Читать онлайн «БОББИ ФИШЕР ИДЕТ НА ВОЙНУ». Страница 2

Почему же именно эти партии попали в телевизионные новости, сделав из комментаторов звёзд? Хотя в странах коммунистического блока шахматы давно превратились в народную игру, как случилось, что на Западе они мигом стали предметом всеобщего помешательства, модным увлечением, как чарльстон, канаста или обруч, о котором можно поболтать в баре с незнакомцами или за обеденным столом с друзьями?

Чемпионат 1972 года был увековечен в фильме, на сцене и в песне. Он остается самой знаменитой шахматной дуэлью в истории. Такой больше не будет. И это почти не имеет отношения к самой игре. Если бы это было не так, история, произошедшая в Рейкьявике, осталась бы в книгах и сотнях репортажей, посвящённых сугубо шахматам и подробно разбирающих детали каждой партии (существует множество таких источников, по большей части созданных во время матча или сразу после него). Но то, что превратило этот матч в уникальное и неотразимое противостояние, не имело отношения к шахматной доске; всё началось с убеждения, что происходит историческое событие.

Для западных комментаторов значение такой схватки было совершенно очевидно. Одинокая звезда Америки бросала вызов давнишнему господству советских шахматистов в чемпионате мира. Успех Фишера разрушил бы утверждение Советского Союза, что преимущество в шахматах отражает превосходство советской политической системы. Шахматная доска символизировала арену «холодной войны», где чемпион свободного мира боролся за демократию против чиновников советской социалистической машины. Это был солнечный зенит шахмат, ласкающий своими лучами аудиторию в бетонном зале исландского спорткомплекса.

Принимая во внимание взаимную враждебность двух великих держав времён «холодной войны», такое прочтение схватки было неизбежным. Но теперь на историю можно взглянуть с новых перспектив, без искажённого восприятия того беспокойного времени, найти в ней тонкие и удивительные детали, незаметные в далёком 1972 году. Конец «холодной войны» открыл доступ к людям и документам, позволившим увидеть жизнь внутри монолита Советской империи. Белый дом, Государственный департамент США и источники в ФБР[7] предлагают по-новому взглянуть на официальное отношение и к матчу, и к самому Фишеру. Соревнования, помимо простейшего их понимания как идеологической конфронтации, проходили на многих уровнях, из которых шахматы сами по себе были лишь одним из аспектов; Рейкьявик оказался местом переплетения интересов множества личностей, моральных и юридических обязательств, социальных и политических убеждений.

Однако в большей степени это событие обязано своей славой Бобби Фишеру, изменчивому гению, очаровывающему и шокирующему, притягательному и отталкивающему. В 1972 году ему было лишь двадцать девять, но на вершине шахматного Олимпа он пребывал уже целое десятилетие, являясь объектом всё возрастающего восхищения с тех пор, как был ребёнком.

Фишер хочет войти в историю один.

Роберт Джеймс Фишер пришёл в этот мир ради игры в шахматы 9 марта 1943 года, родившись в Чикаго, в 2.39 пополудни. Он вырос в беспокойной, суматошной среде, образ которой создавался Норманом Рокуэллом на обложках «Saturday Evening Post», представляя из себя идиллический портрет Америки среднего класса: процветающей, доброжелательной, с хорошей работой, где на первом плане всегда семья, равно как и забота об обществе.

Однако семья Фишера не попала бы на обложку этого журнала. Фишер никогда не знал человека, чьё имя в свидетельстве о его рождении стояло в графе «отец», — Герхард, немецкий биофизик. Его мать Регина, из польских евреев, была поразительной женщиной, умной и властной. Помимо Бобби она растила дочь Джоан, которая была старше брата на пять лет. Всё детство Фишера Регина постоянно нуждалась в деньгах, выбиваясь из сил, чтобы одеть и накормить детей. Однако она оказалась более чем изобретательна.

Работу можно было найти: для американцев наступало время свободных рабочих мест. Федеральные вложения в военный комплекс, сочетание производственных технологий и позитивного отношения «мы можем» превратило нацию в наиболее сильную и продуктивную за всю историю. Американская экономика давно превосходила европейскую, теперь же доход на душу населения в два раза превышал уровень наиболее развитых стран Западной Европы, которые довольно медленно восстанавливались после Второй мировой войны, несмотря на огромные вливания американского капитала. Демобилизованные войска возвращались из Европы и тихоокеанского региона к рабочим местам, высоким зарплатам и карьерному росту, к обедам и стойкам с хот-догами; дома были наполнены машинами, предназначенными экономить труд и время хозяек, а центральные улицы изобиловали разнообразными товарами. Победный марш по стране начинало телевидение; наступало время культурного оптимизма.

Солдаты возвращались в период правления президента Трумэна, вдохновлённого ощущением собственной миссии — сдерживанием экспансии Советов и стремлением сделать мир безопасным для демократии.

Во время войны Регина отправилась из Чикаго в Вашингтон навестить близкого друга, венгра по происхождению, доктора Пола Неменьи, затем переехала в Айдахо, где несколько месяцев училась (химии и иностранным языкам), следом нашла работу стенографистки в Орегоне, затем поступила на верфь сварщицей. После этого она оказалась на юге, в Аризоне, где какое-то время преподавала в начальных классах, потом отправилась на восток, чтобы получить диплом медсестры и начать работать по специальности. В конце концов, семья обосновалась в Бруклине, в квартире «Q» на Линкольн-плейс 560, небольшой, простой, но вполне достойной, и именно в Бруклине Фишер провел свои детские годы. Это было удачей: если в Америке и существовала шахматная столица, то ею, без сомнения, был Нью-Йорк.

Фишер рос молчаливым ребёнком, приходящим в восторг лишь от настольных игр и головоломок; когда мальчику было шесть, сестра Джоан принесла ему комплект шахмат. Вместе они начали учиться играть, следуя инструкции. Вскоре Фишер настолько погрузился в игру, что его мать испугалась, не слишком ли много времени он проводит в одиночестве. Она решила поместить в местную газету «Brooklyn Eagle» объявление, чтобы найти для своего сына спарринг-партнера, но оно не было опубликовано, поскольку редакторы не решили, в какую категорию его поместить. Однако то, что они сделали, позволяет им занять почётное место в шахматной истории: объявление было направлено ветерану шахматной журналистики, влиятельному чиновнику Герману Хелмсу. В январе 1951 года он написал матери Фишера письмо, предлагая ей привести сына в Бруклинский шахматный клуб.

Следующие несколько лет Фишер проводил в нем долгие часы, тренируясь у президента клуба Кармайна Нигро. Расстроенный упрямым сопротивлением собственного сына, не желающего понимать всего очарования игры, Нигро испытывал воодушевление от энтузиазма новичка. Если клуб бывал закрыт, Фишер приставал к матери, чтобы та отвезла его в манхэттенский «Вашингтон-сквер», где игра уравнивала все классы, сюда вместе игроков любых социальных ниш Нью-Йорка, от богатых фондовых брокеров с Уолл-стрита до бездомных пьянчуг. К тревоге Регины, помешательство Фишера на шахматах оставалось прежним, и она решила отвести его в отделение детской психиатрии Бруклинской еврейской больницы. Там мальчика осмотрел доктор Гарольд Клайн и сказал, что не стоит беспокоиться по мелочам. По мере взросления Фишер начал посещать Манхэттен самостоятельно; поздними вечерами мать приезжала его забирать.

Гений Фишера проявился не сразу. Он был талантлив, обладал глубоким интуитивным пониманием шахмат, хорошо проявлял себя в клубных партиях и турнирах, но не блистал. До одиннадцати лет Фишер, по его собственным словам, был «просто хорош». В 1955 году он начал посещать Манхэттенский шахматный клуб и быстро стал расти. Этот клуб был для влиятельных лиц; по словам американского игрока Джима Шервина, атмосфера в нем была «довольно спокойной, приходили приличные белые». Год спустя Фишер вошёл в Хоторнский клуб, неформальное объединение шахматных мастеров, минимум дважды в неделю собиравшихся в доме Джека Коллинза. Прикованный к инвалидному креслу, Коллинз жил со своей сестрой Этель, служившей ему сиделкой, и воспитал несколько многообещающих игроков, в том числе будущих гроссмейстеров Уильяма Ломбарда и Роберта Бирна. Коллинз очень серьёзно повлиял на жизнь Фишера. Он собрал огромную шахматную библиотеку, и именно в его доме юный Фишер впервые почувствовал вкус к чтению книг о шахматах, аппетит к которым постепенно стал ненасытным. Он посещал и другие шахматные клубы, например клуб Маршалла в Гринвич-Виллидже, привлекающий толпы молодёжи, и «Фли-хаус» на Сорок второй улице. Игра в этих клубах иногда происходила на небольшую ставку. Если кому-то во «Фли-хаусе» хотелось немного пополнить содержимое своего кошелька, самой лёгкой добычей был «рабби Сэм».