже "Ясной Поляны", изданном Авторским обществом, а потом и в журнале "Театр" N11 за 1973 год, где была опубликована пьеса, есть послесловие - "От автора". Приведу его, сделав совсем небольшие, не меняющие смысл купюры:

"Трудность при написании драмы "Ясная Поляна" состояла не в скудости или отсутствии материала, а, напротив, в его обилии. Трудность заключалась в отборе. А потом уже в конструировании отобранного - чтобы отжатое в пьесу сложилось в произведение действенное и увлекающее, несущее заряд эмоциональности и идейности.