Читать онлайн «Командир субмарины. Британские подводные лодки во Второй мировой войне». Страница 19

Гораздо большее напряжение легло на плечи старших офицеров при переходе от мирной жизни к войне, а не позже, когда к военным действиям удалось уже в какой-то мере приспособиться. И все равно безвредные морские обитатели вызывали беспокойство, даже когда реальный противник уже создал поистине усовершенствованный шумопеленгатор. На подводной лодке, патрулирующей у берегов Таормины, возле Сицилии, услышали продолжительный хлопающий звук, а вскоре после этого из-за горизонта появился бомбардировщик и начал бомбить ее без всякой видимой причины. Хлопки эти слышали и на других лодках. Эти «ужасные удары» вызвали самое подозрительное и неприязненное к себе отношение. Прошло немало времени, прежде чем установили, что звук этот исходит от черепах, стаи которых периодически приплывают в Средиземное море. А хлопки и стук они издают в период любовного ухаживания.

И еще раз черепахи стали причиной напрасного волнения. На одной из субмарин в Средиземном море обнаружили, что со всех сторон лодка окружена бугорками мин, поставленных на небольшой глубине и лишь слегка прикрытых водой. Стоило командиру взглянуть в перископ, как он видел кругом эти мины, и ему немалых мучений стоило обойти их благополучно. Когда все на борту уже обессилели от ожидания беды, одна из мин вдруг нырнула. Оказалось, милые черепашки просто грелись на поверхности воды.

Для того чтобы сгладить скуку первых боевых походов в ожидании вражеского флота или хотя бы единичного корабля, было решено, что нам следует организовать бортовые проверки экипажа. Суда под нейтральным флагом все еще ходили в Северном море, поэтому было решено, что подлодки должны иметь право останавливать суда и осматривать их. Если досмотровая группа находила что-нибудь подозрительное, она имела право отправлять судно на британскую территорию Северного моря для более тщательного досмотра. Одним из выводов, которые мы извлекли из этих досмотров, стало то, что лишние люди на борту (экипажи потопленных судов) не только занимают много места, но также и потребляют много воздуха, которым должны были дышать мы. Мы обнаружили, что начинаем задыхаться. Явление позднее стало вполне привычным, но в то время еще было в новое.

Причина его заключалась в повышении концентрации в воздухе углекислого газа, который мы выдыхаем. Он не только вызывает удушье, но делает тебя холодным, словно моллюск, и таким же глупым. Фактически, как и другие слабые отравляющие вещества, он притупляет способность трезво оценивать реальность, делая каждого до глупости храбрым. Хотя нашими досмотрами мы ничего не достигли, они предупредили нас об опасности отравления углекислым газом, и к тому времени, когда норвежская кампания вошла в силу, мы уже были обеспечены столь необходимыми поглотителями углекислого газа.

Мне довелось остановить два торговых судна: одно выдавало себя за латвийское, а другое – за финское. Хотя они и выслали шлюпку, погода оказалась слишком бурной, чтобы открывать люк субмарины и высылать досмотровую партию. Тонкий легкий корпус совершенно исключал швартовку шлюпки при любой, кроме спокойной, погоде. Визит и обследование в данной ситуации оказывались просто-напросто невыполнимым мероприятием. Если бы торговое судно и отказалось остановиться и выслать шлюпку, вы ничего не смогли бы с этим поделать; торпедировать торговое судно, особенно нейтральное, на той стадии войны оказалось бы чрезвычайно непопулярной мерой с политической точки зрения.

«Салмон» перехватила большой немецкий лайнер «Бремен», пересекший линию блокады. Он отказался остановиться, и командир подводной лодки Бикфорд позволил ему уйти невредимым. Самое большее, на что была способна его маленькая пушечка, так это нанести «Бремену» какое-нибудь мелкое повреждение. Корабль к тому же имел в два с лишним раза большую скорость. Невозможно одновременно и вести переговоры, и атаковать торпедами. Все, что мы могли сделать, так это возвести великодушие «Салмон» в фактор пропаганды. С точки зрения подводника, война до апреля 1940 года действительно была странной, но она преподнесла нам много полезных уроков.

В конце марта 1940 года стало очевидно: что-то непременно должно вскоре произойти. Все наши подводные лодки были собраны для боевых патрулирований и пополнены. Все операции и передвижения наших субмарин строго засекретили. Мы не знали, где будем патрулировать, пока не выходили в море.

Макс К. Хортон, командующий подводными силами ВМФ Великобритании, умел с точностью оценивать положение на военном театре и имел большой авторитет среди подводников. Но даже он в то время не мог получить от правительства разрешения ведения неограниченной подводной войны. Мы вздохнули с облегчением, когда нам разрешили топить любые вражеские транспорты. Нейтральным торговым судам разрешалось проходить свободно только после досмотра.

Наши лодки должны были быть сконцентрированы в проливе Скагеррак и у входа в пролив Каттегат, где проходит самый узкий участок между Данией и Швецией, но «Силайон» была направлена вниз от южной оконечности Каттегата к проливам Бельт и Зунд патрулировать вход в Балтийское море. Нам не было известно, собираются ли немцы нападать на Швецию или Норвегию, и нас послали в этот район на тот случай, если они попытаются высадиться на юго-западном берегу Швеции. Ничего не скажешь – почетная миссия, хотя вряд ли это было то, чего мы ожидали.

1 апреля 1940 года третья подводная флотилия, в которую входили все лодки типа «S», отошла от нашей плавучей базы, «Циклопа», такого же старого, как первые подводные лодки, и отправилась в канал Ист-Кост, который надо было охранять. Субмарины других флотилий восточного побережья Англии поступили таким же образом. Обычно наши минные тральщики ограждали побережье, а конвой противника доверяли встречать нам, и мы всегда надеялись на хорошую охоту. Противник из-за этого должен был заботиться об охране своих конвоев.

Около банки Смита «Силайон» впервые встретилась с вражеским кораблем, который шел в полной темноте. Мы находились в наших водах, поэтому корабль мог быть как своим, так и вражеским. Как только мы осветили неизвестный корабль прожектором, в ответ он стал быстро уходить. Неопознанный корабль был небольшим и намного превосходил нашу подводную лодку в скорости, вследствие чего очень быстро исчез. Корабль, очевидно, был минным заградителем. Мы сразу же послали об этом донесение, и вражеские мины были протралены раньше, чем смогли причинить какой-либо вред нашим судам. Утром 7 апреля, пройдя через Северное море и Скагеррак, мы подошли к северной оконечности Дании, мысу Скаген. Никогда не забуду того ясного весеннего воскресенья, когда, лавируя между мелководьем у Нидегенского маяка, я понял, что мы оказались на войне; возможно, в следующий раз пройти через этот канал будет не так просто.

Мы медленно продвигались на юг вдоль западного края канала, в то время как под нашем килем было всего лишь несколько фатомов[8] воды, а в воздухе находился вражеский самолет, патрулирующий этот район.

По другой стороне канала под нейтральными флагами постоянно курсировали торговые суда Балтийских и Скандинавских стран. На север в Норвегию шли большие немецкие танкеры, тяжело нагруженные суда, представляющие для нас легкую мишень, так как их, за исключением противолодочных кораблей, патрулирующих канал, никто не сопровождал. Но были ли они транспортными судами? Для меня транспортом могло быть и пассажирское судно, тот же лайнер с солдатами на верхней палубе. Откуда я мог знать, размещены ли в его трюмах германские солдаты. Проходя по узким проливам через Балтийское море, немцы скрывали свои намерения как от датчан и шведов, так и от нас. Я все еще был связан по рукам и ногам Гаагской конвенцией и, какие бы ни имел подозрения, ничего не мог сделать. Несмотря на нашу обеспокоенность, немецкое вторжение в Норвегию проходило без каких-либо помех. Мне приходилось повиноваться приказам Макса K. Хортона.

Немецкий флот вначале не пользовался каналом, чтобы скрыть свое вторжение. А когда мы достигли южного края Каттегата, им снова пришлось отказаться от прохождения по нему. Мы могли одновременно закрыть только один из выходов из Балтийского моря, поэтому пространство, по которому передвигался противник, всегда оставалось открытым. Оглядываясь теперь назад, я думаю, что много жизней можно было спасти, если бы мы в то время действовали иначе. Несомненно, наше вторжение началось удачно. Через пару дней Берти Пизи одним залпом в Скагерраке отправил на дно судно с 8000 вражеских солдат. Но дальше дела наши пошли не так уж хорошо. Немецкий флот находился южнее нас и не был готов к действиям, имея малые шансы ускользнуть через узкие северные каналы.

Вскоре на юге нас подстерегли новые неприятности. Из-за таяния снегов вода в Балтийском море и Каттегате становилась все более пресной,[9] в результате чего мы становились все «тяжелее». В конце концов нам пришлось, чтобы не утонуть, постоянно продувать балластные цистерны. Мы прибыли в Зунд и заняли нашу боевую позицию, охраняя восточный вход в Балтийское море. Мелководье, спокойное море и постоянное дежурство в воздухе вражеских ВВС, способных заметить нас, – худшие условия для подводного плавания. В целях безопасности той же ночью, войдя в пролив, мы сожгли всю секретную документацию, за исключением нескольких необходимых сигнальных книг. Если бы нас потопили, вражеские водолазы легко смогли бы достать все наши бумаги.