Читать онлайн «13 диалогов о психологии». Страница 26

А.: Я бы добавил: не только историк заинтересуется личностью Абеляра, но и исторический психолог…

Диалог 3. Я мыслю, следовательно, существую С: Это тот, кто занимается историей психологии?

А.: Нет. Историческая психология и история психологии — разные вещи. История психологии изучает историю психологических учений, вот примерно чем мы с тобой занимаемся. Историческая психология — это психология людей разных эпох (скажем, первобытнообщинной формации, рабовладельческой и так далее). С: Что же дальше?

А.: Чем дальше, тем больше растет недовольство умозрительностью религиозной философии, крепнет стремление к эмпирическим знаниям. Это происходит не случайно, а в связи с определенными историческими условиями. В условиях разложения феодализма и появления первых капиталистических отношений растет роль практических и прикладных знаний и наук, а не умозрительных схем схоластики. Для схоластики же было характерно не столько получение какого-либо нового знания, в том числе о душе, сколько выведение новых следствий из уже раз и навсегда данного “готового” знания в Библии и в ряде других источников. Вот что говорит об этом Сергей Сергеевич Аверинцев.

С.С. Аверинцев: Как Священное писание и священное предание, так и наследие античной философии, активно использовавшееся схоластикой, выступали в ней в качестве замкнутого нормативного текста. Предполагалось, что всякое знание имеет два уровня — сверхъестественное знание, даваемое в “откровении”, и естественное, отыскиваемое человеческим разумом; норму первого содержат тексты Библии, сопровождаемые авторитетными комментариями отцов церкви, норму второго — тексты Платона и особенно Аристотеля, окруженные не менее авторитетными комментариями позднеантич-ных и арабских философов. Потенциально в тех или других текстах уже дана “вечная истина”; чтобы актуализировать ее, надо вывести из текстов полноту их логических следствий при помощи цепи правильно построенных умозаключений (ср. характерный для зрелой схоластики жанр суммы — итогового энциклопедического сочинения). Мышление схоластики постоянно идет путем дедукции и почти не знает индукции; его основная форма — силлогизм. В известном смысле вся схоластика есть философствование в формах интерпретации текста. В этом она противоположна новоевропейской науке с ее стремлением открыть истину через анализ опыта [10, с. 639].

Опыт как источник познания в трудах Р. Бэкона

А.: Естественно, что в новых исторических условиях, когда начинает развиваться промышленность, торговля и тому подобное, растет стремление к получению новых знаний из опыта. Впервые в истории философии понятие “опытная наука” употреблено, вероятно, английским мыслителем XIII века Роджером Бэконом.

Его называли “удивительным доктором”, потому что он фактически создал для своего времени энциклопедию наук: математики, физики, этики, знал несколько иностранных языков. Математику, кстати, он считал царицей наук.

Вот что он сам говорил об опыте как источнике познания: “Без опыта ничего нельзя понять в достаточной мере”, “опытная наука — владычица умозрительных наук” (Цит. по [1, с. 330]). Правда, речь еще не идет об опытном познании души.

Р. Бэкон: Но опыт бывает двоякий. Один — приобретаемый с помощью внешних чувств. Так мы исследуем небесные явления с помощью изготовленных для этого инструментов, и земные вещи мы испытываем с помощью зрения. А о том, что отсутствует в тех местах, где мы находимся, мы узнаем от других сведущих людей, знавших это по опыту… Но этого опыта недостаточно человеку, ибо он не вполне удостоверяет нас относительно телесных вещей из-за трудностей познания и совсем не касается духовных вещей. Поэтому необходимо, чтобы ум человека поспешествовал и по-иному, и поэтому святые отцы и пророки, которые первыми дали миру науку, обрели внутреннее озарение, а не ограничились ощущениями [11, с. 874].

А.: Однако встречаются у Бэкона и противоречащие этому суждения, например, когда он высказывается в том смысле, что духовные предметы тоже познаются через “телесные следствия” (См. [1, с. 331]). Если Бэкон стремился к рационализации образов Священного писания, то гораздо более традиционно решал проблему сознания и веры крупнейший теолог XIII века Фома Аквинский. В концепции Фомы, который был равнодушен к изучению природы, теология опять ставится выше философии, хотя и он пытался приспособить теологию к запросам практики, используя при этом учение Аристотеля. Но для нас с тобой это не столь интересно, мы с

Диалог 3. Я мыслю, следовательно, существую

тобой упомянем ряд мыслителей, которые сыграли большую роль в последующем переходе к эмпирическому изучению явлений сознания. К таковым относится неоднократно дискутировавший в своих трудах с Фомой Аквинским английский мыслитель Уильям Оккам. “Бритва Оккама” и ее роль в последующем эмпирическом изучении сознания С: Это он, кажется, придумал “бритву Оккама”? Только не помню, что он ею разрезал. А.: Мы с тобой говорили, что в схоластике было очень много псевдообобщений, “споров о словах”. Ну вот, например, один из схоластических споров относительно различия “сущности” и “существования”. Томисты — то есть сторонники Фомы Аквинского — отделяли сущность от существования, считали, что существование — это особый объект. Оккам полагал, что в реальности этого различия нет, что ошибка томистов — в сползании в “дурную бесконечность”. В самом деле, получается, что существованию как особому объекту можно приписать “свою” сущность и высказываться тогда о следующих абстрактных понятиях: 1) “сущность существования”; 2) “существование сущности существования”; 3) “сущность существования сущности существования” и так до бесконечности (См. [12, с. 91]). Вот на отсечение таких “псевдосущностей” и была направлена “бритва Оккама”. Чаще всего она формулируется следующим образом: “Без необходимости не следует утверждать многое” или “То, что можно объяснить посредством меньшего, не следует выражать посредством большего” (См. [1, с. 412]). Сейчас философы больше склонны формулировать этот принцип Оккама более кратко: “Сущностей не следуетумножать без необходимости”. Итак, “бритва Оккама” становится лозунгом эмпиризма. Объективно она сыграла весьма существенную роль в отсечении понятия “души” в последующей эмпирической психологии. В самом деле, то, что за психическими явлениями, знакомыми каждому из нас, стоит некая “душа” как особая сущность, не только не помогало их объяснению, но, наоборот, порождало лишь новые вопросы. К тому же, как мы видели раньше, под душой понимались совершенно различ-

Проблемы эмпирического познания души в работах Ф. Бекона 115

ные вещи: совокупность атомов в атомистическом материализме, бестелесная особая

сущность в платоновском идеализме, совокупность функций тела, некоторые из которых

почему-то, в отличие от других, не умирают вместе с телом. Изучавшие психологические

вопросы мыслители позже говорили о необходимости “отсечь” от эмпирических

исследований все метафизические понятия, в том числе понятие “душа”.

С: А кто же первый высказался о необходимости такого отсечения?

А.: Это был английский же мыслитель Фрэнсис Бэкон.

Разработка методологических проблем

эмпирического познания психики

в работах Ф. Бэкона

С: Родственник Роджера Бэкона?

А.: Нет, его однофамилец. Правда, ты немного забежал вперед: мне хотелось хотя бы лишь упомянуть других мыслителей, кроме Оккама, сыгравших свою роль в критике схоластического типа философствования. Это и знаменитые Данте и Петрарка, и Эразм Роттердамский, и Мишель Монтень и другие. Но ты прав: все эти фигуры очень интересны сами по себе — и для практического психолога несомненный интерес представляет произведение Мишеля Монтеня “Опыты”, но рассмотрение их жизни и творчества уведет нас сейчас далеко в сторону. Поэтому обратимся к работам Фрэнсиса Бэкона. Фрэнсис Бэкон жил уже много позже Роджера — в конце XVI — начале XVII века. Он воспел целый гимн эмпирической науке и заложил основы эмпирического изучения явлений сознания.

С:Ао нем как о человеке?

А.: Я думаю, что многое в его биографии может вызвать у тебя внутренний протест: и это философ, который должен как бы парить над жизнью, так сказать, относиться к ней философски и не опускаться от бытийного до бытового уровня? С: А что, Бэкон опускался?

А.: Суди сам. Бэкон родился в семье одного из высших сановников елизаветинского двора. Его отец был храните-

Диалог 3. Я мыслю, следовательно, существую

лем большой печати Англии. Может быть, атмосфера в доме наложила свой отпечаток на ценности Бэкона, и он всю жизнь стремился к занятию высоких должностей при дворе. Бэкон получил блестящее образование, учился в Кембридже, причем к этому времени образование приобретает все более и более светский характер. Один из современников этих перемен писал с восторгом, что Кембридж “стал совсем другим… Аристотель и Платон читаются даже мальчиками… Софокл и Эврипид теперь авторы более знакомые, чем в наше время Плавт” (Цит. по [13, с. 15]). Однако на всю жизнь Бэкон сохранил неприязнь к Аристотелю. Догадываешься, почему? С: Нет.