Читать онлайн «Революция не всерьез. Штудии по теории и истории квазиреволюционных движений». Страница 49

Неясны и перспективы «новых левых». С одной стороны, «новые левые» в сегодняшней России вроде бы неуместны. Движения «новых левых» возникли и расцвели в развитых западных странах в условиях экономического процветания, социальной стабильности, «общества потребления». Идеология «новых левых» является идеологией революционной борьбы именно в таких условиях, разработанной в основном представителями «среднего класса» для «среднего класса» — с учетом его особенностей. Россия сегодня переживает глубочайший за последние полвека экономический кризис, страдает от социальной и политической нестабильности, население страны страдает от хронического недопотребления основных продуктов питания. В СССР действительно существовал своеобразный эрзац «среднего класса» — широкий слой интеллигенции массовых профессий, служащих и управленцев нижнего и среднего звена, высококвалифицированных рабочих с высшим образованием и т. п., — но этот советский «средний класс» был именно эрзацем — ни по своему экономическому положению (в системе общества и в процессе материального производства), ни по социальным, ни по психологическим характеристикам он со «средним классом» развитых стран не совпадал. Российские «новые левые», поголовно дети представителей этого эрзаца «среднего класса», судя по всему, не осознают кардинальной разницы между западным «средним классом» и его советским заменителем. Но дело не только в этом.! Даже и существовавший в СССР эрзац «среднего класса» в результате экономических реформ последних лет стремительно исчезает, если уже не исчез как массовое явление.

Конечно, «новые левые» традиционно рассматривали люмпен-пролетариат как революционную силу в больших городах, но эти теоретические изыски западных «новых левых» не сопровождались целенаправленной революционно-пропагандистской работой в люмпенских кругах или попытками создать люмпенские левацкие организации и движения. Однако в России, где процессы маргинализации (люмпенизации) населения нарастают, а в силу существовавшей в СССР определенной социальной однородности еще не закрепились жесткие классовые барьеры, «новые левые» имеют прямой контакт с люмпенскими слоями (зачастую, кстати, с прошедшими имущественную, но еще не психологическую люмпенизацию). Возможно, это даст «новым левым» шанс закрепиться в виде оазиса в каких-то локальных кругах люмпенизированных слоев.

Существует определенный вариант движения и идеологии «новых левых» в странах третьего мира (иногда вполне успешный) — геваризм. Но геваризм предполагает наличие вооруженной (партизанской) борьбы или как минимум ее целенаправленную и сознательную подготовку. Нет никаких признаков того, что сегодняшние «новые левые» в России готовы к такой форме деятельности.

С другой стороны, «новые левые» более других леваков открыты в области идеологии, что дает им возможность теоретического маневра. Они не определяют узко (в отличие от «пролетаристов» или троцкистов) свою социальную базу, что тоже дает им возможность для маневра. Но при этом ни с какой средой, кроме студенческой и контркультурной, «новые левые» в России всерьез не связаны — во всяком случае, сейчас.

Укорененность «новых левых» в мире контркультуры (молодежной субкультуры) в России дает им некоторые шансы на существование в будущем, но не исключено, что сам факт наличия контркультуры в России является следствием «эффекта запаздывания» России по сравнению с Западом. В таком случае сегодняшний успех «новых левых» на ниве контркультуры завтра обернется ловушкой: контркультура станет гетто, препятствующим выходу «новых левых» на более широкий оперативный простор, как это предсказал западным «новым левым» Г. Маркузе[512] и как это и случилось в действительности.

Часть «новых левых», возможно, готова и способна осознать радикальное несовпадение своей идеологии и тактики с реалиями сегодняшней России, превращающейся в «капиталистическую периферию». Об этом говорит специфический интерес российских «новых левых» к теориям круга «зависимого капитализма» (Р. Ставенхагена, Т. Дус Сантуса и др.), которые, видимо, можно соединить с определенным образом окрашенными национальными идеями (идеями национально-освободительной борьбы) — с перспективой успешного использования затем в политической деятельности. Однако на пути эффективного развития такого сценария лежит низкий уровень теоретической подготовки «новых левых», отсутствие у них цельной идеологии и большая вследствие этого вероятность их инкорпорирования националистами (фашистами) в случае установления прямых постоянных контактов.

Однако вряд ли можно ожидать тотального исчезновения «новых левых» с политического горизонта России. Есть пример, демонстрирующий возможность длительного существования «новых левых» за пределами развитых западных стран — это пример Латинской Америки. «Новые левые» в Латинской Америке, хотя и сильно изменившись, закрепились в среде студенчества, интеллигенции, средних городских слоев и даже отчасти маргинализированного крестьянства. Разумеется, их численность и влияние упали по сравнению с 60-ми гг., но «новые левые» Латинской Америки продолжают удерживать достаточно стабильные позиции, особенно в студенческой среде.

Более того, пример Латинской Америки показателен тем, что «средний класс» в латиноамериканских городах серьезно отличается от классического «среднего класса» развитых западных стран. А. Уайтфордом еще в 60-е гг. зафиксировано наличие в городах Латинской Америки трех разных «средних классов», которые он назвал «потребительским средним классом», «бедным средним классом» и «некультурным средним классом».[513] Подобную картину можно обнаружить сегодня и в России. В столице и крупных портовых городах достаточно широко представлен ориентированный на западные стандарты жизни и частично связанный и иностранным капиталом «потребительский средний класс»; в крупных провинциальных городах, университетских центрах — «бедный средний класс»: утратившая имущественный статус, но не утратившая формальный социальный статус и соответствующие ему претензии научно-техническая интеллигенция и интеллигенты массовых профессий (учителя, врачи и т. п.); наконец, во всех крупных городах широко представлен «некультурный средний класс»: нижный слой быстро разбогатевших коммерсантов, чиновников, уголовных элементов — недостаточно богатых, чтобы полностью соответствовать имиджу «новых русских», но уже заметно отличающихся от основной массы населения. Опыт Латинской Америки показывает, что «новые левые» успешно закрепляются в среде «бедного среднего класса» и способны с большим или меньшим успехом рекрутировать в его рядах сторонников.

Есть, однако, одно существенное различие между «бедным средним классом» в Латинской Америке и «бедным средним классом» в России: в Латинской Америке «бедный средний класс» существует в условиях относительной социальной стабильности, постоянно, из поколения в поколение, себя воспроизводя. В России «бедный средний класс» в условиях быстрых экономических изменений в значительной степени оказывается не способен воспроизводить себя, частью маргинализируясь, частью пролетаризируясь, частью коммерциализируясь. Молодежь «бедного среднего класса» не наследует, таким образом, поголовно статус своих родителей, в значительной степени стремится приобрести иной социальный статус, в том числе и неожиданный (уход в уголовный мир, эмиграция и т. п.). Говоря иначе, неясны перспективы существования самого «бедного среднего класса» в России — естественной, если судить по опыту Латинской Америки, социальной базы «новых левых». Более того, существующая в эпоху социальных, экономических и политических потрясений (как сейчас в России) возможность для молодежи «бедного среднего класса» менять свой социальный статус путем радикальных, «экстремистских» действий вне сферы политики (криминализация, эмиграция, использование каналов вертикальной социальной мобильности через экзотические структуры, например, через так называемые тоталитарные секты или через финансовые «пирамиды») создает неблагоприятный конкурентный фон для «новых левых» (и политических радикалов вообще), серьезно препятствует притоку к ним новых сторонников. Все это делает сомнительным возможность успешного заимствования российскими «новыми левыми» опыта своих латиноамериканских единомышленников.

Помимо прочего, надо учитывать нарастающую тенденцию к наркотизации левацкой среды (в основном анархистов и «новых левых»), переходящую просто в поэтизацию и восхваление наркотиков.[514] На «социальных низах» эта часть левацкого движения люмпенизируется (особенно анархисты), прямо смыкаясь с миром бомжей.[515]

Показательно, что с подачи бывшего видного члена Московской организации КАС М. Цовмы в анархистских кругах и кругах «новых левых» все более распространяется представление о труде как о «слабом звене капитализма» — и, следовательно, отказ от всякой работы (труда) начинает рассматриваться как «революционная деятельность» (это — постситуационистское модное веяние в кругах западных анархистов-маргиналов). Хотя подобные увлечения и вызывают иронические отклики в самом леворадикальном сообществе,[516] сами по себе они, разумеется, способствуют деградации, дезорганизации и десоциапизации леваков.