Читать онлайн «13 диалогов о психологии». Страница 35

А.: Но и после смерти философ вызывал ненависть…

И.С. Нарский: Целый месяц тело философа лежало в церковном подвале без погребения. Лютеранские пасторы, почти открыто называвшие Лейбница “безбожником”, ставили под сомнение саму возможность захоронения его на христианском кладбище. Когда, в конце концов, скромный кортеж направился к могиле, за гробом шло только несколько человек, почти все из них случайные лица, а от двора не присутствовал никто. И один из немногих свидетелей церемонии, понимавший подлинное значение того, что произошло,… заметил: “Этот человек составлял славу Германии, а его похоронили как разбойника”. Только Парижская академия торжественно почтила память Лейбница [Там же, с. 20-21]. С: Что же это такое! Почему же гениям так не везет ни при жизни, ни после смерти! А.: А это интересный вопрос для психологического исследования: может быть, ты им когда-нибудь и займешься. А теперь я хочу остановиться еще на одном аспекте творчества Лейбница, который сыграл чрезвычайную роль в разработке философских и методологических вопросов науки. Дело в том, что Лейбниц за свою жизнь находился в переписке с бесчисленным количеством ученых и политических деятелей, написав в общей сложности более 15 тысяч писем, в которых обсуждались и формулировались (быть может, впер­вые) сугубо научные и философские вопросы. А переписка XVII века, по оценкам методологов науки, представляет собой особое духовное явление той эпохи, сыгравшее значительную роль в становлении культуры научных дискуссий. Мне кажется интересным для нашей науки проанализировать те психологические превращения, которые претерпевает сообщение, ставшее письменной речью.

Т.Б. Длугач, Я.А. Ляткер: Когда один ученый описывает другому, как и что он проделал в ходе эксперимента, сообщение постепенно начинает приобретать иные логические характеристики, чем если бы имело место устное сообщение. Так, автор не может рассчитывать на непосредственное живое восприятие, ему (и читателю) требуется воображение. Далее, словесное описание начинает сопровождаться рисунками, чертежами, схемами и т.д., то есть слово постепенно в ряде случаев заменяется графическим, геометрическим изображением. И, наконец, самое важное — при описании реальный описываемый предмет с необходимостью превращается в предмет идеализированный, который никогда не совпадает …с действительным предметом. Иначе говоря, в ходе переписки, возникающей в силу определенных общественно-исторических причин, формируется новый логический феномен — мысленный эксперимент, выступающий в качестве обязательного дополнения эксперименту реальному, без которого в строгом смысле слова последний вообще не может быть поставлен… [32, с. 300]. А.: При этом в письмах такого рода большое внимание обращается не столько на полученные результаты, сколько на обоснование их вывода, то есть на то, без чего невозможно понять эти самые результаты. Так, например, Декарт в одном из писем, отвечая на просьбу объяснить некое физическое явление, пишет: “Я охотно ответил бы на Ваши вопросы, касающиеся пламени свечи и других подобных вещей, но предвижу, что никогда не смогу достаточно удовлетворительно сделать это до тех пор, пока Вы не ознакомитесь со всеми принципами моей философии” (Цит. по [32, с. 303]).

Тебе не кажется, что я пытаюсь доказать тебе то же самое: нельзя знакомиться с решением какого-либо частного психологического вопроса без обращения к исходным основаниям, на которые это решение опирается, то есть невозможно понять какие-либо практические приемы психотерапии без знания философии человека, которая за ними стоит?

Диалог 3. Я мыслю, следовательно, существую

С: Теперь-то я с тобой согласен, а раньше, признаюсь, мне казалось это ненужной “метафизикой”, которой занимаются люди, не владеющие практическими приемами. А.: Утешай себя тем, что не ты один так думал. Дальнейшее развитие науки в XVIII и XIX веках приводит как раз к такому отделению результатов от их философского и конкретно-научного методологического обоснования: это имело, впрочем, не только отрицательные, но и свои положительные стороны.

С: Неужели положительные? Значит, не случайно я так долго придерживался этой “антитеоретической” позиции?

А.: Не случайно. Это был неизбежный этап развития науки, в том числе и психологической. Различные конкретные науки и философия окончательно отделяются друг от друга… Т.Б. Длугач, Я.А. Ляткер: Период формирования академий наук стал временем “разложения” письма: “Мавр сделал свое дело, Мавр должен был уйти”. Научная переписка продолжает сохраняться, но отходит на задний план интеллектуальной жизни; ее место занимают, с одной стороны, научные сообщения различного рода, с другой — философские сочинения. То, что в письме было от “логики спора”, то есть обоснования “начал” нового знания, превратилось в основное содержание философии; то, что было ориентировано на дедуктивные выводы, послужило основой естественнонаучной теории [32, с. 306]. А.: Психология одной из последних произвела это разведение двух аспектов научного творчества. Со второй половины XIX века психология постепенно превращается в экспериментальную науку, и характерными становятся сочинения, озаглавленные, например, так: “Психология без всякой метафизики”. Сочинение под таким заглавием выпустил в начале XX века известный русский философ и психолог Александр Иванович Введенский. Для подобных сочинений характерна изначальная установка на “эмпирические исследования” без обращения к различным рассуждениям о природе души, ее бессмертии и так далее. При всем положительном замысле этих эмпирических сочинений они страдают двумя недостатками.

С: Догадываюсь, какими. Только что Декарт об этом сказал: трудно понять конкретные результаты, не зная логики их “вывода”. А в чем другой их недостаток?

А.: В неучете диалогической природы мышления, что приводит ученого к убежденности (иногда неоправданной) в истинности одной-единственной точки зрения на изучаемый им предмет, чаще всего своей собственной.

Т.Б. Длугач, Я.А. Ляткер: Если в философских трудах, по сути дела, все время идет спор мыслителя со своим alter ego, то в научных сочинениях все возражения собеседников и оппонентов устраняются; микросоциум личности как бы ссыхается до одного-единственного участника, не сомневающегося в незыблемости оснований своей концепции… Вопрос о том, действительно ли так уж бесспорны эти посылки, снимается. При этом ученый не осознает того, что те основания научной теории, которые он полагает в качестве бесспорных, можно даже сказать “само собой разумеющихся”, стали таковыми … лишь после того, как были “опробованы” на истинность ранее, в длительных спорах… [Там же, с. 306]. А.: Лишь в начале XX века появляются сомнения в возможности построить психологию на чисто эмпирических основаниях, без специального теоретико-методологического анализа… Но мы с тобой настолько отвлеклись, что забыли, что говорили про Лейбница… С: Напротив, мне это поможет понять его творчество лучше. Три линии дискуссий Лейбница с Локком по психологическим вопросам А.: Сейчас мы с тобой остановимся на споре Лейбница с Джоном Локком по некоторым психологическим вопросам, и ты увидишь, что в споре действительно рождается истина. Интересны обстоятельства этого спора. Напомню, что Лейбниц в своем исследовании “Новые опыты о человеческом разумении” буквально повторяет структуру локковской работы “Опыт о человеческом разумении”. Эта книга, действительно, была по замыслу своему полемикой с локковской концепцией души и сознания. И написана, она, кстати, в форме диалога двух лиц, одно из которых представляет взгляды Лейбница, а второе — Локка. Когда книга была завершена, Локк скончался (до этого через леди Мэшем, в переписке с которой состоял Лейбниц, немецкий философ излагал

Диалог 3. Я мыслю, следовательно, существую

некоторые положения этого труда), и Лейбниц счел неудобным публиковать свое сочинение. Случилось так, что оно было опубликовано лишь во второй половине XVIII века (См. [33, с.5-6])-

С: Каковы же разногласия между Лейбницем и Локком?

А.: Можно выделить, по крайней мере, три линии полемики (См. [6, с. 99-100]). Первая из них: есть ли душа “чистая доска”, как говорил Локк, на которой опыт пишет свои письмена, или она нечто другое.

Г.В. Лейбниц: Наши разногласия касаются довольно важных вопросов. Речь идет о том, действительно ли душа сама по себе совершенно чиста, подобно доске, на которой еще ничего не написали (tabula rasa), как это думают Аристотель и наш автор, и действительно ли все то, что начертано на ней, происходит исключительно из чувств и опыта или же душа содержит изначально принципы различных понятий и теорий, для пробуждения которых внешние предметы являются только поводом, как это думаю я вместе с Платоном … исо всеми теми, которые толкуют соответствующим образом известное место в послании Св. Павла к римлянам где он говорит, что закон божий написан в сердцах… [28, с. 48]. С: После того, что я услышал, мне кажется это шагом назад в познании души. Опять апелляция к врожденным идеям и так далее.