Читать онлайн «Бриллиантовый крест медвежатника». Страница 3

— В Казани?

— Да. Так сказал американец. Ты слышал о краже чудотворной иконы, которую умыкнули в девятьсот четвертом году из Казанского монастыря?

— Да, помнится, читал в газетах что-то такое.

— Корона Екатерины была вделана в ризу этой иконы. Икона пропала, до сих пор ее ищут, а корону — нашли. Вернее, ее части, кроме одной. Вор разрезал корону на куски, чтобы потом продать ее частями. Но его быстро взяли и заперли в крытке. А корону починили…

— Отреставрировали, — поправил Митрофана Савелий.

— …отреставрировали и упрятали в банк до лучших времен, чтобы, когда икона найдется, все вернуть на прежнее место.

— Ты сказал, что какой-то одной части не хватает, — заметил Савелий. — Какой?

— Я этого не ведаю, Савелий Николаевич. Все знает этот американец. Я потому и пришел, чтобы предложить тебе это дело.

— Ты сказал американцу обо мне?

— Нет, что ты. Намекнул только, что знаю одного медвежатника, который мог бы потянуть подобное дельце.

— И что американец?

— Предложил мне организовать с тобой встречу в месте, которое ты выберешь сам, — как само собой разумеющееся, доложил Савелию Митрофан.

Вор в чине маза, лучший медвежатник Российской империи Савелий Николаевич Родионов, дворянский сын, надолго задумался. Намечающееся дельце, несомненно, было весьма интересным, такого ему давно не подворачивалось. Вскрыть сейф в губернском отделении Государственного банка — это вам, господа мазурики, не копейки в базарный день из карманов зевак тырить.

— Хорошо, я согласен, — кивнул наконец Савелий. — Зеленая беседка на Тверском бульваре против дома актрисы Ермоловой. Знаешь?

Митрофан молча наклонил голову.

— Ровно в полдень…

— Лады, — поднялся Митрофан.

Тверской бульвар был уже иным, чем, скажем, при прадеде Савелия, секунд-майоре Павле Петровиче Родионове, поселившемся в Москве после выхода в отставку. Не было липовых аллей — их вырубили на дрова французы еще осенью 1812 года; не было шелковичных деревьев, изничтоженных в одну ночь по приказанию генерал-губернатора графа Арсения Андреевича Закревского, узнавшего о недовольстве ими («не деревья, палки какие-то») императора Николая Павловича, коему злые языки припомнили сей случай с шелковичными деревьями, когда прилепилось к нему обидное прозвище Палкин. Вместо английских дорожек, аккуратно посыпанных некогда мелким гравием, стелились теперь под ногами гуляющей публики залитые асфальтом тротуары. Но, как и прежде, бульвар оставался излюбленным местом прогулок москвичей.

Самых разных людей можно было встретить на сем бульваре в погожий день!

Здесь выгуливали своих собачек дородные московские барыни из старых боярских родов; важно прохаживались, сверкая золотом эполет, генерал-адъютанты свиты Его Величества государя императора Николая Александровича и статские генералы в чинах действительных и просто тайных советников.

Здесь можно было повстречать какую-нибудь мировую знаменитость, которую вопреки ее воле и желанию притащили на Тверской бульвар, дабы показать всем, вот, дескать, какие мы — запросто гуляем и держим беседу с академиком (членом-корреспондентом) таким-то такой-то Академии наук.

Поэты и художники в беретах и касторовых шляпах, целыми днями высиживающие в кофейнях и кондитерских, выплескивались на бульвар шумными стайками, похожие на воробьев, собирающихся позавтракать конским навозом.

Древние старушенции, коим давно уже пора бы перестать коптить небо, с такими же, как они, дряхлыми компаньонками или мамками да няньками гусиным шагом дефилировали по бульвару, в упор лорнетируя прохожих и вслух возмущаясь вольными нравами нынешней молодежи.

А сколько здесь было франтов и франтих! По ним запросто можно было составлять каталоги новейших французских и италианских мод, а затем рассылать их по самым модным московским магазинам — Циммермана на Сретенке и Отто Краузе на Кузнецком мосту.

А сколько здесь завязывалось новых знакомств! Сколько плелось хитроумных интриг! Словом, настоящая московская жизнь кипела только здесь, на Тверском бульваре.

Когда Савелий подъехал на извозчике к дому Ермоловой, вознице едва удалось развернуться: все проезды по Тверскому бульвару и около были заставлены каретами, крытыми колясками и уже нередкими для Москвы «Бенцами» и «Роллс-Ройсами».

Гуляющей публики было много. Не меньше, чем в Троицын день. У фонтанов, стилизованных под арабский Восток, резвились дети — гувернанткам стоило больших трудов блюсти их, у кондитерских и кофеен буквально толпились страждущие откушать мороженого, бисквитов или чашечку дымящегося «мокко».

Разрезав поперек фланирующую по бульвару толпу, Савелий подошел к беседке, увитой плющом, взглянул на наручные часы. Ровно двенадцать. Из беседки тотчас вышел улыбающийся Митрофан:

— Здравствуй, Савелий Николаевич.

— Здравствуй, Митрофан, — пожал протянутую руку Савелий.

— Проходи, — отступил в сторону король Хитровки.

Навстречу Родионову из-за стола поднялся полный господин в белом летнем костюме и солнцезащитных очках.

— Савелий Николаевич Родионов, дворянин.

— Берк Гендлер, подданный Северо-Американских Штатов, коммерсант.

— Очень приятно, — присел за стол Савелий. — Митрофан сказал мне, что вы хотели со мной встретиться. Чем могу служить?

— О да, — рассмеялся Гендлер. — Вы сразу, как это, быка за рога?

— Ну а что тянуть вола за хвост, — поговоркой на поговорку ответил Савелий.

— Верно, верно, — поспешил согласиться американец. — Вы, конечно, человек деловой, для вас время — деньги. Признаться, я много слышал о вас. В своем роде вы человек-легенда. Поэтому я и попросил господина Митрофана устроить мне встречу с вами. У меня к вам есть деловое предложение.

— Слушаю вас, — спокойно ответил Родионов.

Гендлер полез в узенький кейс и достал папку. Развязав тесемки, он поворошил пухлой ладонью газетные вырезки, потрогал книжицу в коричневом переплете, ненатурально вздохнул и глянул выпуклыми рыбьими глазами на Савелия.

— Господин Митрофан, очевидно, ввел вас в курс дела. Я хочу, чтобы вы достали мне корону вашей бывшей императрицы Екатерины Великой.

Савелий поднял бровь.

— То есть вы хотите, чтобы я выкрал ее из банка? Я вас правильно понимаю?

Толстяк слегка скривился, но быстро взял себя в руки.

— Ну, если вы желаете быть столь откровенным… Да, я хочу, чтобы вы выкрали нужную мне вещь из банка. Мне говорили, что вы есть самый знаменитый взломщик сейфов в вашей империи.

— Это правда, — подал голос Митрофан. — Савелий Николаевич — лучший медвежатник России.

— А вы знаете, что Государственный банк — это сигнализация, специальный штат караульных, неспящие сторожа и сейфы с секретными замками?

— Да, я знаю. Поэтому и плачу за работу полмиллиона рублей.

Митрофан шумно сглотнул и уставился на американца. Савелий, надо признаться, тоже был крепко ошарашен таким солидным гонораром.

— А сколько будет стоить эта корона на ваших аукционах? Полтора миллиона, два? А может, пять? — придя в себя от названной суммы, спросил Савелий.

Берк мягко улыбнулся.

— Извините, господин Родионов, но это коммерческая тайна. Впрочем, точной цифры на данный момент вам не сможет назвать никто. К тому же корона имеет один изъян.

— Какой же? — осторожно спросил Савелий.

— Корону венчал золотой крест с брильянтовой осыпью. Ищейки, что искали сию реликвию, его так и не нашли. И теперь на короне его нет. А это значительно снижает ее цену. Человек же, похитивший корону, некий церковный вор Стоян, о кресте молчит. Очевидно, надеется воспользоваться им, когда выйдет или сбежит из тюрьмы.

— А где он сидит? — непринужденно поинтересовался Савелий.

— О, в вашем самом ужасном узилище, — закатил глаза Гендлер. — В Шлиссельбургской крепости.

Савелий кивнул и в упор посмотрел на американца:

— Мне нужен аванс.

— Нет проблем, господин Родионов. Сколько?

— Половину всего гонорара, — безапелляционно сказал Савелий.

— Согласен, — быстро ответил Гендлер и положил кейс на стол.

— Если предприятие сорвется, — скажем, вы проболтаетесь или короны вдруг не окажется в Казани, — аванс не возвращается. Ежели меня заметут — аванс не возвращается, — жестко продиктовал свои условия Савелий.

— Резонно, — после некоторого раздумья ответил Берк. — Я согласен.

— Ну вот и славненько, — потеплел взглядом Савелий. — Значит, договорились. Митрофан, прими деньги у господина Гендлера.

В кейсе американца — случайно? — оказалось ровно двести пятьдесят тысяч, состояние, на которое десяток рядовых обывателей могли бы прожить вполне сносно лет тридцать пять — сорок. Отдал Берк Гендлер и папку с тесемками, где были собраны материалы о краже летом 1904 года знаменитой чудотворной иконы, в которую была вделана интересующая американца корона.