Читать онлайн «Золотой гроб». Страница 4

— Не перебивай, умник, — строго заметил Михаил — и забудь вашего институтского алкаша в форме майора, с лицом Сидорова. Не служил в армии?! — Тогда и помалкивай, студент.

Санька единственный из нас, кто не хлебнул настоящего армейского лиха. Военная кафедра политеха, с вечно красными носом и уверенными глазами майора Сидорова, заменила ему всю армейскую школу. Поэтому, выражение 'форсированным маршем' представлялось ему в чисто академическом плане: — Исходя потом, бренча котелками, 100 солдат — отличников боевой и политической подготовки бегут через болото в обход противника!

Впрочем, самую творческую из нас личность Игоря бывшим солдатом можно было назвать только с большим натягом. Хоть и призывался он в танковые войска, но в танковых баталиях не участвовал, из пушек отродясь не стрелял, а грозные машины видел только пару раз, да и то из окошка штабного автомобиля. Игорь служил при большом полковом начальстве писарем. Многое умел, многое знал, писал в клубе всякие плакаты: 'Солдат, люби Родину — мать твою!' и сочинял стихотворную лирику для влюбленных прапорщиков и младшего офицерского состава. Даже под гнетом защитных погон рядового состава, Игоря преследовало удивительное состояние творчества, когда человек кажется красивее, умнее и выше себя. За все это он получал внеплановые увольнительные, которые использовал для собственных амурных похождений.

Словом, Игорь был приятным во всех отношениях мАлым, и его скромная физиономия расплывалась в приветливой улыбке даже во сне. Вскоре, творческий ум помог ему 'закосить' под больного и успешно комиссоваться из армии, не прослужив и половины срока.

Хотя, по слухам, причина досрочного дембеля оказалась более скандальной: молоденький, хваткий писарь сильно понравился жене замполита полка, которая, к неудовольствию мужа, стала часто пропадать в полковом краснознаменном клубе, готовя какую — то самодеятельность. Ее самодеятельность закончилась тремя днями в гражданской больнице, где ей успешно сделали аборт. В это время суетливый замполит мучительно вспоминал, когда же он в последний раз спал с женой? После двух лет интернациональной помощи еще Вьетнаму, женщины ему стали не нужны. Вероятно, замполит и помог писарчуку сказаться больным и уехать от греха подальше.

Второй пункт — громко и торжественно продолжал читать Мишка — отплытие по Керженцу начинается в 8 00 в районе турбазы 'Автозаводец'.

— Первая ночевка — в районе развалин Монастыря.

— Вторая — в районе Пенякши

— Третья — где застанет ночь.

— 18–го июня прибытие в Макарьев, укладка снастей, отплытие на 'Ракете' в Нижний и все, поход окончен.

Ну, как планчик? — спросил Михаил, потягиваясь за очередным грибком.

— Да уж, — с язвительной улыбкой, протянул до сих пор молчавший Вовка. — Планчик насыщенный. А как же прекрасные креолки, всякие приключения, пляж, рыбалка, дым костра, малиновый закат? Скромнова — то получается. Чувствуется консервативное влияние отдела планирования, где ты работаешь. Только цифры и никакой поэзии. Верно, говорю, Игорь?

— Вся насыщенность и поэзия нашего путешествия, господа, в наших руках — напыщенно сказал Игорь. — Все зависит оттого, как мы сами озарим свое паломничество к реке. Впрочем, думаю, никто не будет возражать, если ты, Вова, в качестве 'креолки' пригласишь с собой Буратину.

Все загоготали.

Речь шла о Розочке — секретарше редактора газеты, где работал Вовка. Относя себя к творческой когорте, она изредка пописывала в свою же газету, что доставляло невероятные мучения редактору во время правки ее сочинений. Конечно, можно было сослаться на то, что статья идеологически не выдержана, не соответствует рамкам политики газеты, и в публикации отказать? Но редактор, запершись в кабинете и ломая карандаши, по пол дня кроптел над творением Розочки и проклинал себя за глубокую интимную зависимость, в которую попал от своей секретарши на старости лет. Не публиковать Розочку было нельзя. Зная ее скандальность и эксцентризм, редактор дрожал от мысли, что когда — нибудь она прилюдно скажет: 'а вот, когда Вы меня тащите в постель, то не требуете знаний каких — то рамок. Вы кобель, Иван Иваныч, а не редактор'?! Это возможное разоблачение разящим молотом висели на бедной головой старого чиновника, и грозило немыслимым позором его честному имени.

Розочка была из семиток, имела длинные худые ноги, чудную талию, полные груди. Все в ней гармонировало, если бы не непомерно длинный, национальный нос за что ее и прозвали Буратиной.

Если бы не нос, она бы вообще смогла сойти за красавицу. А красота Розочке была очень важна, так как ее влюбчивость в творческих людей выходила далеко за пределы штата собственной газеты. Она была половой хищницей, о ней измечталась (и не без поводов) вся мужская половина областной организации Союза журналистов СССР. Поэтому, имя Буратино стала ассоциироваться с извечным, сладострастным чувством плотской любви. Похотливые мужики из различных газет, собираясь на какую — нибудь редакционную выездную 'летучку' или семинар журналистов, который всегда заканчивался веселой гулянкой, спрашивали у организаторов:

'А Буратины там будут?!'

О самом колоритном участником наших будущих странствий Вовке надо сказать особо. Еще в школе он занялся боксом и преуспевал на ринге. По окончанию десятилетки встал перед выбором — то ли всецело посвятить себя спорту, то ли другому интеллектуальному поприщу. Выбор стал неожиданным: двухметровый абитуриент поступил учиться в летное высшее военное училище. Это было странным потому, что из — за физических габаритов его голова должна была торчать над фонарем кабины истребителя. Но то ли истребители стали изготавливать под Вовкину комплекцию, то ли, садясь в машину, Вовка съёживался до нужных размеров, но учеба шла успешно. На курсе он прослыл асом. Однажды инструктор даже хвастался своим подопечным, что курсант Тучин так лихо разворачивает в воздухе самолет, что однажды, чуть было не врезался в собственный хвост.

Три курса Владимир закончил великолепно. А в середине заключительного четвертого курса он, практически готовый, боевой летчик, оказавшись в самоволке и, в сильно выпившем состоянии, был задержан патрулем. В гарнизонной гауптвахте с ним обошлись не очень вежливо, и буйный самовольщик 'накатил' всему караулу. Затем, выскочив на плац, из отнятого у начальника караула пистолета он стрелял по насмерть перепуганным воронам, кружащим над гауптвахтой, крича при этом: 'Рожденный ползать — летать не может!'. Патроны кончились и его скрутили.

Скандал был большой. Лейтенант — начальник караула, неделю униженно ходил с фингалом под глазом, и 'накатал телегу' военному прокурору. Вовке 'маячил' дисциплинарный батальон. Но все обошлось: Вовку просто выперли из училища, еще несколько месяцев он прослужил простым солдатом среди туркменов и киргизов в батальоне обеспечения. Как к самому грамотному солдату, к нему относились по — особому. Перед плановой лекцией для личного состава, к нему уважительно подошел прапорщик Гущин за советом: — Подскажи, как переводится на русский слово караизм?