Читать онлайн «Скорость освобождения: киберкультура на рубеже веков». Страница 83

Как наиболее ярые поборники отправления тела на свалку двадцатого века, экстропийцы заслуживают особого внимания. Росс, директор-распорядитель Макс Мор и другие члены движения собрались вместе под знаменем «трансгуманизма». Трансгуманизм это изменение биологической природы человека — в ногу со временем и технологиями, в духе идей о свободной экономике, стремительная трансформация себя и вида любыми доступными средствами. Ими могут быть загрузка сознания (экстропийцы предпочитают более модное словечко «закачка» (uploading) или даже «трансбиоморфоз»); «наномедицина» («использование устройств молекулярного размера для устранения повреждений и укрепления иммунной системы»); нанокомпьютерные имплантаты («молекулярные компьютеры, интегрированные в мозго и предоставляющие дополнительный объём памяти, повышающие скорость обработки информации и включающие программы для принятия решений»); генная инженерия; «умные» лекарства; крионика и «самотрансформационная психология» по выражению Энтони Роббинса.{752}

Трансгуманизм экстропийцев, каким он предстаёт на страницах Extropy, похож на смесь постулатов Эйн Ранд и Фридриха Ницше, а именно убеждений Ранд в том, что всё зло коренится в контроле государства над экономикой и коллективизме, дополненных идеями Ницше о конце морали, «воли к власти» и «сверхчеловеке». «Оптимальная» личность эктропийцев, как пишет Мор в десятом выпуске Extropy, «это Сверхчеловек Ницше, высшее существо внутри нас в виде потенциала, ждущего своей реализации». Экстропийцы ратуют за абсолютно свободный капитализм («Вас привлекают новаторские, ориентированные на рынок решения социальных проблем?»,— говорится в рекламном проспекте) и буквально излучают технофилию.

Трансгуманизм экстропийцев отвечает коллективным чаяниям, оформившихся в образах Общества L-5 и внемировой Утопии. Согласно Норману Спинраду, колония L-5 обладает мистическим резонансом для «писателей-фантастов либеральной экономической направленности», в сочинениях которых космическая станция, продукт фантазии общества, переместилась с орбиты Земли в Пояс астероидов.{753} «Там, в Поясе, с его безграничными минеральными ресурсами, низкой гравитацией и открытым пространством, находится будущее вида»,— замечает Спинрад, «а что до старой, загрязнённой, перенаселённой и в конец испорченной Земли, ну что ж — не повезло!»{754}

Экстропийцы, демонстрирующие живой интерес к колонизации космоса (один из основателей общества L-5 Кейт Хенсон заодно является и членом редакционного комитета Extropy), в то же время демонстрируют полнейшее безразличие к социальным вопросам. Именно отделяя себя от человечества, отрицая свойственную гуманизму преданность виду и настороженность по поводу автономных технологий, экстропийцы ещё дальше удаляют индивида от социума. Свобода определяется ими не в терминах гражданского общества, а в терминах «бихевиоризма, морфологии, неврологии и генетики», то есть с точки зрения самонаправляемой личной эволюции, роднящей группу со Стеларком, который утверждает: «В этот век информационной перегрузки важна уже не свобода идей а, скорее, свобода формы — свобода видоизменять и трансформировать своё тело. Вопрос не в том, предоставит ли вам общество такую свободу, а в том, позволит ли вам человеческий вид разорвать генетические связи, предоставит ли он вам фундаментальную свободу определять судьбу своей ДНК».{755}

В либертаристском футуризме Экстропии общество — это динамическая система постоянно развивающихся субъектов; правительство — децентрализованный «механизм социальной организации», единственная реальная функция которого состоит в том, чтобы обеспечивать «контекст, необходимый нам для осуществления длительного личного прогресса, предоставлять энергию, пространство и основу для разнообразия, присущего индивидуальной самотрансформации».{756} Конечно, вряд ли найдётся много сторонников жёсткого вмешательства со стороны государства, запрещающего «индивидуальную самотрансформацию», ратующих за то, чтобы обязательно приносить себя в жертву некоей высшей цели и общему благу. Но в философии экстропийцев совершенно отсутствует какое бы то ни было представление об обществе, представление о том, что благодаря умеренной вовлечённости в общественное или политическое дело можно ускорить и усилить «самотрансформацию». Именно этот недостаток повинен в том, что при более глубоком взгляде на философию возникает чувство пустоты. Как утверждает Эндрю Кимбрелл на форуме Harper’s, посвящённом «Ценности жизни»: «Этот светский миф — миф о том, что мы автономные индивиды, подобные отдельным островам и о том что наши права не уравновешены обязанностями — абсурден. Каждое решение, которое вы принимаете, будь то решение продать себя в рабство или заняться проституцией, создаёт и усиливает телос — то есть конечную цель общества, членом которого вы являетесь. Вы не существуете как острова».{757}

Мировоззрение Кимбрелла противоположно мировоззрению экстропийцев, которые унаследовали пренебрежительный взгляд Эйн Ранд на «Общество, со всем его лицемерным хаосом эгоизма, компромисса, услужливости и лжи»{758} Лишённый чувства милосердия трансгуманизм экстропийцев не предоставляет льгот для малообеспеченных, социальных маргиналов или «психологически слабых».{759}

К счастью, НЕГи («негативные типы», которым недостаёт «Динамического Оптимизма», этой экстропийской добродетели) полностью исчезнут, когда наука придёт к «пониманию основы депрессии и недостатка энтузиазма и позволит нам сделать выбор в пользу непрерывного состояния повышенной бодрости».{760} Технологическое развитие может дойти до создания «выделяющих химические вещества имплантатов, контролируемых подключенным к нашему мозгу компьютером, которые позволят нам быстро изменять наше душевное состояние».{761} (Всякое сходство со стимулирующим мозг «органом настроения» из рассказа Филипа К. Дика «Снятся ли андроидам электрические овцы?», который можно было настроить на Динамически Оптимистическое «Осознание множественных возможностей открытых передо мной в будущем», исключительно случайно).

Ближе к концу своего эссе «Технологическая самотрансформация: Расширение личной Экстропии», Мор пытается уравновесить неоницшеанскую риторику образом более доброго и мягкого Сверхчеловека. «В противоположность общепринятому представлению, Сверхчеловек не белокурый варвар, завоеватель и грабитель»,— пишет он. «Развитая благодаря собственному выбору личность будет распространять вокруг себя благожелательность, избыток здоровья и уверенности в своих силах».{762} Заканчивает Мор тем, что напоминает своим собратьям экстропийцам о том, что «не нужно быть изолированным и полностью сосредотачиваться на своих достижениях. Поддержка и ободрение со стороны других экстропически настроенных личностей представляет большую ценность».{763}

И всё же на страницах Extropy экстропический трансгуманизм предстаёт как культовое движение со своими словечками и футуристическим жаргоном, для которого прежде всего характерно стремление к внутреннему самосовершенствованию, поглощающему все силы, и для которого социальная ответственность находится где-то почти за пределами индивидуального эго. В самом деле, есть что-то от фундаментализма в этом предположительно рациональном движении, в этой некритической вере в технологию, в непоколебимой преданности идее ничем не контролируемого развития и в отрицании экологической угрозы, называемой «ложными опасениями апокалиптически настроенных защитников окружающей среды» — и это в то время, когда только самые близорукие не признают необходимости противопоставить экономическим крайностям требования экологии.{764} Кроме того, есть нечто неистребимо американское в этой философии Безграничного развития, Самотрансформации, Интеллектуальной технологии, Спонтанного порядка и Динамического оптимизма, примиряющей редукционизм теории искусственного интеллекта с евангелическим пылом и беспощадным стремлением показать до каких пределов способен дойти человек.

Самые безрассудные из заявлений трансгуманистов звучат так, как будто их высказал учёный Сет Брандл, персонаж фильма Дэвида Кроненберга «Муха» (1986). Он разлагает своё тело на молекулы и телепортирует его из одного управляемого компьютером «телепода» в другой. «Я начинаю думать, что сам процесс разложения на атомы и их обратной сборки в какой-то степени доставляет чувство… очищения»,— говорит Брандл своей немного испуганной подруге Ронни, стуча кулаком по столу и глотая кофе. «Мне кажется, он позволяет осознать личные возможности, о которых я не задумывался все эти годы… Сейчас я готов заявить, хотя это и субъективная точка зрения, что телепортация человека — распыление на молекулы, разрушение и преобразование — это, по сути своей, процесс очищения. Он превращает человека в царя! Ведь я только и сделал что сказал миру «Шевелитесь! Двигайтесь! Догоните меня, если можете!»» Позже он пытается силой затолкать Ронни в телепод, говоря ей, что после того, как её тело будет расщеплено и воссоздано — то есть, выражаясь терминами Ницше, очищено от всего «слишком человеческого» — они станут «совершенной парой, динамическим дуэтом». Она вырывается и кричит «Опять эта болтовня про возрождение и телепортацию!»