Читать онлайн «Война». Страница 139

Дивизия получила второй ультиматум — в двадцать четыре часа очистить окопы. И в виде устрашения было выпущено несколько шестидюймовых снарядов по окопам.

Но солдаты, засев у бойниц, держали фронт, зорко следили за немцами, наблюдавшими за этим удивительным поединком.

Командование выпустило около сотни снарядов по своим окопам и перенесло огонь на немцев. Не хотите уходить, — хоть фронт держите.

Но нам и в голову не приходило изменять родине, переходить к немцам, как об этом писали эсеровские и меньшевистские газеты, распространяя о солдатах особой дивизии уйму небылиц.

Они, например, называли день и час, когда дивизия в полном составе и с развернутыми знаменами перейдет к немцам и этим оголит фронт, предаст интересы революции.

Назначенный день, когда дивизия должна была уйти к немцам, давно прошел, а особая дивизия все еще продолжала оставаться в окопах. Она не только не покинула позиций, а отразила несколько яростных атак немцев, решивших воспользоваться нашими неурядицами, захватила около сотни пленных и большие трофеи.

На другой день пленные были отправлены в Двинск как доказательство нашей боеспособности. Солдатам интересно было знать, как отнесутся к их «сюрпризу» командование и меньшевистский комитет армии.

Но меньшевик — все меньшевик. И не зря в особой дивизии слово «меньшевик» стало потом ругательным. Командование армии и комитет приняли пленных, трофеи, а через два дня в газетах этих господ мы читали:

«ГЕРМАНИЯ НАКАНУНЕ КРАХА

Вчера в расположение Н-ской стрелковой дивизии перебежало 98 голодных немецких солдат. Пленные в один голос заявляют, что продовольственное положение Германии катастрофическое. Германия накануне краха, бунты и восстания грозят взорвать кайзера Вильгельма».

Мы не верили своим глазам. Как же это так? Ошиблась, что ли, редакция газеты? В тот же день в Двинск были командированы ходоки с опровержением. Как же можно так врать?

— Почему врать? — холодно спросил председатель армейского комитета кадет Виленкин.

— Так ведь не перебежали немцы, а в бою мы их захватили. Понимаете, в бою… Во время штыковой атаки.

— А почему вы думаете, что газеты именно о вас писали?

— Девяносто восемь пленных захватили мы, и в газете столько же указано…

— А в Н-ской дивизии столько же в плен перебежало… — серьезно отвечал Виленкин. — В армии не одна ваша дивизия, и вы не можете всего знать…

После неудачного июльского наступления под Двинском, в котором 5-я и 12-я армии растеряли все свои отряды смерти, Северный фронт продолжал оставаться на своих прежних позициях.

Августовский рижский прорыв, занятие немцами Риги на несколько дней всколыхнули тыл России. В сводках штаба верховного главнокомандующего снова замелькали названия городов, крупных железнодорожных станций, сел, местечек, сдаваемых немцам. А потом на Северном фронте снова наступило затишье.

Лишь одни неугомонные разведчики по-прежнему чего-то усиленно искали. Чего они искали и искали ли они вообще чего-нибудь, — на этот вопрос вряд ли кто мог ответить. Нужно же было чем-нибудь заполнить военные сводки штаба верховного главнокомандующего.

Рижский прорыв, когда усталая, неспособная к войне, разбитая, отравленная газами 12-я армия в несколько дней отдала немцам целую область, пододвинув фронт к Петрограду, показал, что при существующем в России положении солдаты воевать не будут, они не знают, за что они должны умирать.

Но все это никого и ничему не научило. Отравленных газами солдат, у которых часто не было противогазов, солдат, все же огрызавшихся, солдат, показавших во время рижских боев, что они могут драться, если захотят, если будут знать, за что они дерутся, солдат, которых предали свои же командиры, — этих солдат, с легкой руки Керенского, тыловые люди окрестили трусами, изменниками, предателями, а офицеров, сознательно подготовивших сдачу Риги, возвели в героев, в мучеников.

Стоял сентябрь. Холодало. Ветер гонял по облысевшим окопам желтые листья, нарушая лесной покой Деркульских высот.

От листьев в окопах — мягко. Взводы несли караулы, проводили на постах у бойниц положенное приказами время и уходили в дырявые землянки, блиндажи.

Людям надоело бесцельное сидение в окопах: им до тошноты опротивела сонная, начавшая уже входить в норму фронтовая жизнь: они бредили семьей, тосковали по земле.

И все же они не бросали окопов. Усталые, раздраженные, они знали, что, уйди они с позиций, фронт будет оголен. Но они слишком любили свою родину, свое отечество, чтобы открыть фронт, изменить родине.

О четвертой зиме не думали. Все почему-то были уверены, что на этот раз не придется зябнуть в окопах.

Многие части, не надеясь да Керенского, который к этому времени был уже председателем Совета министров и верховным главнокомандующим русской армии, стали заключать с немцами перемирие.

Не были забыты и двинцы. Полки помнили нас и принимали все меры к нашему освобождению.

В меньшевистский армейский комитет стали посылаться вооруженные делегации с требованием немедленного освобождения нас из тюрьмы. Это и решило нашу судьбу.

В середине сентября мы были на свободе.

Пошли мы с Ушаковым в родной полк. Куда же мы еще могли идти?

Дорогой мы карабкались на телеграфные столбы, деревья, поправляли провода, исправляли линию — так соскучились мы по работе.

Вечером ввалились мы в блиндаж роты связи. Разве думали мы, что нам когда-нибудь удастся вернуться в родной полк?

Точно именинники ходили мы по окопам, землянкам.

Большие перемены произошли в полку. Но капитан Мельников по-прежнему командовал ротой связи. Наш приход очень огорчил его. Чтобы сбыть нас с рук, он выхлопотал нам у командира полка по месячному отпуску. Поблагодарив капитана за заботу о нас, мы остались в роте.

Первое, что мы сделали, — это связались с двинской военной организацией большевиков. А потом взялись за перевыборы полкового комитета. Ушаков был избран комиссаром полка, Ступин — председателем полковой организации, большевиков и председателем особой комиссии по контролю за командным составом.

Затем послали специальную делегацию от полка в Петроград, в Центральный исполнительный комитет Советов с требованием брать власть.

С немцами решили, заключить перемирие. Целыми днями заседал полковой комитет, вырабатывая условия перемирия. Текст условий поручили составить мне.

Сначала я думал, что комитетчики шутят. Как мирный договор?.. Да я ни разу за свою жизнь мимо — министра иностранных дел не проходил, а тут на тебе…

— Вы что, белены объелись, ребята?.. Да из меня министр — как из ухвата ружье…

— Ничего, ничего. Министру мы бы и не поручили такого дела… Статьи строчил? Сочинишь и мирный договор…

— Но откуда я знаю, как его сочинять?.. Что вы на самом деле?..

— А мы тоже не знаем…

Тогда, я стал грозить, что если меня не освободят от обязанностей полкового министра иностранных дел, я сбегу в Двинск. Но мои угрозы только вызвали смех. Обозленный, я сгреб шапку и ушел к себе в землянку. Думал я, думал, как составить мирный договор, но так ничего и не придумал, направился к выходу. У дверей стоял караул. Оказывается, хитрые комитетчики, видимо, не совсем уверенные в моем прилежании, постановили: держать меня в землянке до тех пор, пока не сочиню договора. Сраженный непреклонным решением товарищей, я взялся за перо.

«Мы, особый демократический полк, порвавший со старым режимом и отвергая всяческие аннексии и контрибуции, желаем вступить с вами, товарищи немцы, в мирные добрососедские отношения на нижеследующих условиях:

(Вокруг слов «товарищи немцы» разгорелись страстные дебаты: одни предлагали — «граждане германцы», мотивируя тем, что в Германии не было еще революции и немцы могут обидеться, если их назовешь товарищами; другие, наоборот, заявили: «Ничего, пускай привыкают. Не было революции, так будет». Остановились на «гражданах».)

1) С подписанием перемирия не вести на фронте никакой стрельбы, свободно — днем и ночью — передвигаться в окопах.

2) Производить регулярный обмен газетами.

3) Так как немецкие братья страдают по части недостатка продовольствия, мы предлагаем устроить меновой пункт, где бы солдаты могли обмениваться всякого рода продуктами и товарами.

4) Свято и нерушимо соблюдать данный договор. Срок договора — три месяца.

5) Под настоящим договором со стороны, германской армии должен подписаться командир полка и приложить круглую полковую, с орлом, печать, а со стороны русской армии договор подписывают: командир полка, комиссар и полковой комитет. Печать кладется, за отсутствием новой, старая, круглая, с орлом, но без короны.