Читать онлайн «Скорость освобождения: киберкультура на рубеже веков». Страница 59

Чем же привлекают нас всевозможные «текст-сексы», обмен порно-картинками, интерактивные мультяшки для взрослых наподобие «Виртуальной Валерии», секс-программы наподобие ЛУЛУ и «теледилдоника»? Пионер виртуальной реальности Харон Ланье приложил все силы для того, чтобы лопнуть мыльный пузырь, раздутый вокруг киберсекса: «реальностью — виртуальной реальностью — здесь является то, что твоя подружка состоит из многоугольников. Вряд ли кому захочется трахаться с кучей многоугольников».{486} Откуда же взялось невероятное предположение о том, что, скрестив секс по телефону с приставкой Nintendo, мы получим столь внедренный в массовое сознание продукт, что едва ли его можно будет рассматривать вне этого контекста?

Ответ очевиден: куда бы ни шло человечество, секс неизбежно движется в том же направлении, и сфера технических инноваций не является исключением. Небезызвестный литературный предтеча виртуальной реальности — «Суперпоющий, синтетико-речевой, цветной стереоскопический ощущальный (фильм)» из романа Олдоса Хаксли «О дивный новый мир» — это порнуха, вызывающая «гальванический зуд» у зрителей, следящих за сексуальными похождениями «великана негра и златовласой юной круглоголовой бета-плюсовички». Появление видео для взрослых и сопутствующий этому закат порно-театра являются весьма важными, хотя и недооцененными пока факторами успеха видеотехники. По мнению Джона Тайерни, сотрудника центра изучения масс-медиа Freedom Forum Center for Media Studies при Колумбийском Университете, «производители порно сыграли ключевую роль в популяризации видеомагнитофонов. В 1978-1979 гг., когда видеомагнитофоны имели менее 1% американских семей, а ведущие киностудии отказывались признавать новую технологию, более 75% имевшихся в продаже видеофильмов были порнухой. Когда же кабельное телевидение сделало возможным массовый доступ к програмам, порнопроизводители тотчас же выпустили секс-шоу вроде Midnight Blue».{487}

Некоторые полагают, что спрос на фильмы «детям до 16 запрещается», напротив, стимулирует развитие интерактивных мультимедийных технологий, идущих на смену видеофильмам. По свидетельству обозревателя New York Times Питера Льюиса, компьютерные диски с программами «для взрослых» собрали самую большую толпу на осенней компьютерной выставке 1993 года Comdex. А один дилер назвал порнографию «долгожданной «приманкой», благодаря которой резко вырастут продажи CD-приводов».{488} Тайерни смотрит на проблему более глобально: «В истории коммуникативных технологий, секс является наиболее живучей прикладной программой-»приманкой». (…) Эротика часто была силой, двигающей технику вперед, и почти всегда от истуканов каменного века до компьютерных телеконференций она являлась первейшей областью применения новых информационных средств».{489} Minitel, французская государственная компьютерная сеть, служит наглядным примером того, как поставить новые технологии на службу человеческих страстей. Эта сеть с поминутной оплатой за пользование создавалась в качестве базы данных для потребителей — осуществления электронных банковских операций, интернет-покупок, бронирования театраьлных билетов и оказания других услуг более чем 6,5 млн подписчикам,— но «кормилась» она главным образом за счет чатов (по-французски messageries) самой обширной тематики от обычных интернет-знакомств до страстного «текст-секса».

«Техникой движет похоть,— считает Майк Саэнс. — Давайте говорить начистоту: первых персональных роботов будут покупать вовсе не затем, чтобы они разносили людям бухло».{490} Еще один теоретик киберкультуры Герард ван дер Леун полагает, что «секс — это вирус, который почти всегда начинает с того, что заражает новую технологию». Увы, но далеко не все сексуальные вирусы являются метафорой. СПИДом сегодня болеет 14 млн жителей нашей планеты, а по прогнозам ВОЗ (Всемирной Организации Здравоохранения) к 2000 году их число может достичь 40 млн человек{491}. СПИД является главной причиной смертности молодых американцев от 25 до 44 лет и занимает четвертое место среди «убийц» женщин той же возрастной группы.{492} «Русско-рулеточная» сущность секса 1990-х оказалась слишком не похожа на то, к чему так стремились многие и что мы скромно окрестили оргазмом он-лайн.

И все же тот бесспорный факт, что за всеми людскими помыслами в конечном счете скрывается секс и что компьютерные миры помогают безнаказанно предаваться разврату в эпоху СПИДа, не объясняет до конца наступление эры компьютерного секса. Как я уже говорил в первой части этой главы, секс в киберкультуре можно рассматривать лишь в контексте машинного секса и сексуальных машин, которыми изобилует психологический ландшафт XX века. И как следует из подраздела «Созданные для наслаждения», этот ландшафт создается по большей части мужскими фобиями и маниями: ДОН ЖУАН, мужская версия ЛУЛУ, был спроектирован, но так никогда и не появился на свет. Не было и «Виртуального Виктора» для женщин, потому что творческая группа Саэнса состоит исключительно из мужчин с гетеросексуальной ориентацией, которым, как поясняет сам Саэнс, «сложно работать с фантазиями другого сорта».{493}

Мужские желания, перенесенные на машины,— периодически повторяющийся в киберкультуре подтекст. Хакер, парадигматический компьютерный маньяк,— архитип, прочно ассоциируемый в народном сознании с лохматым тинейджером, который целый день просиживает перед монитором, питается бутербродами, колой с кофеином и, что самое главное, находится в некой мистической связи со своим компьютером. Исторически сложилось так, что компьютерный маньяк — это мудила, а что еще делает мудилу мудилой помимо хлюпания носом и газового баллончика в кармане? Разумеется его полное неумение общаться с противоположным полом! Основой образа компьютерщиков-дегенератов явилось то, что, как заметил Стивен Леви в своих «Хакерах», «программирование являлось для них гораздо более важным делом, чем романтические отношения с девушками. Для них это просто был вопрос определения приоритетов. Хакерство заменило им в жизни секс».{494}

Все вышесказанное подтверждается наглядным примером из статьи журнала Omni, посвященной робопсихологии («исследование паталогии компьютерного века, заключающейся в ненормальной любви к машинам»). В ней один хакер говорит: «Жены у меня нет, (…) если, конечно, не считать многочисленных компьютерных железяк.{495} Его «первой любовью» был комп из радиорубки. «Она проводила большую часть своего времени у или в моей постели, а когда ее не было рядом, мне хотелось срочно связаться с ней по радио».{496} В книге «Душа новой машины» Трейси Киддер приводит воспоминания программиста о том, что некоторые компьютерные гении, проводящие все ночи напролет за программированием, «стали игнорировать своих подружек и постепенно бросали их ради ночных бдений за компьютером».{497} Видимо, кто-то из них стал настоящей звездой и преуспел в главном деле их компании — создании микрокомпьютера; все они лихие программисты, чьи жены (если таковые имеются) неизбежно становятся «компьютерными вдовами». Как полагает знаток киберкультуры Джефф Саймонс, ничего смешного в этом нет:

«Все больше появляется литературы о вреде, который наносят компьютерные системы институту брака. (…) Корреспондент газеты Guardian Маклоклин приводит слова жены одного компьютерного фрика: «Все началось с того, что он начал засиживаться до поздна на работе, а я решила, что у него появилась другая женщина». Или вот такой случай: «Когда Лиза обнаружила, что злится и заводится всякий раз, как Карл пропадает в своей конторе, она поняла, что ревнует его к макинтошу, словно это реальная соперница».{498}

По мере того как компьютер «феминизируется», сами женщины объективизируются. Усваивая женофобские представления о слабом поле как о иррациональных существах, движимых интуицией, эмоциям и, что самое страшное, плотскими желаниями, наиболее радикальные представители мужчин-технофилов видят в женщинах не более, чем просто «кривую, дырявую программу» (или на программистском сленге «клудж»— слово, которое в 1962 году компьютерный журнал Datamotion определил как «плохо работающее целое, собранное из несовместимых элементов»{499}). Рассуждая, как хакер из MIT начала 1960-х Стивен Леви пишет:

«Очевидно, что такие неэффективные и неэкономичные создания, как женщины, отнимали слишком много процессорных циклов и слишком много пространства в памяти. «Даже сегодня женщины считаются крайне непредсказуемыми,— заметил один хакер с PDP-6 почти двадцать лет спустя,— Так разве могли хакеры выносить столь несовершенные создания?»{500}

Даже сексуальная привлекательность облекается в кибренетические термины: в книге «Душа новой машины» один из хакеров-железячников называет роскошную бабу «чудом биологической инженерии».