Читать онлайн «Открытое окно». Страница 17

Самый большой филателистический магазин «Космос», занимающий второй этаж каменного здания, открывался в десять часов. Я провел четверть часа в коридоре, у витрин, заполненных марками; такого количества их мне еще никогда не доводилось видеть.

И я решил, что началом моего розыска станет беседа с владельцем «Космоса» господином Рейнеке. А господин Рейнеке, как гласила реклама, «вот уже тридцать лет находится на посту». Следовательно, если принять во внимание его стаж, он должен быть энциклопедистом и знать в Эрфурте все марки, достойные внимания.

Стены зала на втором этаже были заставлены шкафами, в которых виднелись корешки кляссеров и альбомов. В витринах, под стеклом, всеми цветами радуги сверкали экзотические марки.

На столах, к услугам клиентов, лежали атласы и каталоги, пинцеты и зубцемеры; льющиеся сквозь широкие окна лучи солнца играли на гранях хрустального флакона с раствором для выявления водяных знаков.

Я сразу спросил о том, что могло меня приблизить к «Десяти краковским кронам», – о марках Польши.

– Будьте любезны, посмотрите это. Здесь как раз первые польские серии, – сказала одна из женщин, занимавшихся сортировкой марок.

Передо мной выросла кипа альбомов, кляссеров и каталогов.

Мне нужно было как-то завязать разговор с владельцем «Космоса» господином Рейнеке, которого в зале пока не было. Поэтому, просматривая марки, я поглядывал на двери, ведущие в другие помещения, и тянул время.

Между тем перед моими глазами, как в цветном кинофильме, проходила история Польши: первые выпуски надпечаток на немецких и австрийских сериях 1918–1919 годов, сейм 1919 года, рижский трактат и конституция 1921 года, девальвация и период стабилизации валюты… Как в калейдоскопе сменялись политические и общественные события, пейзажи, известные по истории градостроительства здания, памятники национальной культуры…

Шло время, а пожилая доброжелательная продавщица без устали предлагала мне все новые богатства «Космоса». Она была терпелива и снисходительна.

– Неужели ничего из наших запасов вам не подходит? – раздался наконец возле меня долгожданный вопрос.

Да, подходит-то мне многое… может быть, даже все. Но ведь это связано с валютой. Я не мог позволить себе никаких серьезных расходов.

Рядом со мной стоял пожилой седой господин, похожий скорее на австрийского офицера в отставке, чем на немца.

– Вы из Польши? – спросил он.

– Да.

– Разрешите представиться. Моя фамилия Рейнеке. У меня было много друзей-поляков. Я был комендантом гарнизона в Чичи во время первой мировой войны.

Его Чичи я никак не мог отождествить ни с одним из известных мне названий местностей.

– Простите, господин Рейнеке, я не расслышал.

– Чичи! – повторил Рейнеке с явным ударением на первое «и».

Поскольку я, несмотря на самое горячее желание, так и не понял его, Рейнеке нашел выход:

– Мой польский язык всегда был очень плохим. Разрешите пригласить вас к себе, – сказал он, открывая дверь кабинета.

Стены кабинета были увешаны медалями и дипломами филателистических выставок. Возле приоткрытого сейфа стоял массивный и тяжелый письменный стол. Рейнеке вынул из сейфа пачку писем, перевязанную голубой ленточкой.

Рядом с обратным адресом на конверте с марками «Сейм 1919 года» виднелся почтовый штемпель. Это оказалось просто Дзедзичи.

Завязалась беседа.

– Раз вы из Польши – а у меня было много знакомых поляков, да еще я был комендантом гарнизона в Чичи, – я покажу вам нечто такое, чего вы даже в Лондоне на больших аукционах не встретите! Запомните, у старого Рейнеке есть такой уникум! – подчеркнул он с гордостью, взяв в руки плоскую стальную шкатулку. В шкатулке между асбестовыми пластинками хранилось пожелтевшее письмо.

– «Черная Виктория»… Как вам известно, марка сама по себе не является чем-то особенным, она была выпущена в количестве нескольких миллионов штук. И эту марку может иметь каждый средний коллекционер. Но сомневаюсь, чтобы у многих были такие письма, как мое. «Стенли Гиббонс», самая крупная лондонская фирма, которая недавно праздновала свое столетие, уже двадцать лет надеется приобрести у меня это письмо. Прошу проверить: письмо датировано 6 мая 1840 года. Это первый день обращения первой в мире марки! Теперь посмотрите, что в конверте.

Я вынул из конверта листок бумаги. Он был таким же пожелтевшим, как и конверт, и исписан теми же чернилами, что и адрес на конверте.

«Посылаю тебе это письмо вскоре после семи часов на Ломбард-стрит, чтобы ты получил его как можно скорее. Рассчитываю на такой же быстрый ответ».

– Прочитали?

– Да, – ответил я, надеясь, что наконец дойдет очередь и до «Десяти краковских крон»!

– Так вот, – продолжал Рейнеке, – как свидетельствуют документы, 6 мая 1840 года Роуленд Хилл, родоначальник марок, распорядился открыть почтовое бюро на Ломбард-стрит в семь часов и сам лично подготовил служащих к операциям с первыми в мире марками. Это письмо было послано в присутствии Роуленда Хилла! И потому господин Фикин, главный директор крупнейшей филателистической фирмы «Стенли Гиббонс», посылает мне в дни моего рождения поздравления. Потому господин Далл, директор издания каталога Гиббонса, через третьих лиц из Берлина интересуется состоянием моего здоровья. Не забудьте, что фирма «Стенли Гиббонс» является поставщиком марок английской королевы…

Мне не оставалось ничего другого, как только слушать и поддакивать.

Рейнеке разошелся, показал мне первые серии марок Соединенных Штатов Америки, разновидности первой марки России, письма, посланные с помощью воздушных шаров в 1871 году из осажденного Парижа…

Всем этим я был обязан личным связям господина Рейнеке с городом Чичи и переписке, содержание которой выдавала голубая ленточка!

– Вы надолго в Эрфурт? – спросил Рейнеке.

Это был самый удобный момент, чтобы затронуть вопрос о «Десяти краковских кронах».

– Я вам чрезвычайно признателен. Но мне хотелось бы еще кое-что посмотреть. Я слышал, господин Рейнеке, что у здешних любителей есть великолепные коллекции польских марок. А «Десять краковских крон», редчайшая польская марка…

– Ах, эта голубая «Десять крон», – прервал он меня. – О-о, это большая редкость. Я сам эту марку видел раза три-четыре, не больше… Знаете, уж если так, пойду-ка я с вами к моему знакомому. Мне, кстати, надо кое о чем поговорить с ним. Его фамилия Канинхен. Очень забавный человек. Архитектор. Настоящий прохвост. Но у него есть «Десять краковских крон». Канинхен живет возле Моста лавочников. Я буду вашим гидом… Был слух, что он организует обмен с Варшавой на первые «Саксонии». Правда, это нелегально. Постойте, а случайно не с вами? – Рейнеке даже запнулся, пораженный этой мыслью.

Я успокоил его, сказав, что нет.

Итак, все складывалось удачно. События развивались так, как мы наметили в Варшаве. «Еще небольшое усилие, и я узнаю фамилию и адрес убийцы», – подумал я.

– Что-то у них там не получилось, – продолжал старый пройдоха. – Канинхен даже жаловался, но на что и почему, я уже не помню. Дело-то это весьма деликатное. Наверняка он будет рад познакомиться с вами. Может, вы сумеете ему помочь? Фрейлейн! – крикнул он. – Вызовите, пожалуйста, такси!

Прогулка заменялась поездкой.

Он закрыл сейф, склонился над письменным столом, захлопнул какую-то потайную дверцу, и вскоре мы очутились на улице.

У ворот стояло несколько старомодное такси.

Водитель повез нас по Герман-Джонштрассе, и через несколько минут мы были уже у цели.

Выйдя из машины, господин Рейнеке стал посреди тротуара и, закинув голову, крикнул:

– Канинхен! Ты в своей норе?! Отзовись, Канинхен!.. Зачем нам напрасно лезть наверх, если его там нет, не правда ли? Канинхен?! Ну где ты там?

В доме, напоминающем жилище бабы-яги, открылось несколько окошек, но нужное нам оставалось закрытым.

– У этого старого негодника в голове все перевернулось! Он говорит, что его «апартаменты» в этом доме как раз соответствуют его профессии. Надо полагать, этот дворец построен его далекими предками… Канинхен!!!

Наконец на самом верху открылось заветное оконце. Из него выглянула Гретхен лет шестидесяти, в папильотках, с лицом, обильно намазанным кремом.

– А, это ты, Рейнеке! Ты что орешь, словно на пожаре? Старика нет дома. Уехал на четыре дня в Дрезден. Ищи его там или в Мейсене!

– А его телефон ты не знаешь, Луиза?

За этот вопрос я готов был расцеловать старого пройдоху!

– Телефон?… Нет. Да ты позвони любому торговцу марками в Дрездене. Уж я-то знаю! Половину времени он на строительстве, а потом валандается с твоими дружками. Как всегда! И земля терпит такое семя… Психованные филателисты! И ты не воображай, Рейнеке, что тебе удастся подсунуть ему какие-нибудь свинячьи марки! Уж я об этом позабочусь!

Она с треском захлопнула обе половинки окна, а Рейнеке, кисло усмехнувшись, сказал: