Читать онлайн «Правда о втором фронте». Страница 26

Несколько дней назад он совершенно случайно услышал призыв французской компартии к вооруженной борьбе против немцев. Он даже не понял толком, что произошло. Он запомнил только совет строить баррикады, доставать оружие. Оружия у него не было, но он знал, как воздвигают баррикады. И он начал строить свою баррикаду в надежде на то, что она кому-нибудь да пригодится. Соседи отказались помочь. Но на этой улице не раздалось ни одного выстрела. Труды старика были напрасны. Новые власти приказали убрать заграждения. Соседи и тут не помогли: сам строил, сам и разбирай!

В Сен-Дени перед домом, украшенным огромным красным полотнищем: «Вступайте в партию расстрелянных!», стояла большая очередь. Надпись на двери гласила, что здесь помещается райком Французской коммунистической партии. Очередь образовали люди, желавшие вступить в ее ряды. Ни одна из политических партий Франции не понесла в борьбе с немцами таких колоссальных потерь, как коммунистическая. Не сами коммунисты, а католики прозвали ее «партией расстрелянных». Теперь, всего за несколько дней, в столице пятьдесят тысяч человек из рабочих предместий стали коммунистами. Некоторое время спустя, вернувшись в Париж из Голландии, я спросил, как идет рост партии. Мне ответили: «Приближаемся к двумстам тысячам в одном только Париже».

Братья заменяли братьев, убитых немцами; сыновья занимали места погибших отцов, отцы стремились встать в ряды партии на место потерянных детей. Всемирно известный профессор Поль Ланжевен[17] пришел просить партию принять его в свои ряды и позволить ему занять место убитого немцами зятя.

В райкоме встретили нас с подчеркнутой любезностью и настороженностью — нас приняли сначала за англичан. Французы повсеместно относились к британцам с большой подозрительностью. Они очень хорошо помнили речь фельдмаршала Смэтса в английском парламенте — он предсказывал неизбежность подчинения Франции британской воле. Настороженность немедленно исчезла, как только французы узнали, что передними русские. Они начали тискать нас в объятиях и лобызать. «Ну, как Москва?» Мы отвечали, что Москва «ничего, стоит». Они хотели знать все и обо всем — о Москве, о стране, о нашей армии и нашем народе. Они требовали фактов. Они с энтузиазмом сравнивали свою борьбу с борьбой русских людей.

Подполье было суровой школой для коммунистов. Оно стоило им больших жертв, но они вышли из него окрепшими морально и стали политически еще сплоченней. Теперь они уверенно смотрели вперед. Их не смущали ни сомнительные комплименты ненадежных друзей, ни ругань врагов, ни недоверие вчерашних соратников. Те самые католики, которые называли компартию «партией расстрелянных», были «сдержанного» мнения о коммунистах как о политиках и государственных деятелях. Один из руководителей «Народного республиканского движения», с которым мне довелось однажды долго беседовать, не скрывая пренебрежения, говорил:

— Конечно, коммунисты — прекрасные борцы, они даже героями могут быть. Но, простите меня, государственными деятелями они никогда не станут. Слишком много у них беспочвенного романтизма. Не только в их поведении, но и в программе и в идеях. Политика требует политической хватки, хитрости, дипломатии. Все это приобретается только опытом. А где у них опыт? Нет, нет, они не государственные деятели…

Католики, разумеется, не были объективны по отношению к коммунистам. Помимо «романтизма» в идеях, коммунисты обладали здравым практическим смыслом, смекалкой подпольных бойцов и остроумием истых французов. Ровно через два дня после моей беседы с католиком я обедал в том же самом отеле с офицером штаба Эйзенхауэра. После нескольких рюмок коньяка полковник, прищурясь, посмотрел на меня и медленно изрек:

— Все вы хитрые и страшные дипломаты. И вы и друзья ваши в Париже…

Я выжидательно молчал: полковник за стаканом вина всегда находка для корреспондента. Полковник, сделав еще глоток, поманил меня пальцем через стол и начал рассказывать. Несколько дней назад генерал Эйзенхауэр вызвал к себе командира партизанских отрядов района Сены и Соммы, полковника коммуниста Дюмро. Пожимая руку партизану, Эйзенхауэр, улыбаясь, спросил: «Вы что же, коммунист? — «Нет, генерал, я полковник», — быстро ответил Дюмро, сразу же давая понять, что он прибыл к командующему союзными силами в Западной Европе не как политик, а только как военный…

Впрочем, несколько позже католики изменили свое мнение о государственных способностях коммунистов. Поздней осенью того же года в Брюсселе мне довелось встретиться с лидером бельгийского католического демократического союза Грегуаром. Он только что вернулся из Парижа, где вел переговоры с французскими католиками. Ссылаясь на своих парижских друзей, Грегуар всячески превозносил французских коммунистов за государственную мудрость и практический разум.

— Торез, конечно, наш противник, — угрюмо резюмировал бельгиец, — но он, несомненно, крупный государственный деятель. Мои парижские друзья охотно признают это.

В последнюю неделю августа 1944 года в Париже, да, пожалуй, и во всей Франции, было не очень много людей, которые бы всерьез думали о возобновлении активной государственной деятельности. Политические партии, группы и лидеры-одиночки лишь осматривались, подсчитывали потери, собирали силы. Потери понесли не только коммунисты, из рядов которых немецкий террор вырвал многие тысячи беззаветных героев. Социалистическая партия лишилась своего руководства не из-за немецких репрессий, а из-за благоволения оккупантов. Подкупленная их подачками верхушка социалистической партии, предводительствуемая Полем Фором, перешла к немцам и поэтому исчезла с политического горизонта вместе с ними. Лишь Леон Блюм удержался на поверхности. Немцы привезли его в Париж, поселили в роскошном особняке, снабдили бумагой. Охраняемый немцами, а потому не тревожимый никем, Блюм написал книжку, сплошь состоящую из поучений молодым социалистам: так писали только евангелисты. И в этом «евангелии» странным образом не было сказано ни единого слова в осуждение фашизма (даже слово это не встречается в тексте ни разу), но «евангелист» Блюм не пожалел ни яду, ни чернил, чтобы опорочить коммунистов.

Буржуазные партии, предавшие и продавшие Францию немцам, вышли в тираж От них остались отдельные группки, раздробленные, разобщенные и враждующие между собой.

Вместо партий правого фланга на политической арене заступило новое «Народное республиканское движение». Зародившись в глубоком подполье, это движение захватило широкие массы католиков и быстро распространило свое влияние в стране. Новая католическая партия, носящая столь расплывчатое название, составляла значительную силу движения сопротивления во Франции. Успех «народных республиканцев» объясняется многими, порою парадоксальными причинами. Головка «Народного республиканского движения» вышла из масонских лож, которые всегда были сильны во Франции и играли в ее политической жизни видную роль. Старые связи масонов с полицией и разведывательными органами избавляли народно-республиканских лидеров от многих неприятностей — разоблачений и арестов.

Однако крупная политическая организация не могла существовать без солидной финансовой базы. На помощь ей пришел… «Комите де форж», тот самый всесильный концерн крупнейших промышленников, который сотрудничал с немцами и до войны, и во время нее, и в период оккупации Франции. Правда, немцы несколько прижали «Комите де форж», в частности отняли у него контроль над химическим трестом, захватив пятьдесят один процент акций. Но они великодушно делились со своими французскими партнерами не только прибылью, но также сырьем и… французской рабочей силой. Французские промышленники получали от гитлеровцев и другие подачки, а со своей стороны позволяли им все глубже и глубже внедряться в экономику Франции.

На первом совещании военных и лидеров сопротивления в Париже де Голль возмущался, что за четыре года немцы так глубоко внедрились во французскую промышленность и финансы. Когда кто-то бросил реплику, что страшного в этом ничего нет, ибо теперь все немецкое автоматически станет французским, де Голль мрачно сообщил, что американцы требуют себе в качестве цены за «освобождение» Франции немецкую долю» во французской экономике. Генерал, правда, добавил, что американцы, помимо этого, хотят получить французский Дакар и французский Индо-Китай, не говоря об экономической эксплуатации всей французской Африки, но это уже не имело никакого отношения к немецким активам во Франции.

«Комите де форж», используя масонские ложи, установил контакт с руководством католического движения сопротивления. Это не трудно было сделать: председатель Национального комитета партии католиков Жорж Бидо, профессор истории и редактор католической газеты, был одним из давнишних лидеров французских масонов. «Комите де форж» посулил движению сопротивления финансовую помощь, и предложение промышленников было принято. Произошло это в феврале 1943 года, сразу же вслед за разгромом немцев у Сталинграда. Цинично откровенный представитель «Комите де форж» признался, что Сталинград развеял в пух и прах надежды французских промышленников на немецкую победу. Они стали искать «другую лошадь», чтобы сделать новую ставку.