Читать онлайн «Описание Западной Сибири». Страница 17

Что же касается того, когда начнется печатание этого отдельного эпизода из «Мемуаров», то я должен откровенно объяснить Вам следующее: «Главное управление по делам печати разрешило мне читать публичные лекции «О Сибирской железной дороге» (Вам известно, что я автор «Описания Западной Сибири», на которое ссылается как на авторитет наше Географическое общество в своем «Словаре», и что на меня ссылался Богданович в своих брошюрах по вопросу о Саранпаульско-Тюменской линии как на специалиста по точному знанию Сибирского края), разрешило еще в прошлом году, но разрешение сие пришло так поздно, что я не успел осуществить его до закрытия навигации. Между тем, чтобы прочесть сии лекции с самой ранней весны, надо приготовиться к сему благовременно материально, ибо у меня на руках больная жена, которую следует обеспечить в моем отсутствии. Вероятно, чтение сих лекций в Казани, Симбирске, Самаре, Саратове, Перми, Омске и Томске покроет издержки такого большого путешествия; но, повторяю, и приготовиться к нему требует средств, а все мы, «выходцы с того свету», после 1856 г., я уже говорил Вам в первом письме моем, «живем не на розах». Вот почему мне и дорого бы было помещение начала этого эпизода в марте. Но если сего нельзя абсолютно, то ведь апрельская книжка (которая выйдет 1 апреля) будет печататься в марте, следовательно, Вы уже будете знать, что приблизительно можно для меня сделать (ибо я вполне полагаюсь в этом на Вашу добросовестность), и можете выслать мне денег к Пасхе. Остальное постепенно, а к осени я Вам изготовлю и главы IX и X, Читу и Петровск.

К рукописи «Мемуаров» я приложил на всякий случай три статьи новых «Сибирских воспоминаний» (первые XII напечатаны были в петербургских журналах 1860 – 1864 гг.), XIII «Жертвоприношение» и XV «Белкинский рудник» очень интересны и драматичны, ибо основаны на действительно случившемся. Может быть, Вы найдете возможность поместить их в числе тех рассказов, которые иногда печатаются в «Вестнике Европы». XIV «Иннокентий Васильевич» – местный очерк и может не понравиться, а XVI о декабристе Видковском был начат в прошлом году, да за разъездами так и не написан.

Посему представляю все это на Ваше доброе расположение и в полное распоряжение, надеюсь, что Вы не осудите меня за мою откровенность. Наша судьбина обща всем нам. Воротились мы в Россию как тот монах легенды, который проспал 1000 лет под пенье райской птички. Не «одних уж нет, а те далече», как сказал некогда поэт, а просто камня на камне не осталось! Люди чужие, а что всего хуже: все было разорено, размотано, прожито! Нет и десяти исключений тех, которым уберегли верный кусок хлеба. Значит, надо было начинать «жить» с 50 лет. А жизнь теперь легко не дается!

Примите, милостивый государь Михаил Матвеевич, уверение в том душевном почтении и совершенной преданности, с коими имею честь быть Вашим покорным слугою.

Милостивый государь Михаил Матвеевич!

Я имел честь получить почтеннейшее письмо Ваше от 25 апреля 1870 года в ответ на мое «страховое» (квит. Муромской почт. конт. 17 апреля того же года № 173). В сим письме Вы известили меня, «что отправленные к Вам 2 февраля (квитанц. № 1) рукописи «Мемуары истекшего пятидесятилетия 1819–1869 гг.», главы VII и VIII, и «Сибирские воспоминания», рассказы XII, XIII и XIV, не могут, по рассмотрении оных, быть напечатаны в издаваемом Вами журнале «Вестник Европы». Вместе с сим Вы просили меня уведомить Вас: «указать книжный магазин или лицо, которому Вы могли бы сдать рукопись по моему указанию».

К сожалению, так именно и случилось, как я писал Вам 17 апреля 1870 года (о необходимости для меня получить ответ Ваш до 1 мая по случаю моего отъезда в разные губернии по железнодорожным делам). Письмо Ваше (ответное на мое) от 25 апреля уже не застало меня в Муроме. Долго спустя (более года) мне привелось быть проездом в этом городе, где у знакомого мне почтмейстера нашлось, однако, в целости между корреспонденцией, на мое имя им полученной, и письмо Ваше. Но, уезжая в тот же день на Урал и в Сибирь, я не мог назначить Вам, «куда именно направить мои рукописи», ибо о передаче их какому-либо книжному магазину или лицу в Петербурге не могло быть и речи: «Мемуары» и «Сибирск. воспоминания» суть отрывки из большого целого, которого нет мне ни времени, ни охоты печатать, да и докончить теперь. Да и входить в переписку с издателями тоже некогда.

Пользуясь настоящим временем невольного житья здесь до открытия навигации, я бы покорнейше просил Вас, милостивый государь Михаил Матвеевич, сделать мне одолжение: выслать немедленно рукописи «Мемуаров» и «Сибирск. воспоминаний» сюда. Из квитанции Муром, почт, конт. вижу, что пересылка оных стоила «весовых 40 к. с страхов. 25 и за расписку 5, всего 70 коп. сер.», расход пустячный и который Вас не обременит. А мне рукописи потому необходимы, что ни «Мемуаров», ни «Сибирских воспоминаний» не нахожу черновых в моих портфелях, и где я их потерял, не помню. Но убедительнейше прошу и на сей раз выслать рукописи немедленно, ибо опять-таки после 1 мая меня здесь, вероятно, не будет, и по пословице «чем враг не шутит» я перекинусь на Амур, откуда через Китай, Японию и Сев. Америк. Штаты ворочусь в Европу, и вселюбезнейшую Россию не ранее двух лет. А рукопись и ответное письмо Ваше, вероятно, не пойдут искать меня в «Новом свете».

Еще в бытность мою в Москве в 1865 и 1866 гг. я, занимаясь в «Чертковской библиотеке», задумал написать трагедию «Мирович». Там нашел много для сего материалов. В истекшие 6 лет, невзирая на мои перекочевки (ибо в 1868 г. опять уезжал в Сибирь), я, однако, окончил вполне и отделал «Историческую записку» о деле Мировича (вместо «Вступления» в трагедию) и первые два акта (I и II). Посему если Вы хотите поместить эту трагедию в Вашем журнале, то пошлите мне для скорости сюда телеграмму. Я вам тотчас вышлю рукопись. Прочитать ее – дело 3 – 4 дней, и Вы успеете покончить с этим делом до 1 мая (может, по случаю разлива рек, всегда позднего в Сибири, я останусь здесь до 15 мая), III, IV и V акты набросаны вчерне и не отделаны. Можно выслать, что будет отделано и в окончательном редакционном виде, пожалуй, с Амура либо через нашего консула в Японии que sais-je? Но я трагедии этой не попускаюсь и понемногу, сцена за сценой, отделываю. А так как я вижу из мартов, книги Вашего журнала, что у Вас помещаются и отрывки трагедий даже с иностранного, то своей русской и притом с таким интересным сюжетом можно поместить первые два акта и отдельно от последующих.

В заключение прошу Вас сделать одолжение: поторопиться все-таки высылкой рукописей и ответным письмом Вашим, которое прошу тоже не поскучать послать «заказным» для «выдачи по повестке», простое может затеряться.

С душевным уважением имею честь быть Вашим покорным слугою.

Ипп. Завалишин.

Адрес: «Потомственному дворянину Ипполиту Иринарховичу Завалишину в губернском городе Самаре (близ губерн. почт, конторы, дом купц. Горина)».

Документы, опубликованные выше, это, скорее всего, вершина айсберга, каким был Ипполит Завалишин. И, судя по ссылкам, даже только писем у плодовитого публициста и большого мастера эпистолярного жанра может оказаться гораздо больше. Просто компьютерная база помогла разыскать лишь те дела, в названиях которых фигурировала фамилия нашего злополучного героя.

«Суд, принимая во внимание вредное влияние Завалишина на жителей Кургана, признал невозможным оставлять его на жительство в этом городе»[36], – писал С.Я. Штрайх. За прошедшие после его смерти практически сто с четвертью лет о нем благополучно забыли исследователи, зная его репутацию путаника, авантюриста, ябедника.

Но по-прежнему его повествования привлекают этнографов, изучающих быт того времени: «Тюмень страшно хвастлива! Покуда она еще не сделалась сухопутным Ливерпулем между Европой и Россией с одной стороны, а Сибирью и крайним востоком (срединной Азией, Китаем, Японией, может, и Индией) с другой; покуда не убила своей ненавистной ей соперницы Ирбити; покуда не сделалась центральным торжищем и лучшим пунктом размена между обоими полушариями, до тех пор... как только подъедешь к ней, с какой хочешь стороны: от Екатеринбурга, Туринска, Тобольска и Ялуторовска (она всестороння, без каламбуров), дорога на ее городской земле дрянь, способная убить всякую фантазию! Поэзия ее всемирности разбивается в дребезги (вместе с осями и колесами) об ее дурные мосты, наигадчайшие гати, немыслимые пни, торчащие посреди разгона для сокрушения голов и мозгов проезжего! Даже верстовые столбы ее пахнут мервечиной Миниха и Бирона, когда их везли 120 лет тому назад по туринской дороге в глухой Пелым! Издали, когда поднимешься на угорь за селом Троицким, город порядочно эффектен, еще эффектнее с Ялуторовского тракту и с Тобольского из-за Туры. Много церквей, монастырей, каменные дома, огромный тюремный замок с церковькой, рощи и садики. Внешность скрадывает внутренность. Зато, щедро наделяемый пинками и толчками, подзатыльниками адских душегубок, называемых почтовыми кибитками с их низенькими накладушками, настроенный не на идиллический, а на просмешливо-ругательный лад – как только подъедешь к въезду в улицы (у Тюмени ни застав, ни приличных въездов нет, а триумфальных арок некому здесь ставить – все ямской народ – не герои!), ахнешь и опустишь руки! Гоголю да Федотову тут только расхаживать, да курам с петухами рыться в навозных кучах, опоясывающих щедро город непривлекательным ожерельем!»[37].