Читать онлайн «Один на льдине». Страница 6

Автор Владимир Шитов

И вот идешь туда и видишь, как перемигиваются в темноте огоньки цыгарок. Ты уже ищешь пути отхода. Примечаешь тропки в садах-огородах, наносишь на карту памяти неприметные щели в заборах, подворотни, закоулки.

Местные давят на психику, показывают, что они есть и намекают, кто они есть. Они до утра тебя будут ждать. Отломают от забора дрыны-баланы. И ты уже слышишь, как трещат заборы, когда тихонько идешь обратно. И ты видишь уже не глазами, а всею битою шкурой, что будет она еще раз бита. Это естественно, будь ты хоть чемпионом мира по самбо. Тут лучше быть чемпионом города по стайерскому бегу. Потому, что уличная драка по своей свирепости и беспощадности сравнится только с зековской. Какой там тайский бокс! А дорога у меня одна - к вокзалу. Рост у меня был под два метра, ноги длинные, вес - шестьдесят пять килограмм. Когда знаешь, что за тобой гонятся с дрынами, - море перепрыгнешь. Но у тех, кто преследует тебя, мотивация слабей: не догоним, так согреемся. Или: ладно, сегодня упустили завтра придешь. А тебя километра два гонит страх. И очень жаль, что никто не фиксировал мои юношеские рекорды.

А завтра ты - ученый муж. Ты уже находишь связи с местными "авторитетами". Ставишь им выпивку, получаешь "аусвайс". А утром, целый и невредимый, идешь в техникум из материнского дома.

Когда мне было пятнадцать лет, я перешел на второй курс единственного на весь Конотоп техникума. Как бы, само собой разумеется, что техникум был железнодорожным.

Но по своей престижности в масштабе Конотопа - говорю это без всяческой попытки юмора - он мог сравниться с Московским университетом в масштабах страны

Тогда мало кто из станционных мальчишек мог позволить себе протирать штаны за школьной партой аж десять лет. Мы стремились скорее стать самостоятельными и независимыми. Главной моей идеей уже тогда была идея вырваться из Конотопа в большой мир, стать великим человеком - каким-нибудь министром: либо путей сообщения - либо строительства. То - есть, сделать карьеру. А главной задачей было учиться технической грамоте. И я преодолел огромный конкурс, чтобы поступить в этот железнодорожный техникум.

Если помните, в 1956 году произошло сокращение Вооруженных сил на одну треть. И учиться хлынули десятки тысяч молодых, до тридцати лет, офицеров. Во всех учебных заведениях были созданы специальные группы, куда направляли без экзаменов уволенных в запас офицеров, получивших звание в восемнадцать - девятнадцать лет. Они имели уже военное образование и учились два года, а я с семилеткой и подобные мне учились четыре года. Что ни говори, а офицеры - лучшая часть общества. И эти были взрослые, серьезные и ответственные парни. Они внесли армейский порядок в жизнь техникума. Они укрепили физкультуру, самодеятельность, стенную газету. У меня был второй юношеский разряд по лыжам, второй - по стрельбе из мелкокалиберной винтовки. На силовые виды спорта по причине своей хилости я покусился всего один раз. Это был бокс. И меня в первом же бою нокаутировали так, что я лишь на третий день вспомнил свою фамилию.

Штанги-манги поднимать было не интересно. Да и силы, как я уже говорил, не доставало. У военных можно было многому научиться, но они нам мешали тем, что девушки в большинстве случаев предпочитали их своим, привычным, зеленым и неинтересным. А эти - орлы!

И скорее больше для того, чтобы привлечь к себе утраченное внимание особ прекрасного пола, я по-мелкому хулиганил. И вследствие этого постоянно лишался стипендии, о которой приходилось впоследствии хлопотать, конечно же, маме.

Не надо забывать, что было мне тогда пятнадцать лет... В пятнадцать лет я кипел избытком энергии. С первого дня в техникуме тянуло меня вытворить нечто, и я вытворял.

...Однажды мама просила за меня, стоя на коленях перед директором техникума. Она умерла от инфаркта холодным январем девяносто шестого года, у меня на руках. Как же больно сознавать с годами, сколько рубцов я оставил на ее сердце! Она-то все мне простила, а сам себе как простишь?

Таковыми были я и город Конотоп - город бродячих артистов, одним из которых я и стал. Я пытался быть другим.

Но другие - на то и другие...

Заключая эту главу, не могу не сравнить реалии своего детства и детства сего дня.

Всю мою жизнь коммунисты-интернационалисты были заняты внутрипартийными разборками, разбоем и насилием, где основным элементом камуфляжа являлась "забота о благе советского народа", а разменной монетой и рабочим скотом был тот самый народ, которому к восьмидесятому году обещали земной рай - коммунизм.

Но они же были бесконечно озабочены формированием социальной среды, и регулярно промывали "темное сознание масс" партсъездами, партсобраниями, покорением высоких рубежей и т.д.

Действительно: чем грандиозней ложь, тем легче верят в нее. Те, бывшие дети, кого смолола в костную муку государственная машина - уже не скажут ничего. Ну, а те, кто выжил подобно мне в голоде и нищете, тот, кого проморгали и не уничтожили, кто заматерел, как волк-одиночка, думаю, как и я, засвидетельствует, что основной массе нынешних детей не позавидуешь. Сравнение даже с нами - не в их пользу. Как за коммунизмом, так и за советским капитализмом стоят беспощадные, людоедские мировые деньги и ростовщический капитал. Но, если в мою бытность ребенком бизнесмены от политики, еще боясь народа и закона, вынуждены были блюсти "моральный кодекс строителя коммунизма", то теперь - увы! Бояться им некого в бабьем русском царстве.

Во время моего детства, как бы то ни было, я мог уже с четырнадцати лет содержать себя, хорошо учиться и видеть перспективы своего социального роста. Нас, детей, все старались чему-то научить полезному: как держать ручку, инструмент, как чистить туфли и гладить рубашку, как правильно ходить, как правильно говорить - все бесплатно. В порядке дружеской опеки. Нынешние взрослые люди все засекречивают, ибо все стоит денег. И я не могу не привести, как пример социальной защиты, следующий пример.

В пятьдесят каком-то году мама обратилась с письмом к Швернику.12

Она писала о потере кормильца, просила помочь. И нам назначили пенсию. По сто восемьдесят пять рублей мне и сестренке аж до совершеннолетия. Мама работала санитаркой в больнице и получала триста рублей. В техникуме мне за хорошую учебу платили государственную стипендию сто восемьдесят рублей.

Простое арифметическое действие покажет, что мой личный доход превышал доход работающего человека. Я мог купить себе пиджачишко и уже не бегать на танцы в перелицованной рубашке - одной на троих.

Да, учиться было трудно. Трудно на утлом угловом столике делать курсовые, вычерчивать на миллиметровке сотни километров железных дорог, когда в доме отрезан свет за неуплату и горит керосинка, когда протекает крыша и на пол с нее течет глинистая вода с потолка. Но сегодня безотцовщины не меньше - больше.Что будет с ними?13 Вологодский конвой шутить не любит...Как и прежде.

Мы-то еще с сознанием своей необходимости обществу чертили на миллиметровке сотни километров железных дорог...

"...А поезд шел на Магадан..."

Глава вторая. От техникума до Кума.

"...Месяц не приступал к своим записям - уезжал в турецкую Анталью.

Впервые я, Мыкола Конотопский, уезжал отдыхать вдвоем с женой, Ириной Вологодской, без своих шумных и чрезмерно занятных детей. Оказалось, что без них скучно. Скучно в клубном отеле, на великолепном пляже у моря и при шестиразовом питании, скучно в барах и ресторанах, скучно на развлекательных программах. Получается, что не нужен нам берег турецкий, как в старой песне.

Что ж, в другой раз полетим в Африку. И хорошо бы с детьми. Или они уже взрослые?..

А я? Стал ли я взрослым? Старым - да.

Мне скоро шестьдесят, дамы и господа, но в своей взрослости я до конца не уверен. Большинство моих товарищей, моих коллег по криминальному бизнесу - людей в высшей мере значительных для меня и не обычных - отошли в мир иной. Я, думаю, что обязан завершить эту книгу в память о них, о маме, о людях которые желали мне счастья, вопреки капризам бесенят, живших во мне, как загулявшие командированные в районной гостинице. А сейчас у меня один друг остался - моя Ирина. Может, для нее я пишу эту книгу и ищу себе оправданий в ее глазах? Не все же шли по моему пути. У других детям по сорок лет, а наши, сын и дочь, еще юноша и девушка. Хватит ли сил довести их до ума?"

(Из записей 2001 года)

Итак, окончив железнодорожный техникум с красным дипломом, я уехал из нашего Конотопа в сияющий куполами старинного кремля город Смоленск времен хрущевской "оттепели".

По Смоленску, как и по всей стране, шел вперед к коммунизму шестидесятый год минувшего столетия. Передо мной лежал красивейший древний город с городским парком "Булонь", как зовут его горожане на парижский лад. Я видел смоленский Кремль, под стенами которого протекал юный в истоке Днепр.